Масоны

- А как это сделать?.. Я должен сознаться, что я - и особенно прежде был почти человек неверующий.

- Не может быть!.. - воскликнул Егор Егорыч. - Таких людей нет в целом мире ни одного.

- А Вольтер? - возразил наивно Аггей Никитич.

- Нет, он верил и верил очень сильно в своего только бога - в Разум, и ошибся в одном, что это не бог, принимая самое близкое, конечное за отдаленное и всеобъемлющее.

- Но желательно бы знать, что такое это отдаленное и всеобъемлющее? говорил, в недоумении разводя руками, Аггей Никитич.

У Егора Егорыча лицо даже стало подергивать: по своей непосредственности, Аггей Никитич очень трудные вопросы задавал ему.

- Это всеобъемлющее словами нельзя определить, но можно только ощущать и соприкасаться с ним в некоторые счастливые моменты своего нравственного бытия.

- Но каким путем и способом достигнуть этого? - вопиял Аггей Никитич.

- Первый способ - молитва, простая молитва, - объяснял ему Егор Егорыч.

- Я, Егор Егорыч, во время моей болезни - видит бог - молился, - сказал Аггей Никитич.

- И как еще усердно!.. Не всякий так сумеет молиться! - подхватила Миропа Дмитриевна.

- И вам, без сомнения, легче после того было? - спросил Егор Егорыч.

- Точно будто бы и легче несколько, - отвечал Аггей Никитич.

- Этого вдруг и нельзя, - это гора, на которую надобно постепенно взбираться. - Слыхали вы об Иоанне Лествичнике?

Говоря это, Егор Егорыч вряд ли не думал хватить в своем поучении прямо об умном делании.

- Нет, не слыхал, - признался ему Аггей Никитич.

- А вы? - отнесся зачем-то Егор Егорыч к Миропе Дмитриевне.

- Слыхала, - это ведь святой наш, - отвечала та совершенно смело.

Егор Егорыч поморщился и уразумел, что его собеседники слишком мало приготовлены к тому, чтобы слушать и тем более понять то, что задумал было он говорить, и потому решился ограничиться как бы некоторою исповедью Аггея Никитича.

- Не слишком ли вы плоть вашу лелеете? - спросил он того.

Аггей Никитич при этом покраснел.

- То есть в чем и как? - проговорил он.

- Не любите ли, например, покушать много? - продолжал Егор Егорыч с доброю улыбкой.

- В этом грешен, - отвечал откровенно Аггей Никитич.

- Не нужно того!.. Пословица говорит: сытое брюхо к ученью глухо; а кроме того, и в смысле тела нашего нездорово!.. - поучал Егор Егорыч, желавший, кажется, прежде всего поумалить мяса в Аггее Никитиче и потом уже давать направление его нравственным заложениям.

- Насчет здоровья, я не думаю, чтобы нам, военным, было вредно плотно поесть: как прошагаешь в день верст пятнадцать, так и не почувствуешь даже, что ел; конечно, почитать что-нибудь не захочешь, а скорей бы спать после того.

- Полноте, пожалуйста, клеветать на себя! - перебила Аггея Никитича Миропа Дмитриевна. - Не верьте ему: он очень мало, сравнительно с другими мужчинами, кушает, - пояснила она Егору Егорычу.

- Как мало?.. Вы не видали, - сказал ей Аггей Никитич, - а я раз, после одной охоты в царстве польском - пропасть мы тогда дичи настреляли! пятьдесят бекасов и куличков съел за ужином!

- Много, и не рекомендую этого делать вперед! - посоветовал Егор Егорыч и, опять-таки с доброй улыбкой, перешел на другое.

- Ну, а как вы, майор, насчет водочки?

- Этого совсем почти не пьет, - поспешила ответить за Аггея Никитича Миропа Дмитриевна.

- Водочки и вообще вина я могу выпить ведро и ни в одном глазе не буду пьян, но не делаю того, понимая, что человек бывает гадок в этом виде! добавил с своей стороны Аггей Никитич.

- Это хорошо! - похвалил его Егор Егорыч и, помолчав немного, присовокупил: - Вместе с тем также следует и женщин избегать в смысле чувственном.

Сказав последние слова, Егор Егорыч вспомнил, что в их обществе есть дама, а потому он вежливо обратился к Миропе Дмитриевне и произнес:

- Pardon, madame!

- Ах, помилуйте, ничего, я не девушка! - отозвалась она, держа, впрочем, глаза потупленными.

- За неволю станешь избегать, - проговорил на это невеселым голосом Аггей Никитич, - когда хорошенькие женщины все больше и больше переводятся и умирают, как умерла вот и Людмила Николаевна!

При этом Егор Егорыч и Миропа Дмитриевна несколько смутились по причинам понятным, вероятно, читателю.

- Учиться мне надобно, - вот что-с! - продолжал майор.

- Учиться, конечно, - сказал Егор Егорыч, - но не наукам однако материальным, для которых вы уже стары, а наукам духа.

- О, я только эти науки и желал бы знать!.. - воскликнул Аггей Никитич. - Но у меня книг этаких нет... Где их достанешь?

- Книги я вам доставлю, и самые нужные для вас; теперь же вы слабы, пока вам нужно душевное и телесное спокойствие.

- Это совершенно справедливо, - поддержала такое мнение Егора Егорыча Миропа Дмитриевна, - но душевно Аггей Никитич не может быть покоен, - это что тут?.. Скрывать нечего.

- Почему же не может? - спросил Егор Егорыч.

- Потому что Аггею Никитичу надобно устроить свое положение, - отвечала Миропа Дмитриевна, - они очень тяготятся службою своей.

- Службой? - переспросил ее Егор Егорыч.

Аггей Никитич между тем продолжал сидеть с понуренной головой.

- Он теперь майор, и ему предлагают даже быть начальником кантонистов, а это решительно Аггею Никитичу не по характеру! - рассказала за него Миропа Дмитриевна.

- Отчего же не по характеру? - воскликнул Егор Егорыч.

- Строгость там очень большая требуется! - заговорил Аггей Никитич. Ну, представьте себе кантониста: мальчик лет с пяти вместе с матерью нищенствовал, занимался и воровством, - нужно их, особенно на первых порах, сечь, а я этого не могу, и выходит так, что или службы не исполняй, - чего я тоже не люблю, - или будь жесток.

- Куда же бы вы желали перейти? - интересовался Егор Егорыч.

- Я ничего не знаю и ничего не имею в виду! - проговорил Аггей Никитич.

- По почтамту нынче очень хорошие места, - вмешалась опять в разговор Миропа Дмитриевна, - это было бы самое настоящее для них место.

- Какое же место по почтамту? - вцепился как бы во что-то свое Егор Егорыч.

- Конечно, губернского почтмейстера; Аггей Никитич теперь майор, при отставке, может быть, получат подполковника, - толковала Миропа Дмитриевна, - не уездного же почтмейстера искать им места?

- Стало быть, вы совсем желаете оставить военную службу? - обратился Егор Егорыч к Аггею Никитичу.

- Желал бы, - отвечал тот, хоть по тону голоса его чувствовалось, что ему все-таки не легко было проститься с мундиром.

Егор Егорыч задумался на довольно продолжительное время.

- Я бы мог, - начал он, - заехать к Александру Яковлевичу Углакову, но он уехал в свою деревню. Впрочем, все равно, я напишу ему письмо, с которым вы, когда он возвратится, явитесь к нему, - он вас примет радушно. Дайте мне перо и бумаги!

Миропа Дмитриевна поспешила исполнить его требование. Егор Егорыч написал коротенькое, но внушительного свойства письмецо:

"Предъявитель сего письма - один из людей, в которых очень много высоких начал. Он желал бы служить где-нибудь в провинции в Вашем ведомстве. Посодействуйте ему: Вы в нем найдете честного и усердного служаку!"

Сколько Егор Егорыч написал в жизнь свою ходатайствующих писем - и перечесть трудно; но в этом случае замечательно было, что все почти его письма имели успех. Видно, он от очень доброго сердца и с искренним удовольствием писал их.

Все это более чем кто-либо поняла и подметила Миропа Дмитриевна: прежде всего она, конечно, понимала самое себя и свое положение; поняла, что такое Аггей Никитич; уразумела также очень верно, какого сорта особа Егор Егорыч. О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что если бы Аггей Никитич, получив сие место, не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему женщиной, можно будет делать это и без ведома его!.. Словом, тут все было Миропою Дмитриевной предусмотрено и рассчитано с математическою точностью, и лавочники, видимо, были правы, называя ее дамой обделистой.