Больше света белого

Она уже хотела было идти, но старичок в фуражке ласково спросил у нее:

- А оркестр будет, скажите?

- Какой еще - оркестр?  В праздники-то?  Да разве кого-нибудь соберешь - все же пьяны. Хорошо еще хотя бы памятник и остальное все сумели достать.

- Все-таки, лучше было бы - с оркестром,- мягко возразил старичок.Нужно было обратиться в Совет ветеранов. Он ведь - участник. Да... он добровольцем ушел на войну, 23-го июня,- сообщил он Федору Андреевскому.

Полина обидевшись, что этот ничего не принимающий, видимо, во внимание старик осуждает ее дела, фыркнула и ушла в подъезд, а Федор Андреевский нагнулся над ее мужем и затрубил:

- Я сейчас начал, Юрка, твоей жене говорить, какие передачи по телевизору показывают теперь... Каждый день, да через день; снова, да ладом,- церкви и церкви - и там все эти, "новые". Они, слушай, ночь, видно, пропируют на банкете, а утром в церковь приедут, да телевизионщиков с собою прихватят, и стоят там важничают: вроде бы они бога узнали и верить начали полюбуйся на них, народ. А физиономии-то у них такие осоловелые... Интересно только, где это они увидели своего бога - на банкете в рюмке, что ли?  А чего ради - объяснить тебе?  вдруг им понадобилось водить дружбу с попами?..

Юрчик смиренно закатил вверх глаза и начал тоскливо смотреть на разглагольствующего Андреевского...

3.

В просторной комнате Хариных через час стало душно и тесно от зашедших в нее людей.

Полина вынула у отца из пальцев оплавившуюся свечу, которая от ее дуновения испустила последнее, вытянутое в сторону пламя, и убрала ее к телевизору. Два брата, двигаясь боком, подкатили к растворенному гробу табурет с матерью. Старушка все-таки успела немного соснуть и теперь себя чувствовала посвежевшей.

Началось последнее прощание перед выносом тела...

Полина Игнатьевна, старушка, жена покойного наклонилась над ним, посмотрела на его неподвижное лицо и заплакала.

- Вот, батюшка, дожили мы с тобой вместе до каких годов - что время пришло нам с тобой умирать,- хлипло произнесла она, и, накрыв одной своей большой ладонью его тонкую кисть руки, а другой - обхватив его волосы надо лбом, нагнулась к нему ближе и поцеловала его в чуть улыбающиеся прохладные губы.

- Ступай, батюшка, ступай с богом,- отслонившись от него и вытирая глаза концом плата, проговорила потом она и перекрестила его лицо и грудь:  Не поминай нас там лихом...- Полина Игнатьевна чуть еще не добавила, что, они с ним на том свете, быть может, скоро увидятся, но увертливым женским умом сразу сообразила, что ее муж на том свете может, пожалуй, попасть в такое место, где оказаться за ним следом ей не было никакого резона.

- Земля пусть тебе будет пухом... Дай тебе бог, Андрей Петрович, царствия небесного, местичка покойного,- она его снова перекрестила и затем, обернувшись, к своим шестерым детям, полукругом стоявшим у нее за спиной в ногах у гроба, сказала: Теперь идите, ребята, вы прощайтесь с отцом... В губы-то, не захотите, ведь, наверно, его целовать - так поцелуйте его хотя бы в лоб, в бумажку...

- Ой, какая хитрая у нас мамка,- подумал каждый из ее детей. Они сгрудились ближе к отцу, стали по одному подходить к нему - и каждый целовал в губы.

Старушка повернула к группе родственников и знакомых, столпившихся возле двери, свое большое лицо со светящимися от радости и от слез глазами и, широко улыбаясь, громко сказала: Ведь вот, как плохо жили, пил... за ребятами сколь плохо смотрел, а они, все равно,- все приехали и все целуют, гляди ко его в губы.

Наконец, все присутствующие в комнате простились, отошли от гроба и встали молча вдоль стен, глядя на покойного.

Он лежал в гробу торжественный, строгий, слегка улыбался и, казалось, что он сам с закрытыми глазами внимательно прислушивается и следит за порядком совершения панихиды.

Из комнаты вынесли во двор венки, в комнату вошли молодые, специально приглашенные Вовкой для этого шесть мужиков, двое из них взяли от стены и унесли во двор крышку гроба, а четверо, взявши за углы, приподняли с табуретов гроб с покойным, взвалили на плечи, и понесли его к дверям.

Старушка в последний раз подняла перед собой руку и щепотью перекрестила мужа.

- Ступай, Андрей Петрович, ступай - больше уж сюда не приходи. Царствия тебе небесного, не поминай лихом, Пресвятая Богородица, царица небесная пускай за тебя заступится...- проговорила она и стала плакать.

Родственники, знакомые и ее дети - все толпою вышли вослед за несущими гроб на лестницу, остались в квартире вместе с плачущей старухой ее два правнука - четырехлетние Сашка и Пашка и мать одного из них, Пашки, дочь Полины - высокая молодая и толстая баба, та самая, для которой Полина прописалась в квартиру, Ольга.

Мужики, несущие гроб с телом Андрея Петровича легко и быстро спустились по лестнице на один проем до площадки, аккуратно и просто, подав гроб поверх перил, повернули на другой проем лестницы, снова подняли гроб на плечи и пошли книзу.

- Ну вот, как получилось все хорошо, а я сколько переживала: как по такому узкому подъезду понесут, да ну как вывалят - вот сраму-то б было,подумала Полина и с облегчением перевела дух.

Перед подъездом во дворе, спятившись кузовом к самым дверям, стоял приехавший из гаража грузовой ЗИЛок; вокруг его раскрытых и опущенных вниз деревянных бортов было обвернуто и приколочено длинное красное полотнище с черной полосой, прошитой по его середине. На траурное полотнище были повешены на гвозди венки с черными лентами - по одному на каждый борт, а на платформе грузовика был притянут веревкой к переднему борту

у кабины крашенный железный памятник со скошенным верхом, с фотографией Харина за стеклом в круглом окошке, с начертанной черною краской надписью, означающей фамилию, имя и отчество усопшего и даты его рождения и смерти; эта краска еще не успела засохнуть и немного от переноски памятника размазалась. Пол кузова был покрыт большим харинским ковром из искусственной шерсти.

Мужики аккуратно и без всякого затруднения вынесли гроб из подъезда, сняли с плеч на платформу и водворили его на середину кузова на ковер, сбоку от гроба положили на ковер его крышку.

Полина скомандовала Юрчику, что можно ехать, он побежал и сказал что-то знакомому своему шоферу в кабине, тот включил мотор, машина чуть дернулась сначала, а потом плавно поехала по дорожке от подъезда. За нею следом медленно пошли, выстраиваясь на ходу по несколько человек в ряд провожающие покойного люди. Народу собралось непривычно для стариковских похорон много - человек пятьдесят, кроме того, находившиеся в этот праздничный день во дворе люди, вышли на тротуар и стояли, рассматривая проходившую мимо них колонну.

Процессия покинула двор и, заворачивая влево, выдвинулась на дорогу. Следом за народом ехал заказанный для стариков автобус, замыкал же все маленький "Запорожец" с инвалидными желтыми знаками на переднем и заднем стеклах, за рулем которого непонятно каким образом уместившись, сидел Федор Андреевский, возле него - на переднем сиденье выставив вперед голову сидел его сват Герман Ермаков, а позади их сидели их жены и разговаривали между собой.

Городишко, в котором жили Харины, был самый маленький, запущенный, с нечинеными дорогами, имевший населением едва ли пятнадцать тысяч человек но застроенный в основном деревянными частными домами и поэтому протяженный как какой-нибудь иной большой город. Процессии, двигаясь медленным шагом, нужно было добираться до городского кладбища часа полтора: спуститься по дороге с горы, дойти до городской площади, от нее проследовать по набережной городского пруда до плотины, сразу за ней повернуть направо, достигнуть следующей горки с высящейся на ее вершине старинной церковью, перевалить по дороге за эту гору и после городского района со странным для Урала названием - Рига, основанного беженцами из Прибалтики в Первую мировую войну, а теперь заселенного татарами,- в поле дойти до кладбища...