Клятва при гробе Господнем

Жаль было смотреть на Василия в сии минуты: смущенный, встревоженный, пораженный вдруг столькими ударами, он не знал, что думать, не знал, что сказать и куда идти! Палата наполнялась между тем боярами и князьями. Явились Старков, Юрья Патрикеевич, Ощера.

— Думные мои советники, бояре, князья мои! — вскричал Василий, — скажите, что со мною делается? Слышу, что против меня идут в торжестве враги, мать моя при смерти, жена плачет, измена раздирает Москву. Но давно ли, не вчера ли еще, были мы с вами, в великокняжеском нашем Совете, и вы все уверяли меня, что я торжествую, что отвсюду окружен я верными людьми, что народ души во мне не слышит, что вы пойдете с сильными дружинами на вероломного дядю, что князья русские явятся по первому моему слову?

"Князь Великий! утро вечера мудренее — не нами началась эта пословица, не нами и кончится. Может быть, того мы вчера не досмотрели, что сегодня увидим. — Так начал говорить Юрья Патрикеевич. — Но есть еще другое присловье: даст Бог день, даст Бог ум. Мы все слуги твои и рабы твои, мы будем стараться, а ты, Великий князь, успокойся, не унывай, молись, возложи печаль свою на Господа и верь, что погибнут мыслящие тебе зла. Главное дело; будь в этом крепко уверен. Вера дело великое — она все побеждает. Теперь примемся мы советоваться и думать".

— Не поздно ли, когда вы не успели надуматься прежде, — сердито вскричал наместник ростовский.

"Петр Федорович! замолчи! — сказал Юрья Патрикеевич. — Все дело надобно обсудить и посмотреть в старые решения, как все это прежде делывалось, так мы и решим".

— В каком судебники сыщешь ты указ на решение этого дела? — сказал наместник ростовский.

"А ты думаешь, что прежде этого и не бывало? — с жаром возразил Юрья. — Будто новое нам это дело! Посидел бы ты в первом месте в княжеской Думе, так привык бы и не к этаким делам. То ли было, когда князь Василий Димитриевич Богу душу предал, и мы с покойным владыкою Фотием ночь ноченскую сидели в Думе, и уже утром боярин Иоанн пришел к нам и сказал, что дело порешено — тогда только решились мы разойтись! А когда, потом раздумье было о поездке Великого князя к Витовту, или о поездке в Орду…"

— Ах! был тогда у меня боярин, за которым не знал я, что такое заботы и тоска моего великокняжеского сана! Для чего он сделался лютым врагом моим и злодеем! — проговорил Великий князь тихо, обращаясь к князю Оболенскому, молодому чиновнику, по-видимому, человеку, близкому его сердцу.

"Мне кажется, — отвечал, также тихо, этот юный друг Великого князя, — что дядюшка твой не проспал еще вчерашней хмелины. Я никогда не видал его таким говорливым: откуда рысь берется".

Василий усмехнулся.

— Нет! ты еще не привык к ним. Старики бояре народ такой, что прежде наговорят много пустого, а потом уже примутся за дело. Я всегда дремлю, когда начинаются наши советы, и просыпаюсь только под конец, чтобы слушать, когда примутся советники мои за настоящее дело.

О юность, юность! как мало знаешь ты жизнь человеческую, как весело и шутливо ты играешь ею, и как ты везде и всегда одинакова!

Между тем говор голосов заглушил уже слова Юрьи; бояре и князья зашумели, будто пчелы, встревоженные в улье. Тут, придавая себе сколько мог более важности, Юрья Патрикеевич подошел к столу, возвысил голос и провозгласил: "Прежде всего, уверимся в верности рабов и слуг княжеских. Бояре и князья! подымите руки и повторим: да не будет на нас благословения Божия, если кто из нас помыслит зло против Великого князя нашего, Василия Васильевича!"

— Да не будет, да не будет! — раздался общий крик, руки всех присутствующих были мгновенно подняты.

"Прежде хмель станет тонуть, а камень по воде поплывет, нежели я изменю моему князю!" — вскричал Старков.

— Да лопни моя утроба, яко Иудина! — закричал Ощера.

"Батюшка ты наш! дай себе ручки расцеловать!" — вскричали многие, бросаясь целовать руки Василия; другие обнимали даже ноги его.

— Ты что стоишь, татарин? — сказал Ощера Асяки. — Целуй и кричи!

Асяки у_с_м_е_х_н_у_л_с_я. "Я худо знает, что ваша кричит, — сказал он. — Давай сражаться — пойду, убью, либо убьют Асяки!"

— Вот, — воскликнул Юрья, — главное теперь и сделано! Не беспокойся, Великий князь, благоволи поспешить к матушке своей, Великой княгине Софье Витовтовне: она беспокоится о тебе и ей очень нездоровится, утешь ее, и пожалуй после того к нам. А мы на досуге здесь все дела обдумаем!

Великий князь безмолвно удалился; за ним ушли князь Друцкой и Асяки.

"Молодцы вы, бояре и князья! Как ажио вы пригрянули! — сказал Юрья. — Спасибо, исполать, исполать вас!"

— За нами не станет! — воскликнул Ощера.

"Садитесь же все по местам, да станем судить и думать".

Наместник ростовский потерял последнее терпение. "Если ты хочешь дурачиться, так твоя воля: но за что ты нас-то дурачить думаешь, Юрья Патрикеевич?" — вскричал он.

— Как: дурачить?

"Ребят что ли нашел ты? Помилосердуй: то ли теперь время, чтобы растобарывать, когда вся безопасность Москвы висит на волоске?"

— Я еще прежде хотел было тебя спросить, Петр Феодорович: кто созвал Думу Государеву в такое необыкновенное время и что за важные дела такие привез ты, из-за которых даже и помолиться доброму человеку не дали порядком, как будто в уполох ударили?

"Я по приказу Государеву велел согнать сюда всех вас, беспечных стражей его покоя и здравия!" — гневно воскликнул наместник.

Юрья не любил ссор, но не любил и нарушения порядка. Струсив от гнева и слов наместника, он сказал, однако ж, довольно твердым голосом: "Непристойных речей говорить и распорядку мешать — все-таки не должно, боярин…"

— Так вы распорядком называете это, бояре и князья, что более недели прошло, как вы должны были немедленно отправить дружины, уладить князей, захватить крепче Москву — и ничего этого не сделали, а только что пили, да гуляли?

"Во-первых, — отвечал Юрья, — дружины высланы: одна с тобою, вторая с Басенком, третья с Тоболиным…" Наместник хотел прервать слова его, но Юрья махнул рукою, говоря: "Дай кончить, — и продолжал. — Тебе надобно было захватить Дмитров, взять в полон князя Юрья Димитриевича и злодея Ваньку-боярина; Басенку стать в Сергиевском монастыре и охранять место между Владимиром, Суздалем и Дмитровой; Тоболину идти на Галич и Кострому, отрядив дружины в Нижний. Так ли, бояре, было? А?"

— Так! так! — заговорили все.

"Сегодня положено выступить главному отряду воинства под моим воеводством; войско собирается в трети князя Василия Ярославича. — Так ли, князь?"

— Войску велено было собраться, но ты сам приказал ему после того разойтиться, — сказал князь Боровский.

"Как: я приказал?"

— Да, сегодня в ночь пришел от тебя приказ: выступить части его по Коломенской дороге и идти поспешно на Рязань; Тоболину послан приказ взять Ярославль, а остальным дружинам разойтись по домам.

"Что вы? Что вы? — вскричал Юрья. — Я и не помышлял! — Да разве я с ума сойду! Как — на Рязань — на Ярославль — разойтись?"

— За государевой печатью присланы были от тебя приказы. Где ты сам был — не знаю, не знаю также: кто велел перепоить дружины и кто велел потом отдать на грабеж пьяным воинам дома князя Юрия и детей его? — Там сделалось страшное смятение, началась драка, треть вся взбунтовалась — пьяницы прибежали и в мою треть — я не мог сопротивляться, кинулся сюда; да и что мне было делать?

"В Ярославль — по Коломенке? — говорил Юрья, — распустить — грабить!" — Он глядел на всех, выпучив глаза.

— Знай же, — сказал тогда наместник ростовский, — что я моею дружиною разбит врагами, не доходя до Дмитрова — едва бежал — и вся вражья сила напирает теперь на Басенка — ему не выдержать — и через несколько часов Великому князю небезопасно будет в Кремле!