Сборник рассказов

Хотел было вызвать милицию, но в милиции во все потеряли веру.

Кукушкин стал нервным, озабоченным и опаздывал на работу. Теперь по ночам с некоторым даже озлоблением перечитывал он Вольтера и Поппера и матерился.

- Поппер, - кричал он на работе, - считает, что у человека существует одна только физиология, а все остальное, Платон, например, одни фантазии. Но на меня-то с могилы не фантазии прут, а нечисть. Не могу, не могу!

Его характер стал изменяться. Раньше, по слабости, он любил бить женщин (любовниц, конечно), но теперь от этого отказался.

Между тем "феномены!" вдруг стали утихать, и Кукушкин отбросил мысль, чтоб пригласить парапсихолога. Но внутри чувствовал, что это может быть затишье перед бурей, и поэтому стал не в меру пугливым. Вздрагивал на тишину. Недели через две после затишья встал рано утром в избе попить кока-колы и через окно увидел, что из могилы напротив ему подмигивает какая-то рожа, похожая на мертвую. Кукушкин и не знал, что подумать. Взял и лег спать, поспал и уже часов в двенадцать дня отважился пойти посидеть на краю этой с позволения сказать могилы и посмотреть более внимательно, что в ней. Все-таки теперь не то время, говорил про себя Кукушкин, и он собственник всего, что тут есть, включая трупы.

Надо сказать, Боря в целях выживания не постеснялся разрыть и посадить картошку среди костей давно умерших разумных существ (то есть людей). Картошка в некоторых местах бодро цвела, разрастаясь, но там и сям попадались черепа, а порой и совсем неприличные предметы.

Кукушкин, решив клин выбивать клином, присел у могилы, из которой подмигивало. Заглянул внутрь и сам подмигнул. Внутри ничего особенного не было. Кукушкин вздохнул.

- Светлячок небось какой-нибудь ночью сегодня был, - забормотал он. Ну да ладно, я не суеверный. Пускай подмигивают. Если им, покойникам, от этого легче. Мне-то что, я человек интеллигентный, западной ориентации, мне ли верить в потустороннее.

Обошел свои владения. Сгоряча раскопал одну могилку. Там было много костей, видимо, хоронили сообща. Это почему-то вывело Кукушкина из себя... На следующий день на работе он стал плакать. Хотели вызывать "скорую".

- Не надо! - вскрикнул Боря. - Справлюсь.

- А что с вами? - осторожно спросила его пожилая толстуха.

- Себя жалко, - ответил Кукушкин.

- Ну тогда понятно, - кивнула голова толстухи. - Плачьте себе.

И действительно, окинув взором на следующее утро свой участок с разбросанными по нему черепами и костями, Кукушкин полностью вошел в жалость к себе.

- Не могу я, череп, не могу, - с горечью говорил он в почти пустую могилу, где не видно было ни гроба, ни костей, а один череп. - Уволь меня, но не могу, хватит уже. Ты вот помер, а я жить хочу, хочу жить. Знаешь, в брюшке бывает так тепло, особенно если выпьешь чего-нибудь горяченького, вина с чаем, например. Ой, как хорошо! Ой, как хорошо!

Через неделю, когда ночью опять начало что-то свистеть и светлеть, он пришел к своему черепу, бледный, изможденный.

- Работу брошу, наверное, - сказал он черепу. - Ни к чему это. Теперь я понял: не жить я хочу, не жить, а быть. Неужели я стану такой же, как ты? Куда же я денусь?

- Не хнычь, мурло, - раздался вдруг сзади явственный человеческий голос.

Кукушкину с перепугу показалось, что эти грубые позорные слова произнес череп, и он чуть не упал в обморок. Но, придя в себя, оглянулся. Из могилы сзади него поднималась угрюмая человеческая фигура в лохмотьях. Фигура неуверенно пошла навстречу Кукушкину, подавая ему руку.

- Давай дружить, - произнесла фигура. - Меня зовут Киса. Я бродяга, люмпен, живу по кладбищам, по склепам, где придется. Квартиру пропил года два назад.

При слове "квартира" Кукушкин окончательно пришел в себя. Хотел даже сказать "шляются тут всякие", но дружелюбный вид незнакомца настроил и его на миролюбивый лад.

- Садитесь, - пригласил он Кису.

- Куда садиться-то? - буркнул тот.

- Да вот на край могилы. Там один череп.

- Да это разве могила? Гроба нет. Вы сами, хозяин, и разрыли, а мало ли черепов в земле. Могилы такие не бывают, я знаю.

Киса, грузный, пятидесяти лет мужчина, мутным взглядом оглядел Кукушкина.

- Интеллигент? - спросил он.

- Западной ориентации, - гордо ответил Кукушкин.

- Значит, идиот, - заключил Киса. - Поди, ни жизни ни смерти не знаешь?

- Только из кино, - ответил Кукушкин.

- То-то и оно, - пробурчал незнакомец.

Через час они уже стали друзьями и сидели на краю настоящей могилы, болтая ногами и попивая пивко. Могилу эту раскопал Кукушкин еще давно, думая там сделать погреб, но оставил эту мысль, наткнувшись на гроб.

- Я одного не пойму, - раскрасневшись, говорил Кукушкин Кисе, - отчего в жизни одновременно так хорошо и так плохо? Мне вот сейчас хорошо, а знаешь, как я свой живот жалею? В нем ведь разум есть. - И он погладил располневшее брюшко. - Ему ведь, нежному, в могиле лежать. А я, где я буду? Не хочу, не хочу, не хочу!

- Истеричка ты, Кукушкин, хоть и друг мне, - сурово отвечал Киса. Держи мысли в строгости, и тогда ничего бояться не будешь.

- Я хочу только жить, пусть и смотреть в одну точку, хоть сто, хоть двести лет, лишь бы жить!..

- Боря, успокой душу, - ответил Киса, - не суетись. Все будет. Но, наверное, только после смерти.

- Много ты горя повидал? - спросил Кукушкин.

- Что видел, то с глаз долой. Одну только историю не забуду.

- Какую?

- О девочке, которую мертвецы съели.

- Как так?

- Внутри нее был мертвец, он ее и сожрал.

С этих пор пошла крепкая дружба. Киса почему-то придавал бодрость Кукушкину. Он каким-то образом вселял в Кукушкина мысль, что можно неплохо жить и в аду, а уж тем более без денег, среди каких-то могил и костей. Боря даже повеселел и порой говорил Кисе, выпивая с ним на участке:

- Продам этот свой домик и заживу барином, как ты: где хочу, там и буду спать.

Он и не заметил, что радикально изменился, хотя, может быть, внутри и всегда был таким чумовым. Но временами наплывал на него и прежний рационализм, только редко, а главным образом вспыхивало упорное, почти похабное, желание жить.

Порой прогуливается Боря Кукушкин по своему кладбищу, и вдруг пробуждается в нем какое-нибудь сильное сексуальное желание, а глянет: кругом одни кости, пусть даже и бабьи. Он один раз даже понюхал такую кость и решил почему-то, что девка была молодая, когда померла.