Гекуба

***

"Коля, говорил мне Давид Ойстрах, - голос с трибуны был невыносимо громкий, - ты не совсем прав. Бог есть в каждом человеке..."

Зал завороженно внимал. По всем рядам белели седины. Шоу пенсионеров для пенсионеров. Неужели все они знакомы с произведениями Колесина? удрученно думал несчастный дилетант. - Почему же я не могу вспомнить ну ни одного из названий, которыми он сыплет в зал? Всех, решительно всех, с кем он тепло дру-жил, кого самозабвенно опекал, всех, кто делился с ним самым сокровенным, я хорошо знаю по их неповторимому творчеству. А вот его, известнейшего уже полвека писателя, воля ваша, нет!..

Евгений и не пытался вообразить подобную встречу читателей, скажем, с Досто-евским, который был бы представлен не своими романами, а бесчисленными рега-лиями и должностями. И под занавес творческой биографии собрал петербургских стариков, которые, к своему изумлению или умилению услышали: "Федя, - как-то говаривал мне Гоголь, - учти, что в украинской горилке есть витамин". И, произ-неся этот бред, классик тщетно ждал бы смеха и аплодисментов.

Этого не могло быть потому, что не было ни у одного русского писателя никаких регалий и званий, должностей и привелегий. Никому в России 1880 года и на ум не пришло бы объявить: "Перед вами Достоевский - известнейший писатель." Да и самому Федору Михайловичу ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голо-ву рассказывать, какие писательские должности он некогда занимал и как ловко ими пользовался. Во-первых, не занимал, во-вторых, если бы пользовался, то хвас-тать этим стыдно. Впрочем, он всю жизнь имел одно-единственное звание, но такое, какого ни до него, ни после не имел и никогда больше не будет иметь ни один человек в мире - Федор Достоевский...

Купить книжку оказалось непросто. У торгового стола чуть не сталкивались белые головы читателей. Если и не покупали фолианты, то исправно рассматривали. Тем более, не было возможности пробиться к классику лично за автографом. Толпа плотно вытекала из дверей, не позволяя вернуться в зал, где Колесина окружили плотным кольцом те же седины.

В книжку на 200 страниц лучший советско-израильский литератор ухитрился втис-нуть две повести, штук десять рассказов и... роман! Не он ли в семидесятые про-листывал и решительно отклонял мои выстраданные повести и рассказы? - думал несостоявшийся писатель. - И не этим же он страстно занимается здесь и сейчас, достоверно зная, как следует мне писать по-русски? И - о ком, о чем?

Но как все-таки пишет сам классик? Уже в автобусе по дороге домой Евгений в нетерпении открыл новенькую книжку и, как рюмку сивухи, проглотил первый рассказ. К горлу подступила тошнота с духом перегара. Перед глазами возник Швондер в исполнении Карцева и прозвучало неповторимое "Это какой-то позор!" Он заглянул в конец рассказа. нет, не из ранних - написано уже на исторической родине, со всеми регалиями. Ладно, решил Домбровский. У всех бывают неудачные вещи... Открыл следующий рассказ. И - не поверил своим глазам - абсолютно о том же, что и первый. Та же беспомощная проза. Хуже Колесина писал только коллега Евгения по прозвищу Какер за страсть к псевдо-еврейскому юмору и неистощимую внутреннюю грязь. Какер тоже имел своих читателей и мог бы в принципе собрать такой же зал. Издавал и успешно продавал свои книги. И сам Домбровский, избавившись, наконец, от отеческой опеки колесиных, издавал за свой счет свои повести. Только что залы не собирал и не делился воспоминаниями о дружбе с великими людьми. Ну, не знавал он ни одного из них. Даже, как вот выяснилось, сам Колесин его ни разу лично и нахер не послал. Разве что в отписке из редакции.

Позже Женя прочел интервью с действительно уважаемым современником Коле-сина. "Если прочие мои враги, - говорил он, - были талантливые, то Колесин - просто бездарный. Вместе с таким-то они выжигали вокруг себя все. Как только появлялся способный писатель, они его затаптывали..."

Но здесь, как и в Союзе, у него был статус наибольшего благоприятствования. Что бы и как бы он ни написал. Редактор ждал от Домбровского только восторженного репортажа о встрече народного витии со своим перемещенным народом. Устроители встречи подобострастно лобызались с монстром, подставляли стул, наливали воду из графина. Колесина не просто представляли читателям, не просто рекомендовали, его точно так же навязывали, как в свое время партия Ленина-Сталина. Не зря злые языки говорят, что та же партия в разном обличье пришла к власти не только в России, но и в русском Израиле. Те же и для тех же. А потому обслуживающему Колесина персоналу, непостижимыми путями прорвавшемуся здесь к власти, было наплевать, что прочтут в его книгах люди, доверяющие устроителям встречи.

Как и многое другое, книголюбие было здесь превращено в свою противополож-ность именно теми, кому оно было поручено...

***

К удивлению Евгения главный редактор спокойно воспринял отказ своего посланца писать о гении Колесина. "Умерь свой пыл, женя, - устало сказал он. - Все знают, какое это... национальное достояние. Давай-ка мне лучше о последней пресс-конференции раиса что-нибудь позлее. Литературоведение - не твоя сильная сторона."

Кто-то отчаянно прорывался сквозь звонок. Женя торопливо переключился на нового собеседника. Им оказался человек по имени Эфрон - анти-Ури, как в редакции называли столь же неистового левого оппонента Бен-Цви. Если тот вещал высоким резким голосом, то у этого был спокойный профессорский рык с длинными паузами. К каждой своей статье он давал основательное научное вступление, опираясь на которое, как ему мнилось, разбивал любого оппонента по пунктам. Чудак, думал Домбровский, наш еврейский характер и чужие аргументы несовместимы.

"Вы знаете, Евгений, - не спеша начал Эфрон, - где находится штат Вашингтон?" И надолго замолк. "В Соединенных Штатах? - догадался Женя. - Там же где их столица?" "Ничего-то вы никто не понимаете, - возник опять бас после, казалось, возмущенного отключения. - Этот штат - аналог нашей Колымы. Он находится на Тихоокеанском побережье, на границе Штатов и Канады." "И что из этого?" Из глубины молчания и сдержанного дыхания послышалось, наконец: "Площадь этого штата около 180 тысяч квадратных километров, вчетверо больше Израиля вместе с оккупированными территориями. А население его всего четыре миллиона человек. Понимаете?" "Пока нет. И что же?" "А вы знаете, сколько стоит Израиль?" "Вы хотите купить этот пароход?" "Если на счету у каждого еврея в нашей стране лежит в среднем сто тысяч долларов (у знакомых мне израильтян, подумал Женя, в основном по такому минусу в трех банках...), то имущество нашего населения - около 500 миллиардов. Стоимость Электрической компании и прочих предприятий, которые можно демонтировать и вывезти из страны, составляет, по моим подсчетам, более двух триллионов долларов. Плюс личное имущество граждан. Одних личных автомобилей у нас три миллиона, а ведь это около 150 миллиардов. Так что спокойно можно говорить о трех триллионах. И вот все это я предлагаю влить в бюджет самого дальнего штата Америки! Вместе с пятью миллионами энергичных непьющих людей с хорошими профессиями и с миллионом детей, каждый из которых - потенциальный Эйнштейн. Правые намерены подставить это население под пули арабов и газы Саддама, а в Америке оно сохранится и приумножится. Я подготовил меморандум двум правительствам. В случае положительного решения мы все снимаемся с места и за год-два переселяемся в выделенный нам участок, который составляет ничтожную часть страны - четверть штата Вашингтон. Америка получает неслыханное финансовое вливание и избавляется навеки от затрат по охране нашей нынешней страны. У нее отпадает необходимомть ссориться с арабами, так как те получают обратно всю Палестину и распоряжаются ею по своему усмотрению. Мы же в мирных условиях через какие-то два-три года восстанавливаем свой потенциал, а в следующие пять лет, без затрат на оборону и человеческих потерь, удваиваем его. На период переселения мы находимся под защитой Шестого флота, как граждане США, а на перемещение наших ценностей достаточно только процента от вкладов в банки нашей новой родины. Как вам?" - взволновался, наконец, анти-Ури. "Гм... Как граждане США говорите? То есть по вашему плану я получаю американское гражданство..." "...сразу после совместного заседания Кнессета и Конгресса!" "И без проблем перевожу в любой банк Штатов свои сбережения (и откуда я их только возму, криво усмехнулся Евгений)?" "Конечно." "Тогда нафиг мне ваша американская Сибирь? Я как-то привык к условиям штата Флорида." "Да... но там же будет жить большинство израильтян. Общество, к которому мы все привыкли?" "Охотно отвыкну. И не только я. Если, конечно, это не будет резервация без права выезда." "Я уверен, что мы сами не захотим уезжать из..." "Напротив. мы брызнем оттуда на все четыре стороны. А в штате останется оборудование перемещенных предприятий и те же четыре миллиона коренных американцев, что жили там до вашего меморандума. Те самые, что навряд ли будут в восторге от нашего массового нашествия." "Почему? Мне лично ехать оттуда будет некуда. Как и отсюда. " "Потому, что вы на пенсии? Старики, возможно, осядут, если им там, миллиону евреев, кто-то построит хоть бараки. Но молодежь можно удержать только силой. А это не в традициях американской демократии." "А что их держит здесь? Ах, только не говорите мне, что эта земля завещана нам и так далее. Я атеист и плевать хотел на пейсатых, которых мы вообще оставим здесь. Мракобесы двух религий отлично уживутся друг с другом. А я бы хотел пожить, наконец, в своей стране, но в мире." "Возвращайтесь в Биробиджан. Та же тайга и еврейское название. Или давайте все вместе туда переселимся по вашему сценарию. Удесятерим бюджет России. Впрочем, они эту добавку оприходуют по своему обыкновению - разворуют, пропьют или потеряют. Но примут ничуть не хуже, чем белые расисты и черные мусульмане. У Фаррахана работу отнимем." "Хорошо. Скажите откровенно, Женя, что вас лично удержит в Израиле, если нам все-таки предоставят штат Вашингтон?" "Израиль! Я люблю не Россию и не Америку, а Еврейскую Палестину, с ее Средиземным морем, Кинеретом, Эйлатом. Я не считаю себя верующим, но осознание, что я в любой момент могу поехать на автобусе или на своей машине в Иерусалим и прикоснуться к его святыням..." "Ну вот! Приехали. Но я уверен, что таких как вы меньшинство. Вот и оставайтесь тут с пингвинами и арабами. А мы уедем. Они здесь, а мы там!" "Как? Вы бросите любимых вами израильских арабов палестинским террористам на растерзание?" "Почему? Все израильские граждане получат право... Я не такой расист, чтобы проводить тут селекцию по национальному признаку. Или вы против?" "Против." "Я так и знал! И обратился не по адресу." "Простите, еще вопрос. А как с ивритом на новой родине?" "Никак. Забудем этот самый лишний из языков человечества как кошмарный сон. Как и все наши дикие традиции. Америка веками впитывала целые народы. И все говорят на одном - английском - языке. Так вы за или против?"