Над уровнем моря

- Ты разбираешься в электричестве, -Лайма?

- Очень немножко. А какой вопрос?

- Почему это моя лампочка зудит?

- Наверно, скоро перегорит.

- Да?

- А вы не волнуйтесь, Савикентич. Я сейчас принесу

новую.

Она скоренько вернулась, вспорхнула, как голубка, на стул и сменила мне лампочку. Вот спасибо, девушка, вот спасибо!

А ночью на самом деле прояснело, и дождь кончился. Утром вертолетчик зашел. Он спешил и поэтому не садился, смотрел на меня сверху.

- Вам нагорит за ночной полет? - спросил я.

- Курочкину больше достанется.

- А как вас звать-величать?

- Качин. А что?

- Я напишу в авиаотряд об особых условиях нашего полета.

- Про условия Курочкина лучше напишите. У него не было другого выхода.

- Хорошо.

- Главное - у него выхода не было.

- Ладно, ладно. - Я прощально кивнул ему.

- Говорите еще спасибо, что какой-то борт под Прокопьевском услышал Курочкина, передал нам, а я был в воздухе,- сказал пилот и ушел.

Тут же загремело на огородах. Над крышей звук усилился до предела, и у меня защемило сердце. Потом стрекотанье перенеслось в Бийскую долину, растаяло в горах. Через час мне стало получше от свежего воздуха, плывущего в окно, и хотелось все так оставить, только новая и незнакомая эта слабость ушла бы из сердца, чтоб пришла надежда.

Еда стояла нетронутая на тумбочке, я только выпил стакан парного молока. Оно было не слишком жирным, вкусным, в нем будто бы собрались все чистые соки летних таежных трав. Кто из соседей сподобился на такой подарок? Скорее всего это сестра Ириспе позаботилась, чтоб у меня было хорошее молоко.

Струей сбросило газеты на пол, и вошла Нина Сергеевна в халате. Волосы у нее были аккуратно уложены, а на шее цепочка с кулоном.

- Как больной? - взглянул я на нее.

- Спит. А перед этим очень смешную телеграмму составил в Ленинград. Сказал, что приятельнице...

- Послали?

- Лайма отправила.

- Температура?

- Немного повышена.

- На прием много людей?

- Не идут. Знают, что вы больны, а ко мне не идут. Один только турист со вчерашнего дня ждет, просит, чтобы вы его приняли.

- Почему именно я?

- Говорит, что ему нужен врач-мужчина.

- Давайте его ко мне.

- Савва Викентьевич! Да пусть в район едет или в Бийск.

- Пришлите, пришлите, ничего.

Она привела какого-то жалкого мальчишку в клетчатой куртке. Он смотрел на меня со смятением и отчаянной решимостью в глазах. Я догадался, в чем дело. Сопляк! Нина Сергеевна вышла.

- Давно? - спросил я, следя за его суетливыми движениями.

- Семь дней. - Он смотрел в окно и готов был распустить нюни. Первый раз в жизни, честное слово, доктор...

Чистый городской выговор и перепуганный вид. Ничего серьезного у него нет. Скорее всего обычная инфекция. Надо его все же успокоить, он свое уже пережил.

- Одевайтесь. Вам сколько лет?

- Девятнадцать.

- Надо быть серьезнее в ваши годы, юноша.

- Буду теперь, доктор.

Потом он заговорил о том, что ждет друга, который где-то в тайге спасает больного геолога. А то бы он сразу в Москву, и уже началась бы новая жизнь, без глупостей. Я слушал и не слушал этот лепет, думая о том, как наш брат, врач общего профиля, иногда крутится-вертится под напором всего. Ты тут и швец, и жнец, и в дуду игрец...

- Можно еще один вопрос, доктор? - Парнишка успокоился и не знал, наверно, что половчее сказать перед уходом.- Мне говорили, что вы знаете иностранные языки.

- Немного.

- Что такое "гриль"?

- Это на каком языке?

- Не знаю.

- И я не знаю.

Странный мальчишка! И очень уж смешно перепугался. Ничего, повзрослеет. Он ушел, неловко поклонившись. С чем только действительно не встретишься! Даже Нина Сергеевна, несмотря на ее мизерный стаж, успела у меня познакомиться с болезнями, весьма далекими от ее педиатрии. К сожалению, газеты п журналы, увлекаясь популярничеством, создают о наших медицинских делах довольно превратное впечатление. Пишут без конца об операциях на сердце, об опытах по пересадке органов, о применении кибернетических машин в диагностике, а что, например, выпускник вуза не способен удалить аппендикс, никого ровно не касается. Меня все это всегда раздражает. Зачем говорить о способах завязывания галстука с тем, у кого нет брюк? И хорошо бы еще одну мысль высказать с какой-нибудь высокой трибуны. Не потому ли мы, медики, так бедны, что числимся как бы в сфере обслуживания? А ведь мы фактически, ремонтируя самую большую ценность общества - людей, активно участвуем в производстве! И наверное, не за горами время, когда те же кибернетические методы и машины позволят с точностью определить наш реальный вклад в общее дело...

Посещения не кончились. Сквозь дрему я услышал с улицы молодые громкие голоса. Иностранцы, что ли? Да, это они, те, что по-свински поступили на Беле. Минуточку, что такое?

- Gis hodiaua tago ni ne plenumis,tion...

- La stranga nomo - Piottufii Gi signifas ruse preskau "koko".

- Finu babilegi!

- Oni parolas, ke li estas tre bona homo... *

* (( - До сих пор мы не сделали этого...

- Странное имя - Пиоттух! Почти - "петух".

- Кончай трепаться!

Говорят, что он очень хороший человек... (Эсперанто.))

Вот оно в чем дело! Эсперантисты. И наши, кажется. А я думал, действительно иностранцы, туристы из княжества Лихтенштейн, как об этом кто-то сказал на Беле. Я не говорил на эсперанто с тех пор, как не стало моей Дашеньки. И хотя после ее смерти не встретил ни одного эсперантиста, эту публику, что сейчас болталась у больницы, не хотелось видеть - они подло вели себя на Беле. Для безъязыких иностранцев, возможно, такое поведение еще простительно, но эти-то все понимали! Тракторист, славный и глубокий парень, даже заплакал, когда те двое отказались подтащить больного к вертолету. Испугались дождя и горы "иностранцы из княжества Лихтенштейн"! Птичьи мозги и пустые души, вздумали замаскироваться с помощью этого искусственного языка...

Быстро вошла Нина Сергеевна. В глазах у нее стояли любопытство и недоумение.

- К вам просятся туристы, Савва Викентьевич. Они занимаются эсперанто...

- Знаю. Что они?

- Хотят за что-то извиниться перед вами, а в чем дело, не могу понять.

- Пусть извиняются перед больным.