Водолазия

3.

Кстати, о стыдливости и похабщине. Это не от комсомольского воспитания, как ты уже тут нацелился за меня домыслить, а, если угодно, от природы. Я всегда терпеть не мог проявления любых чувств на людях. Нормальному человеку свойст-венна стыдливость. Отсюда раздельные раздевалки и бани. Когда я вижу порно-открытку, у меня такое чувство, словно меня вдруг втолкнули в женскую уборную. Поэтому я всегда давил тех, кто на целине эту продукцию распространял. И де-вушек, что ходили в юбочках до пупа, мы тоже не жаловали. Есть у тебя красивые ножки, хочешь ими похвастать - носи платье чуть выше колен, но не так, как тут многие...

Вот с такими мировоззрением и воспитанием я и попал впервые в Русский музей.

Где-то на втором месяце бесконечной ленинградской страды Тома разрешила мне перевести дух от каторжной учебы и предложила... Стой! Да ты же тогда был с нами? Ты же пришел к Тамаре с Таней? Или я что-то путаю? Нет? Тогда я рас-скажу о своих личных впечатлениях. Во-первых, я, как обычно, был недоволен тем, что Таня не со мной, хотя она всегда была с разными кавалерами. С тобой так с тобой. Как соперника я только Феликса воспринимал всерьез. А как она вообще с тобой сошлась? Неужели ты, как тебя теперь... Шломо?.. Ну и псевдоним себе придумал, прости Господи... Так неужели ты мог подумать, что Таня могла тебя полюбить, если даже меня игнорирует? Ты что, не видел, как она на Феликса смотрит? Томка видела, я видел, Элла ее взглядом сжигала, а ты нет?

- Увы, и я... Как сошлись? Самым естественным путем. Через родственников. Светлана Осиповна, ее мама, была давняя, еще с блокады и эвакуации, подруга моей тети Зои. Когда та ей меня представила, она заявила, что я ей очень пон-равился и проговорила со мной несколько вечеров подряд. Где? Дело в том, что моя тетя была подпольным зубным техником и имела две комнаты с прихожей в огромной коммунальной квартире. Так вот в прихожей у нее стоял телевизор КВН с линзой - по тем временам роскошь. Это была как-бы буферная зона, где кто-то невольно сидел на атасе. Если вдруг облава, то фараоны, как она их называла, сначала заговорят с телезрителями. А за это время хитрое зубоврачебное кресло закатывается в шкаф, пациент садится за стол и пьет чай. И - добро пожаловать. Все чинно и благородно, никакого хищения социалистической собственности. А Светлана Осиповна была не только заядлая театралка, но и обожала телевизор. И всегда там торчала, если была в первой смене. Ну и я, чем в общежитиии болтаться, всегда спешил что-то посмотреть. И как-то после "Голубого огонька" она мне и говорит: "Какой ты интересный собеседник, Семочка. Вот бы моей Танюшке такого мальчика! А то кого только не водит!" Тетя Зоя услышала и ей: "В чем же дело, Света? Сема тебя проводит. Если Танька дома, сегодня же их и познакомишь..."

- И... Танька оказалась дома?

- Да. Причем скучала. Светлана Осиповна ей говорит: "Смотри, Танюша, какого парня я тебе привела. Я тебе о нем говорила." "А, - смеется та, - так это и есть умнющий племянник тети Зои? Тоже мне новость! Мы с ним уже второй месяц на одном потоке учимся. Пялится на меня не хуже других. А подойти боится. Как тебя хоть зовут, племянник? И кто ж тебя надоумил такой ход конем сделать?" "До свидания, Светлана Осиповна, - говорю я. - Спасибо за компанию. До свидания, Таня..." И выхожу. Она меня догнала, сразу под руку и говорит: "Мы завтра с друзьями собрались в Русский музей. Пойдешь?" А кто же с Таней не захочет пойти куда угодно? Я согласился. Вот как было дело. Продолжай.

***

Сначала, конечно, сам дворец. Как вы понимаете, во дворцах я до того бывал не слишком часто. На целине посещал в основном, клуб, чайную или гастроном. А тут - колонны, мраморные лестницы, скульптуры. Я еще в Летнем саду как-то обалдел, глазам не поверил - по всем аллеям тетки голые стоят. И тут. Я уже гово-рил, что обнаженную натуру видел только на похабных открытках, что мы конфис-ковали при рейдах дружины. Уничтожали на месте, не разглядывая.

Залы с иконами произвели на меня неожиданно сильное впечатление. Я, как все мои ровесники, знал подобную живопись, как опиум для народа. А тут каждый лик прямо в душу смотрит и такую несет положительную энергию!..

Портреты вельмож - наоборот. Рожи у всех без исключения порочные, рыхлые, и все, мужчины и женщины, мне евреями показались, включая государынь и самого Потемкина. Только я начал думать, что и сам Петр Великий - кем-то внедренный и типичный, как тут - бац! Брюлловский зал... "Последний день Помпеи". И другие картины с голыми красавицами в натуральную величину. В цвете... Я от стыда сгораю, ты сопишь рядом, а девочки хоть бы что. Ленинградки! Их сюда с первого класса чуть не ежемесячно водили. Таня нам объясняет выбор ракурса, таинства света и тени. А я вообще подобное впервые в жизни вижу. Я тебе скажу по сек-рету, я даже на раздетую Галю днем ни разу не смотрел. Стеснялся. А она - тем более. Ночью все, как положено. А днем, при свете, она передо мной ни разу не обнажалась. Потому я и испытал такой ужас, когда ее на чердаке отвязывал. Но тоже, кстати, в полумраке. А тут среди бела дня, на итальянском солнце, дворец какой-то, масса мужчин, море синее, не как в Стрельне, а такое, какого я тогда нигде еще не видел, и на переднем плане в полный рост стоит голая красотка. Она, видите ли, демонстративно разделась перед всеми, чем и вошла сначала в античную историю, а потом и в мировую живопись. Подвиг совершила. И прочие картины с мельчайшими подробностями того, что у любой нормальной женщины скрыто под купальником. Да еще Тамара вдруг говорит: "Правда, Дим, вот эта на Таню похожа?" "Ничуть не похожа, - у меня даже дыхание перехватило. - Эта брюнетка, а Таня блондинка." "Она имеет в виду, что тело похоже, - небрежно замечает Таня. - Бюст у меня ничуть не хуже. И кожа белее, чем у итальянки. Я уверена, что на ее месте смотрелась бы лучше." "Конечно, лучше, намеренно мучает нас Тамара. - Вот как-нибудь сделаем фотографию в той же позе, сами убедитесь. Особенно, если в цвете. Этот художник, если бы Танечку встретил, итальяночку свою выгнал к чертям свинячим." "Дима в принципе против, - прис-мотрелась Таня к моему полуобморочному состоянию. - Если ему комсомолец имя... и так далее. То есть он уверен, что в нашей стране, по определению, секса и эротики нет. Товарищ Таня и товарищ Дима. Спина к спине." "Просто я против любой похабщины... Человек не должен быть скотом." "А где ты тут видишь что-то неприличное? - удивилась Таня. - Это искусство. Красота. На распустившиеся цветы любуешься? Так вот мы в распустившемся виде ничуть не хуже. Об этом и речь в музее. В этот зал все ходят чаще, чем в другие. На красоту посмотреть. А вы оба насупились, словно увидели рисунки в общественном туалете. Одно слово - деревня! Вас еще учить и учить." "Вот и разденься, как вон та, - попытался я ее смутить. - А потом унижай нас с Семой." "Не, - решительно мотнула Таня белой гривой. - Посадят. Да и холодно тут. И зрители не сбегутся, как эти воины, а разбегутся от смущения. Не то тут общество, чтобы себя показывать. Вот если бы меня какой Карлик Брюллов заметил, ох я бы ему и попозировала!"

- Я тоже тогда от этого диалога обалдел. У нас девочки ни за что бы на эту тему не распространялись.

- Тем более, у нас в Эмске. Да и на целине. Матерились наши комсомолки, водку пили с нами на равных, но чтобы вот так...

Короче, я шел дальше по залам, как во сне. Мне уже в каждой обнаженной Таня мерещилась. А она только посмеивается рядом и просвящает. Потом, правда, накал спал, пошли передвижники и прочая нормальная живопись, не говоря о со-ветской. Тут я им пояснял - какие изображены полевые работы. "Это вообще не женщины, - отринула Таня искусство победившего соцреализма. Монстры какие-то. Не зря после них Дима нормальных девушек пугается. У него вывернутое эро-тическое сознание. Такую раздень и сунь в брюлловский зал все картины от стыда на пол рухнут. Вот где похабщина!" Помнишь этот разговор?

- Все помню, как будто вчера все было. Я ведь в этом плане твоего же склада...