Каменная баба (СИ)

Она думала как раз об этом.

-Так-то никого... Но был мальчик в пионерлагере. Его отец, кажется, начальник областной милиции... Предлагал: если что понадобится...

Анна Романовна вцепилась в нее:

-Сейчас так именно и есть! Начальник областной милиции - это то, что нужно!..

-Надо еще вспомнить фамилию... Даже имени не помню... Дима, кажется... Помню только, что большие гланды были...

Следующие полчаса ушли на розыски необходимой карточки, похороненной на полке в связке пионерлагеря: Авдотья Никитична словно наперед знала, что они смогут когда-нибудь пригодиться, и берегла, как другие хранят любимые фотографии. Поиски по титульным листам ничего не дали, но, перелистав каждую карту в отдельности, Ирина Сергеевна нашла запись о гландах, по которой нетрудно было восстановить все прочее. Мальчика звали Васей, фамилия его была Львов. Такой именно была фамилия начальника областного ОВД: Анна Романовна, готовясь к предстоящему обиванию порогов, успела это выяснить.

-Звони!- распорядилась она, считая себя вправе командовать.

На карточке был домашний и служебный номер отца: начальник был чадолюбив и в силу своей профессии склонен к ожиданию худшего - он оставил оба телефона, чтоб его разыскали при любой неприятности или, не дай бог, несчастном случае. Ирина Сергеевна не была уверена, что он ее вспомнит, но у милиционеров своя память на лица и на все остальное тоже:

-Помню, помню, конечно!- оживился он.- Случилось что?

-Не со мной, а с нашим сотрудником.

-С сотрудником - хуже,- разочарованно протянул он.- Вас бы я из любой истории вытащил...

Они беседовали в родительский день. Он спросил о здоровье ребенка: его смотрели многие, но ему хотелось знать мнение рядового врача, которых до мальчика не допускали. Она сказала, что у сына все в порядке, но надо убрать гланды: она только начинала работать и лишних сомнений поэтому не испытывала.

-Вот и хорошо - так и сделаем,- сказал он тогда, поддавшись ее врачебным и женским чарам.- А то меня светила ваши вконец запутали: один одно говорит, другой другое. И каждый терминами сыплет. Как наш брат статьями уголовного кодекса...

Он, помнится, звал ее в область, а она отказалась.

-Нравится здесь?- спросил он.

-А чем плохо? Какая разница вообще - где работать?

Он слегка озадачился:

-Вы так считаете?.. И условия какие, тоже не важно?..- но потом передумал:- Хотя, может, так оно и есть. Как посмотришь со стороны, а еще лучше - сверху...

-Как у Васи дела?- спросила она сейчас.

-Да спасибо, все хорошо. Благодаря вам все. Операцию сделали - теперь не болеет. А что у вашего сотрудника? Как фамилия его?

-Лукьянов...- Она собралась рассказать суть дела, но он прервал ее:

-Я знаю. И вы за него просите?..

Она была неопытна в подобных делах и сказала то, чего говорить не следует:

-Не я одна. Еще ряд товарищей...

Это ему не понравилось.

-А вы там не фигурировали разве?.. Ладно, поговорю с замом,- и повесил трубку не прощаясь. Можно было на него обидеться, но Ирина Сергеевна не сделала этого: со многим уже здесь свыклась.

-Обещал поговорить,- сказала она, кладя трубку.

-С кем?- нетерпеливо спросила Анна Романовна.

-Со своим замом.

-Это хорошо,- сказал Иван Герасимыч.- Когда хотят отказать, говорят, что участковому позвонят... Или кому там - гаишному инспектору...

Анна Романовна, кажется, тоже поверила в счастливую звезду, слегка успокоилась, но благодарить Ирину Сергеевну не стала - только сказала:

-Вот что значит молодость. Ты его в этом лагере пять минут смотрела?

-И полчаса потом с отцом разговаривала.

-А я б год лечила и только виновата осталась.- У нее были, видимо, какие-то свежие впечатления на этот счет.- Молодежь: с ней ухо востро держать надо...- уже и пошутила она.- И в каталажку упечет и оттуда вытащит...

Это никак не походило на благодарность, и Иван Герасимыч, более всего на свете любивший в людях справедливость и объективность, заступился за бывшую ученицу:

-Тут не в молодости дело. Она и в сорок и в пятьдесят будет такая, и вы, Анна Романовна, какой были, такой и останетесь. У каждого свой потолок выше головы, говорят, не прыгнешь... Есть такая штука - ум да талант, не слыхали?.. Вам они - как бельмо на глазу: ничего нету хуже, а люди их все-таки чествуют. Потому как в конце концов полезными оказываются. Хотя богатства ими не наживешь и немного в жизни заработаешь...- и высказав то, чего никогда бы не сказал наедине с Ириной Сергеевной, Иван Герасимыч встал и пошел к себе, а Ирина Сергеевна осталась сидеть, придавленная в равной мере и пристрастной неприязнью Анны Романовны, и не вполне заслуженной ею похвалой хирурга...

На следующий день у нее было неприятное объяснение с Иваном Александровичем. Он позвал ее после утренней пятиминутки.

-Что ты не в свои дела лезешь?! Это тебя разве касается?!.- Он не объяснял, что имеет в виду, но она без того это знала.

-Конечно касается, Иван Александрович,- и села без приглашения: не было времени чиниться.- Из-за меня весь сыр-бор загорелся.

-Это ты так считаешь!- запальчиво возразил он, нисколько этим не вразумленный.- Если бы только из-за тебя, я стал бы, по-твоему, с этим мараться?.. Ты могла прийти ко мне - спросить хоть для начала?.. Они же под меня роют - ты этого не знала?

-Иван хочет главным врачом стать?

-Не он, а Анну Романовну на это место прочат. Хочешь, чтобы эта парочка здесь всем заправляла?.. Я ж тебе говорил - здесь власть меняется. Смутное время идет... Они уже и пасквиль сочинили - на меня и на тебя заодно, кстати.

-Откуда ты знаешь?- Она все не верила - или, точнее, не хотела ему верить.

Он поглядел на нее предвзято.

-Земля слухами полнится!.. Не ожидал я, что ты так меня подведешь. Замначальника милиции уже звонил: что это у вас там в больнице делается?.. Что ты ему сказала? От себя звонила или от кого?

Он знал ответ и хотел только услышать от нее подтверждение.

-Сказала, что не одна прошу,- признала она.

-Ну вот! Группа товарищей!..- и развел руками.- Умная женщина, вроде. Кто со мной после этого считаться будет? Когда я у себя фракции допускаю?.. Кому нужно вообще лишний шум поднимать? А ему давно пора по рукам дать! Без конца левый товар гоняет и вообще черт знает чем занимается!

Ей и без того все было ясно.

-А что про меня написали?

-Что у меня с тобой внебрачные отношения и что я из-за них другим стал - на старости рехнулся! В райком анонимка пришла!..- и глянул в высшей степени выразительно.

Опять эти внебрачные отношения... Она вдруг сразу от всего устала:

-Знаешь что, Иван?.. Давай лучше разойдемся. На время хотя бы. Не могу больше. Мне уже казаться начинает, что вокруг меня петля сужается и на шее затянуться хочет. Я тебя люблю конечно, но еще больше люблю свою профессию, а тут, если так дальше пойдет, работать станет невозможно. Я уже не о детях, а обо всей этой ерунде думаю. Кто что сказал и как посмотрел в мою сторону...

Пирогов поглядел сумрачно и не стал с ней спорить. Он не сказал ей, что накануне его остановил во дворе не кто иной, как сам Зайцев, и, после обязательных по партийному этикету ненужных слов и вводных предложений, дежурно и почему-то брезгливо улыбаясь, посоветовал, ввиду его предполагаемого отъезда, прекратить, хотя бы на время, отношения с Ириной Сергеевной:

-Зачем вы так подставляетесь, Иван Александрович?.. Хочется, конечно, я понимаю, но не в такой же мере и не с такими служебными последствиями...

На этот раз их разрыв был почти официален, санкционирован сверху и потому окончателен.

28

В конце апреля Ирина Сергеевна переехала в больницу.

Квартира вышла однокомнатная, второе помещение отдали-таки Анфисе лишьзабили наглухо дверь, из-за которой теперь в дневное время, а иногда и в вечернее слышалась дробь пишущей машинки. Но Ирине Сергеевне и не нужно было второй комнаты: дело было не в просторности жилья, а его местонахождении. Жить в больнице никому раем не покажется: нужно постоянно отвечать на просьбы медсестер и вмешиваться в лечебный процесс, ничего взамен не получая. Трудно себе представить, сколько вопросов возникает в ходе лечения каждого тяжелобольного: как его уложить или переложить, как напоить и накормить, если он отказывается есть или поперхивается, как поправить или укрепить гипс, как успокоить малыша, от которого отошла мать, три ночи подряд с ним ночевавшая, как разобраться в одышке, болях, припадках с потерей сознания, и прочая, и прочая - и по каждому такому непредвиденному случаю медсестры повадились ходить за Ириной Сергеевной, не имевшей воли и желания отказать и воспротивиться дерзкому посягательству на ее права и само трудовое законодательство. Врачи, дежурившие в больнице, сделав обход и поторчав для приличия в отделениях, шли домой, откуда их вызывали в случае поступления новых больных или утяжеления старых. Пирогов хоть и ворчал, но смотрел на такие дежурства на дому по телефону сквозь пальцы: врачи жили по соседству и являлись при вызове незамедлительно, и потом, такая удобная для всех практика была в Петровском узаконена временем и освящена провинциальной традицией: новые врачи, приезжавшие на работу, едва ли не сразу спрашивали, разрешает ли главный врач отлучаться во время суточного дежурства. Но если они и оставались в больнице, сестры все равно привыкли уже стучаться в другие двери. Ирина Сергеевна не умела отказывать, и это и было конечной и главной ее бедою и несчастьем - она стала даровой ломовой лошадью, безотказным сборщиком и починщиком постоянно ломающегося больничного конвейера. Ее уважали за это - но каким-то особым, ни к чему не обязывающим и как бы отраженным чувством: иным, например, чем почет, которым окружают лиц, занимающих вполне определенное служебное положение. То, что она делала помимо работы, как-то сразу посчитали само собой разумеющимся и естественным - более того, если она не успевала чего-то или промахивалась, то на нее смотрели с упреком и осуждением, хотя она вовсе не обязана была проявлять усердие. Сам Иван Александрович грешил тем же и на утренних пятиминутках корил ее наравне с дежурными врачами, которые отговаривались тем, что их не было в отделении в момент происшествия, что они были на подъезде или подходе к больнице - в то время как Ирина Сергеевна имела перед всеми преимущество постоянно находиться в гуще событий: у нас всегда виноват не отсутствующий, а работающий...