Васса Железнова (Мать)

А н н а (равнодушно). Не знаю.

Л ю д м и л а (улыбаясь). Близкий мне человек один - мать твоя... И не говорю я с нею никогда почти, и она меня не спрашивает ни о чём, - разве пожурит порой за Павла... А сердцем я знаю, что только она меня жалеет и любит... Не будь её, - ух, что бы я сделала!

А н н а (нахмурясь). Вот как!

Л ю д м и л а (весело). Вот придёт весна - начнём мы с нею в саду работать... Ой, Анна, хорошо это как - помогать земле в цветы рядиться! На самом восходе солнышка постучит она ко мне, мамаша-то: "Эй, - скажет, сердито так, - вставай-ка!" И пойдём обе молча, почти на весь день, вплоть до вечера... Не узнала бы ты сад, кабы лето теперь! Вот разросся, вот украсился! Прошлой весною одних цветочных семян больше, чем на сотню рублей купили! Сливы какие, яблони, вишенье! Прививки училась делать я, к мужикам на село хожу прививать - садовница совсем! Книжку мне мать купила о садоводстве - учись, говорит, это честное дело! Мужики, видя наши-то успехи в саду и огороде, жён присылают по семена, прививочку попросить... мужики меня уважают! Хорошо жить весной, летом, осенью... а зима - трудна и мне и ей... Тесно как-то нам в доме... Не говорим ничего, а обе знаем, что думаем... Ты что скучная какая стала?

А н н а. Не знаю... Такая ты красивая, молодая...

Л ю д м и л а. А вот, как начнём работать весною - погляди, какая буду я! Ах, сад наш! Войдёшь в него утром, когда он росой окроплён и горит на солнце, - точно в церковь вошла! Голова кружится, сердце замирает, петь начнёшь - точно пьяная! Перестану, а мамаша кричит - пой! И над кустами где-нибудь лицо её вижу - ласковое, доброе, материно лицо!

А н н а (тихо, точно не веря). Ласковое? Доброе?

Л ю д м и л а. Ну да! А что? Помнишь, как мы с тобой в саду этом играли?

П а в е л (входит). О чём сплетничаете?.. (Зажигает свечи в люстре.)

Л ю д м и л а. Зачем это?

П а в е л. Тобой любоваться хочу!

Л ю д м и л а. Погаси...

П а в е л. Не погашу!

Л ю д м и л а. Урод!

П а в е л. Вот, Анна, с каким дьяволом связали меня... на всю жизнь.

Л ю д м и л а. Врёшь! Ты сам на коленках ползал передо мной, как нищий...

А н н а. Перестаньте!

Л ю д м и л а. Ты понимаешь - он ничего не может сделать со мной... так дразнит меня разными пакостями. Подарили мне кота сибирского отравил...

П а в е л. Он меня царапал... Вовсе я не травил его... он сам объелся...

Л ю д м и л а (вскочила). Молчи, обезьяна! Видеть не могу... (Быстро уходит.)

П а в е л (тихо). Убежала... ага! Видеть не можешь?

А н н а. Что же ты думаешь делать, Павел?

П а в е л (усмехаясь). Ничего. Мне - нехорошо, пусть и она терпит! (Вдруг искренно и горячо.) Анюта, помоги мне, Христа ради! Я тебе подарю что хочешь... денег, если надо, денег дам, когда папаша умрёт! Господи - я всё отдам... всё!

А н н а (задумалась). Что я могу сделать?

П а в е л (тихо, жалобно). Ты по любви вышла замуж,- научи её любить меня... научи её! Я её так люблю - меры нет! Спит она, а я стою на коленках у кровати: "Люда, Людочка, никто тебя не полюбит, как я! - так и шепчу ей всю ночь до утра... - У всех что-нибудь есть, а я уродливый, мне больше не для чего жить, как для тебя", - говорю я ей, а она - спит... Анна, помоги мне!

А н н а (торопливо). Успокойся, кто-то идёт...

П а в е л. Что мне? Пусть все идут... все знают!

Н а т а л ь я (входит). Паша, матушка зовёт... (Подозрительно смотрит на них.) Скорее, она сердится.

П а в е л (уходя). Она всегда сердится.

Н а т а л ь я (следуя за ним). Ты там мальчишку побил конторского...

П а в е л. Ну так что? Их надо бить...

А н н а (Наталье). Наташа, подождите минутку.

Н а т а л ь я (возвращаясь). Хорошо.

А н н а. Ф-фу... точно он избил меня!..

Н а т а л ь я. На супругу жаловался?

А н н а. Вы с ним, кажется, хорошо живёте?

Н а т а л ь я. Я - со всеми одинаково.

А н н а. Не скучно это?

Н а т а л ь я. Почему же?

А н н а. Да вы такая молоденькая... развлечений здесь нет...

Н а т а л ь я. А муж?

А н н а (улыбаясь). Этого довольно?

Н а т а л ь я (поучительно). Он очень старается, чтобы не скучно было... и смешит, и всё. К тому же время теперь вовсе не такое, чтобы смеяться хотелось...

А н н а (заинтересована). Да-а?

Н а т а л ь я (убеждённо). Конечно! Теперь уж невозможно жить, как раньше... надо переезжать в город... и всё должно быть иначе...

А н н а (серьёзно). Как же?

Н а т а л ь я. Не могу ещё объяснить... я очень много думаю об этом, а - не знаю... Только - надобно жить в укреплённых городах, где много полиции и войско есть... (Воодушевляясь.) После этих страшных годов тихие люди переводятся, сестрица Анна. Все начали думать и тайно друг с другом говорить... и ходят разные люди... у нас тут заходил один, так он уговаривал всех, что всякое дело - грешно и делать ничего не надо! Я очень испугалась тогда... вы подумайте, что это может быть, если опять никто не будет работать?

А н н а. Какая вы однако...

Н а т а л ь я. У меня ребёнок больной, и по ночам я мало сплю, а всё думаю о разных разностях. Но я ещё молоденькая, и меня не слушают, когда я говорю... а вот вы, спасибо вам, слушаете... Это мне очень приятно.

П р о х о р (входит, сердитый). Где Васса?

А н н а. Не знаю.

Н а т а л ь я. На завод ушла.

П р о х о р. Чертовка...

А н н а. Откуда вы такой?

П р о х о р. Грязен? С голубятни. Ефиопы - три месяца прошу лестницу поправить - не хотят! Это - нарочно, Анна, так ты и знай! И если я в погреб слечу, шею сверну, - это будет подстроено, да! Это будет Пашкина хиромантия!..

А н н а. Ой, дядя, ну что вы говорите?

П р о х о р. Знаю что... Ты - не знаешь, а я... прошлый раз сижу на голубятне, а кто-то тихонько открыл творило погреба, лестницу подвинул на самый край и дверь со двора захлопнул. Темно. Пол - сырой на погребе... едва-едва не слетел я. Это как понять? Чьи сии дела уголовные, а?

Н а т а л ь я (Анне). Если Пашу дразнить - он может великий грех сделать, я внушала Людмилочке это...

П р о х о р. Вот - видишь? И Валаамова ослица так же глаголет...

Н а т а л ь я. Вы совсем напрасно сравниваете меня с ослицей...

П р о х о р. Ну, ну! Ты вспомни, кто её устами говорил...

Н а т а л ь я. Мне это всё равно... я купеческая дочь...

А н н а. Вы, Наташа, напрасно укрепляете враждебные мысли дяди...

Н а т а л ь я. Страшные мысли нельзя скрывать. Вы сами знаете, что несчастные люди очень злые всегда...

П р о х о р (весело). Каково? Экая голубица со змеиным умом, а?

Н а т а л ь я (обижена, уходит). Ум очень простой... извините! Это самый человеческий ум...

А н н а. Ой, дядя... зачем вы с ней так?

П р о х о р. Ничего, съест! Не люблю эту тёмненькую душу в тёмном платье! (Смеясь.) Знаешь, слышал я однажды, как она о будущей жизни мечтала с мужем. (Передразнивая манеру Натальи.) "И вот, Сеня, лежу я в лиловом капоте бархатном, а под ним одна кружевная рубашка... или сижу на эдаком кельк шозе"...

А н н а (улыбаясь). Шезлонг, должно быть...

П р о х о р. Ну - всё равно! (Снова передразнивая Наталью.) "И приходят с визитом разные лица: тут и полицмейстер, и судьи, и градской голова - весь город!.. И все тебе завидуют, глядя на меня, - ай да Железнов! Вот так жена у него, да-а! А я - эдак ножкой двину, а то плечико покажу - пускай их ещё больше зубами-то скрипят..." (Хохочет.) Хороша иллюстрация, а? Сенька, дурак, ржёт...

А н н а (серьёзно). Странная женщина... Не понимаю я её! Такая... как бы немудрая...

П р о х о р. Чёрт лучше знает, какая она... Иной раз она, брат, так ворочает глазищами своими... Ах, и надоели они мне!..

А н н а. Что ж вы живёте с ними?

П р о х о р. Бум! Сказала тоже! Завязли тут все деньги мои, по милости Захара... Вот выдерну их, и - прощайте, единокровные мои жулики!..