Прорыв

"Я виноват перед тобой, Рыжик! Я отнял у тебя все, не дал ничего. Одни беды -- тебе и твоим родным. Я уплачу за свою вину сполна, -- уйду, уползу из этой жизни, как уползает подранок... Я -- 879"ЧСИР. Я всегда чувствовал себя "чсиром". Неважно, что здесь вместо "чсира" меня называют "русский". Мы оказались в антимире, ты знаешь это. Каждый находит себя в этом антимире или не находит. Я -- банкрот! Мое решение уйти -- не вспышка безумия. Я, по природе, рационален. Суди сама: Наум спустится в этот антимир с небес в цилиндре дяди Сэма. Дов -- каторжник. Он играет по каторжным 883"правилам, бьет шулеров между глаз, а, значит, выживает. Моя боль -- Сергуня... Он любит говорить о себе стихами Назыма 887"Хикмета: "хитер, как вода, которая форму сосуда принимает всегда..." Ничего подобного! Он слаб и раним, как никто. Он смог бы уцелеть только за спиной Гули, дай ему Бог! Наверное, он это чувствует инстинктивно, потому, не рассуждая, помчался в свой Магадан. Впрочем, любовь алогична... Я вижу будущее семьи, но только не свое. Я мог выстоять против КГБ. Но могу ли я выстоять против мафии, которая не грозит, не полемизирует. Сразу стреляет в живот. Ты любишь Галича, Рыжик! Ставь в память обо мне "Облака": "Им тепло, небось, облакам, А я продрог насквозь, на века! Прости, что пишу сумбурно. Сердце точно жжет. Рыжик, нас учили, что есть рабовладельческий строй, капитализм, социализм... Ничего этого нет! Все это сказки, придуманные историками и разными "истами". Все эти премьер министры и президенты -только театральные декорации. Миром управляет мафия. Медицинская мафия. Университетская мафия. Строительная мафия. Банда политиканов... Мафии поделили землю и воюют между собой. Иногда торгуют, продают друг другу зерно, компьютеры, евреев -- на что есть спрос... Ты думаешь, я сошел с ума? Суди сама: Москва все уши прожужжала о русском народе, но кто озабочен судьбой конкретного русского Ивана или Петра? В Иерусалиме все время талдычат о еврействе. Но есть ли им дело до конкретного еврея где-нибудь в Ленинграде или Баку? Во времена Гитлера все фабричные стены были исписаны лозунгами: "Народ -- все, ты -- ничто". У мафии, как они себя ни окрести, одни и те же повадки: доктрина выше человеческой личности. Чтобы бороться с мафией за самого себя, за еврейское государство, нужна точка опоры. Может быть, я не прав, но под моими ногами... помойка без дна. Трясина... Я безъязык. Мне не на что опереться. Мне не на кого опереться. Те, кто убил нашу мечту о доме, -- преступники. Прости, тысячу раз прости. Рыжик! У тебя есть работа, связи, друзья. Береги детей... И да живет Израиль моих детей, даже если в нем не нашлось места хирургу Якову Гуру! Прощай..."Глаза Яши остановились на слове "Итого" внизу листка. Это "И того" на иврите и на английском было из какого-то иного мира. Яша уставился на него, не понимая, откуда оно... Наконец, понял. Резко зачеркнул "итого" и приписал:

"...Ты сегодня вечером дежуришь, а дети у тещи. Я вернусь в пустой дом. Так-то лучше..."

13. "МИНИСТР"-ЗАБАСТОВЩИК-ШПИОН

Над подъездом тусклила лампочка, забрызганная краской, и Яша еще издали увидел, что дверь, всегда запертая, распахнута настежь, словно кого-то выносили. Узкая лестница в огоньках папирос. Забита людьми?! Вонь, как в курилке. Яша протянул руку к кнопке, чтобы осветить ступени, но кто-то сделал это раньше и сразу несколько человек вскричало: -- Это он! -- Яков Натанович! -- Знакомый протезист протянул к нему свои тонкие, как жерди, руки. -- Мы вас ждем... уже пятый час ждем... Я из Самарканда, помнишь меня?.. Из Самарканда, жил возле караван-сарай, вы шутил -- все ишаки собираются мой улиц на партсобрание... -- И его круглое узбекское лицо расширилось вдвое. На узбеке была тюбетейка, наушники из ватина, а поверх всего капюшон из куска прозрачного пластика. Яша уставился на него, как на привидение. Затем молча двинулся к лестнице, выставив вперед руку, чтобы расступились. Молодая женщина чуть подвинулась, а когда он поровнялся с ней, взвизгнула истерично: -- Вы работаете, вам хорошо! А нам пропадать?! -- Да, мне хорошо! -- машинально бросил Яша, не останавливаясь. И тут подъезд точно взорвался. Все заговорили разом. Лампочка на лестничной площадке, которая по обыкновению горела лишь несколько секунд, погасла, кромешная тьма разила человеческим потом и дымом, орала на все голоса. Яша кинулся вверх, ступая по ногам. Кто-то схватил его за полу пиджака. Швы треснули; женский голос вскричал, рыдая, в лицо Яше, что он турок и русских ненавидит. Кто турок, Яша не понял, но в этот миг он словно "разморозился", стал воспринимать окружающее. Гневно: "Что за бедлам!?" Подъезд гудел теперь, как пустая бочка, по которой бьют кувалдой. За спиной прокричал узбек, перекрывая гул, от которого ломило уши: -- Яков Натанович! Спаси лудей! В чем они виноваты?! -- Он так и прокричал: "Лудей!", и Яша впервые подумал, а каково здесь "лу-дям из Самарканда", которые не знают даже русского.. Кто-то нажал кнопку, подъезд снова осветило. Яша огляделся. Вокруг незнакомые лица, измученные, иные истощенные. На всех отпечаток беды. -- Евреи, ша! -- заорал снизу узбек и принялся что-то объяснять. Из его объяснений Яша уловил только, что это зубные врачи и они "пропадают ни за понюшку табаку..." Если и существовала разновидность врачей, которых Яша не любил, так это были именно зубные. Конечно, он знал дельных стоматологов, порядочных людей. Не рвачей... Но сколько попадалось "зубни-ков", которые рвали и с живого и с мертвого! "Духовные золотарики!" -- окрестил он их. И тут только до него дошло, почему зубные врачи сгрудились в его подъезде. Об этом кричали со всех сторон. Они избрали делегацию. Идут в правительство. А господин Гур выдвинут руководителем.

-- Что? - У Яши бессильно опустились руки. -- Я? Я... Я же не зубной...

Снова погас свет, и нервный голос спросил из темноты: -- Вы доктор Яков Гур, который не берет с иммигрантов денег?

-- Не беру, так что?

Подъезд снова как взорвался. -- Тогда о чем говорить!.. Пойдемте к вам!.. Вы подымете их на казацкой пике! Пусть все видят, какие они лжецы! -Н-нет, я не подыму на казацкой пике. Никого... - Яша пытался вырваться наверх, пиджак его снова треснул. -- Вы что, не из семьи Гуров?! Вы не врач?! Яша бессильно схватился за перила. -- Если вам угодно знать, кто я, отвечу: я -- коровье дерьмо, которое в Москве считалось врачом. -- Стойте! -- закричало сразу несколько голосов. - Это вы... лично вы, доктор Гур-Каган... не берете с олим за прием?.. Лечите за так?.. Тогда вы не крутите нам" голову! Вы нам поможете! -- Я никогда не был руководителем! -Яша поставил ногу на следующую ступеньку. -- Ваш выбор, скорее всего, ошибка. Я руководил только за операционным столом. Со скальпелем в руке. Вот если бы нужно кого оперировать... -- Нужно! -- воскликнул молодой женский голос, в котором угадывались слезы. -- И немедленно! - Кого? -- Министра здравоохранения! -- Яша усмехнулся недобро. -- Министры в Израиле -- муляжи. В инвалидной коляске... Что они могут? -- Нет! -- возразил тот же голос. -Признать или не признать дипломы -- это их дело, разве вы не в курсе? -- Да, -- Яша впервые остановился. -- Это входит в юрисдикцию государства, вы правы. Но я-то что могу? Плетью обуха не перешибешь! -- Если вы нам не поможете, мы погибнем! -- И женщина зарыдала горько. Тут снова зажегся свет, и Яша увидел, что она почти лежит на ступеньках, ухватив его за полуоторванную полу пиджака. Лицо у нее щекастое, с выщипанными бровями. -Кто вы? -- спросил он с неприязнью. -- Я Лола Кац-Иванова, из Черновиц! -сообщила она, давясь слезами. -- Турок, эта черная задница, хочет, чтоб я подметала улицы... -- И она вдруг разразилась бранью, как базарная торговка: -- Ишаки израильские. Мы в Германию уедем, там наши дипломы признают. Яша шагнул вверх сразу на две ступеньки. Еще пролет, он захлопнет за собой дверь квартиры и -- кончено! Пусть этот базар катит в Германию. У каждого свой финал... И тут его взгляд упал на серое, истощенное лицо, прикрытое седыми, взлохмаченными волосами до бровей. Мирра Гринберг -- его соседка, бывшая зечка. Позже он прочтет о Мирре в "Архипелаге Гулаг", что она едва не сошла с ума, когда ее вместе с другими студентами калининского мединститута запихнули во время дела врачей в уголовный лагерь. Мирра травмирована навсегда. Ей время от времени начинает казаться, что такой-то врач -переодетый гебист, другой -- лагерный надзиратель. И что вообще кругом одни зеки и вохра... . Лагерные галлюцинации посещают ее в Израиле почему-то чаще, чем в родном патриархальном городе Сапожке. Если Яша видел ее возле дома или в поликлинике одну, забившуюся в угол, значит, она в этот момент снова была там, в лагерном кошмаре. Вохра хорошо знает русский язык и специально говорит на какой-то фене, чтоб ее не раскрыли... Порой кажется, что больница "Ихикот", куда ее взяли санитаркой, -- это завуалированный лагерь. Вот-вот "врачи" снимут халаты, и тогда начнется...