Из цикла 'Неомифологический словарь'

-  Она заговаривала тебя насмерть рассказами о своем детстве? -  спросил я не наобум, а хорошо поразмыслив, что было бы, начни я свою милую воспринимать серьезно и трагически. А Виталик с четвертого класса страдал каменными отложениями романтизма.

-  Последние годы мы почти не разговаривали, -  замешкавшись, отвечал друг, -  да, и из дома она вечно норовила, особенно, по ночам.

-  Сфинкс, а не женщина, -  искренне восхитился я. -  Не понимаю, чего же тебе недоставало? -  и тут только сообразил, что по ночам, если и норовят, то не столько от, сколько к. Нельзя сказать, что отсутствие подобного опыта меня раздосадовало, нет опыта, ну, и ничего, ну, и без него проживем. Мне никак не удавалось настроиться на серьезную волну, седьмым валом вздымавшуюся над поредевшей челочкой товарища моих молодых забав.

-  Допустим, я сплю, -  начал Виталик, судорожно отглотнув сразу полбутылки не запатентованного трезвящего напитка.

-  Допустим, действительно, -  я очень покладистый собеседник, этого не отнимешь, но клянусь, на глазах моего мужественного визави проступила подозрительная влага:

-  Прошу тебя, я, конечно, не мастер устного рассказа, но послушай!

Я скромно и с достоинством заткнулся, и даже -  однова сдохнуть! -  испытал неприятное чувство жжения в пищеводе -  стыд, что ли?

-  Я сплю ночью и вдруг просыпаюсь от сильной тревоги и понимаю, что это она -  она! -  вернулась. Все, больше не уснуть до утра, опять на работу не выспавшись, опять все будет из рук валиться. А почему? Потому -  боюсь. Лежу и вслушиваюсь, как она ходит по квартире, шарит везде и что-то сухо потрескивает, и искры проскакивают, а меня темным жаром обдает, до судорог. Вещи пропадали в доме. -  Он тяжело задышал, как жокей и лошадь, вместе взятые, после утомительного забега.

-  Воровала, да? -  Я пытался вернуть его к логическому способу ведения разговора, мне так уютней, знаете ли.

-  Да, нет, -  нелогично продолжал он, -  хотя и это, наверное, тоже. Представляешь, посмотрит на стакан, и нет стакана, разбился.

Жизнь моего друга явно дала трещину, вместе с логикой: -  Виталя, это мистика. Тебе спросонья, или с похмелья...

-  Правду говорю, -  он заторопился, -  у нее несколько шкур было, как у змеи. Дома ничего не делала, не то, что обед, платья за собой не стирала. Только гулять горазда и не стыдилась ничего. Раз засек ее с мужиком, мужик -  названье одно, совсем молоденький. В парадной с ним целовалась, сама смеется, а мальчишка ничего вокруг не видит, я почти рядом прошел.

Слушать подобные истории о неверности жен, пусть чужих -  не сахар. Возмущенно поерзав на освежающем пластике гри-де-перлевого стула, я спросил: -  И ты ничего им не сказал?

-  Тебе говорят, боялся. Мальчишка тот из соседнего дома, его через неделю машина задавила. Потом еще двух, уже в нашем доме.

Я, что называется, попал в непонятное: -  Что, тоже задавило?

-  Нет, на зимней рыбалке утонули, вместе пошли, на льдине их унесло и все. А она с ними, того, встречалась.

Да это же "Балтика" |4 оказала на него свое благотворное воздействие, а я-то слушаю.

-  Виталик, мало ли в жизни совпадений, терпел ты зря, это да. Разобрался бы с ней по-мужски, и порядок.

-  Совпадения? Разобраться? Я к ней подойти не мог, сразу голова начинала болеть, руки-ноги свинцом наливались.

Он оказался безнадежен, оставалось одно:

-  Друг, может, я не дело говорю, но ты к невропатологу не хочешь, часом зайти? Просто проконсультироваться. Работа у тебя нервная, да и расстройство сна... -  я деликатно отлессировал предложение изрядным глотком бодрящей влаги.

-  Невропатолог! У нее и психиатр был -  приходил соседа из запоя вынимать, тут и познакомились с Нелькой. Знаешь, где тот психиатр? В желтом доме. Ты считаешь, что я сам сдвинулся. Нет, все она, я подглядел, как над моей постелью колдовала, спали-то мы давно врозь, уж лет пять на тот момент. Моя мать в принципе боялась с ней разговаривать, даже по телефону, иначе, чем "твоя гадюка" и не называла. С матерями дело ясное, тоже женщины, без этого нельзя.

-  Вот мать тебя и настроила!

-  Да? А у Нельки на работе? Нигде подолгу не задерживалась. Чуть немного поработает, там несчастье какое-нибудь случается, или с сотрудниками, или на производстве. У нее ни одной подруги нет. Сколько мы ни жили, ни одного ее родственника я не видел, даже на свадьбу никто не пришел.

-  Ты, Виталя, журналист, потому... -  я честно пытался в очередной раз перебить его воспаленное, как горло первоклассницы после сосульки, воображение.

-  Был журналист. Который год корректором перебиваюсь, как женился, так сразу и отрезало, ни строчки не могу.

Я не видел выхода из занимательной, но несколько затянувшейся научно-фантастической дискуссии и потому спросил элементарное:

-  Если так и обстояло, почему ты так долго с ней прожил, гнал бы сразу в три шеи, зачем терпеть?

Вместо ответа он трясущейся рукой нашарил в омуте пиджака уместно потертый бумажник и, не глядя, вытащил черно-белую фотографию. Я приготовился увидеть -  по логике вещей -  неземную красавицу со зловещим выражением на безупречном лице. Но, как писал поэт Козлов, "умолкните танго и румба, фанданго и сарабанда", на меня глянули во всем черно-белом великолепии трогательные бровки домиком, совершенно такие же, как и пять часов тому назад в цветном изображении на фоне залитого солнечным светом итальянского кафеля по двенадцать пятьдесят за квадратный метр. Долларов, я имею в виду.

-  Это Нелька перед нашей свадьбой, -  хрип друга донесся до моего, измученного переживаниями слуха, -  ты не поверишь, за все эти годы она совершенно не изменилась.

Как раз последнему заявлению я поверил легко.

Стоит ли упоминания тот факт, что уже год, как я вхожу в сборную парной игры, именуемой брак, жену мою зовут Неля, я счастлив, если состояние мужчины в браке можно назвать счастьем, и даже излечился от легких приступов бессонницы, мучившей меня в прежние времена после особо усердных возлияний. Сплю, как убитый, и даже не слышу, как встает жена, чтобы приготовить мне завтрак -  до тех пор, пока поднос не занимает свое законное место на моем сером в желтую клетку одеяле.