Наступит день

Серхенг Сефаи и дородный полковник с жирной шеей бросились к этому существу, чтобы убрать его с дороги, но старик, отчаянно сопротивляясь, подполз к шаху.

Реза-шах повелительно поднял руку.

- Что тебе, старик? - спросил шах по-персидски, глядя в исхудавшее лицо старика.

Молитвенно, как при совершении намаза, подняв кверху обе руки, старик проговорил на азербайджанском языке:

- На небе - аллах, на земле - ты! Я пришел к тебе, повелитель! Спаси меня и помилуй! Пусть я погибну ради детей твоих, пожалей моих детей!

Реза-шах повернул потемневшее от гнева лицо к Хакимульмульку.

- До сих пор не научили этих ослов человеческой речи! - сказал он. Послушай его, что он хочет?

Хакимульмульк знал, что шах еще во время службы в конном полку прекрасно изучил азербайджанский язык, но не говорит на этом языке из ненависти к азербайджанскому народу. Поэтому Хакимульмульк спросил старика на смешанном персидско-азербайджанском языке:

- Что тебе надо, старик?

Муса растерянно заморгал глубоко ввалившимися глазами и перевел взгляд с Реза-шаха на придворного.

- Жизнь отдам за тебя, господин! Я из Ардебиля. Я пришел сюда в надежде на шаха! За его милостью!

- Говори короче, старик, чего ты хочешь? - тихо, но внушительно сказал Хакнмульмульк.

- Жалобу имею, господин мой! С жалобой пришел. Невыносимо стало. Нет нам защиты ни в судах, ни в канцеляриях!

Хакимульмульк почувствовал нарастающее раздражение Реза-шаха и прервал старика.

- Старик, - сказал он с еще большей резкостью, - говори о своем деле. Да покороче.

Муса, растерянно посмотрел ему в глаза и заговорил торопливо, боясь, что его не дослушают:

- Большое у меня горе, господин. Десять лет тому назад я задолжал нашему помещику за воду. Целых десять тысяч я плачу ему, а долг все не кончается и даже с каждым годом растет. Помещик накидывает проценты. Это его право. Долга без процента не бывает. Я недоедаю, урезываю от своих детей и плачу, а долг так и не кончается. В этом году стало и вовсе невмоготу. Урожай-то был у нас хороший, да все помещик унес. И долг снова повис на моей шее. И начал бегать ко мне то приказчик, то жандарм. А у меня еще дочь есть. Начали поглядывать на нее, прости за выражение... Совершили покушение на мою честь. Нож дошел до кости. Терпению пришел конец. Увели со двора корову, прости за выражение, осла, овец. Лишили семью всего... Обрекли на голодную смерть. И вот я пешком, мучимый голодом и жаждой, приполз сюда. Два месяца брожу по этим улицам. Нигде не нахожу поддержки и правосудия. Живу милостыней. Прикажи, чтобы вернули мое добро, а то вся семья погибнет с голоду. Я умру у твоих ног! Спаси меня, спаси моих детей!

Муса застыл на коленях с воздетыми к небу руками, устремив глаза в грозное лицо шаха.

Хакимульмульк в нескольких словах передал шаху содержание жалобы старика.

Шах после минутного раздумья спросил имя старика. Мусе показалось, что шах смягчился. В нем родилась надежда, и он назвал себя. Но шах резким движением толкнул его носком сапога в грудь и пошел дальше.

- Это не тот ли старик Муса? - спросил он серхенга Сефаи. - Почему он ходит на свободе, серхенг?

- Мы ищем его, ваше величество! - ответил побледневший серхенг Сефаи. Он бежал из деревни.

- Хорошо же вы его ищете!.. Возьмите его, пытайте, пока не укажет место, где скрывается тот беглец.

- Слушаюсь, ваше величество!

Позади послышался, громкий вопль старика Мусы, который так и не понял, чем ответили на его жалобу.

- Пожалей меня, шах!

- Взять! - бросил Реза-шах, удаляясь.

Хикмат Исфагани решил особым письмом известить Реза-шаха о том, что преподносит ему в дар свое мазандеранское поместье и нижайше просит принять его в знак верноподданической любви и обожания.

Произнося тысячи самых невероятных проклятий и горько охая, он дописал письмо и вместе с формальным дарственным актом отослал министру двора Хакимульмульку, для доклада его величеству.

Когда Хакимульмульк, совершив ритуал дворцовых церемоний, положил бумагу перед шахом, тот не сразу понял суть дела.

- Господин Хикмат Исфагани обращается к вашему величеству с верноподданнической просьбой, - сказал министр двора, - оказать ему вашу монаршую милость - принять от него ничтожный дар и включить мазандеранское поместье в число личных владений вашего величества.

По губам шаха скользнула довольная улыбка.

- Господин Исфагани ставит меня в неловкое положение, - проговорил он. - Пусть бы лучше он назвал цену. Я заплачу.

- Как можно, ваше величество? Такое предложение оскорбило бы господина Хикмата Исфагани.

- Как? Это все по доброй его воле... или?..

- Конечно, по доброй воле, ваше величество. - Выдержав тут небольшую паузу, Хакимульмульк продолжал: - Странный человек этот господин Хикмат Исфагани, ваше величество.

- А что? Бранился?..

- Да, ваше величество.

- Что он говорил?

- Мне неудобно повторять, ваше величество.

- Говори! - вскричал шах.

Хакимульмульк повторил все бранные слова, которые были произнесены Хикматом Исфагани.

Реза-шах резко поднялся с кресла и прошелся по залу.

- Когда он должен быть у меня по вызову?

Хакимульмульк посмотрел на часы.

- Сейчас он уже должен быть здесь, ваше величество.

Реза-шах потянулся к электрическому звонку, но министр двора остановил его:

- Простите, ваше величество, но господин сертиб Селими ушел от меня разъяренным.

- Почему?

- Отказывается от брака с Шамсией-ханум.

- Ничего, подчинится! - проговорил шах, садясь снова, и нажал кнопку.

Вошедшему придворному было приказано впустить господина Хикмата Исфагани и вызвать сертиба Селими.

- Я хочу с ним поговорить о его записке. Вызвать ко мне!

- Слушаюсь!

Не прошло и двух минут, как вошел Хикмат Исфагани и почтительно склонился. Потом он в принятых по такому случаю пышных выражениях справился о здоровье и самочувствии его величества, но, заметив сурово-равнодушный взгляд шаха, быстро посмотрел на министра двора.

Реза-шах все же предложил ему сесть. Он сел в кресло напротив Хакимульмулька.

Шах швырнул на стол перед Хикматом Исфагани бумагу о мазандеранском поместье.

- Бери себе! Я в подачках не нуждаюсь!

Хикмат Исфагани с недоумением посмотрел на шаха и перевел взгляд на министра двора.

- Ваше величество, это ничтожный дар одного из ваших верных слуг. Я смею просить вас осчастливить меня принятием этого дара.

Реза-шаха прорвало. Потоком гневных слов он обрушился на Хикмата Исфагани:

- Кто это слопал полстраны и все еще не насытился? Это ты или я? Кто сдирает три шкуры с народа? Это ты! Кто пьет кровь нации и высасывает соки родины? Ты! Сговорившись с иностранцами, ты продаешь за тридцать кранов товар, которому красная цена пять кранов! Да, да, все это ты, ты!

Пораженный этими обвинениями, Хикмат Исфагани смотрел то на шаха, то на Хакимульмулька, не смея возразить, но министр двора читал в его глазах угрозу:

"Ладно, господин мой, не буду у тебя в долгу. Расплачусь по достоинству! Будь уверен!.."

Когда Реза-шах замолчал, Хикмат Исфагани выпрямился и заговорил мягко и подкупающе:

- Ваше величество, аллаху ведомо, что все мы искренне вам преданы. Вы слава Ирана, наша гордость, наш властелин. Не одно, а сотню поместий, не одну, а сотню жизней готовы мы отдать за вас!.. Что вы изволите говорить, ваше величество?

Он взял брошенную шахом бумагу и, держа ее на вытянутых руках, поднес Реза-шаху.

- Всеподданнейше прошу вас, ваше величество! Порадуйте вашего раба. Примите мое поместье! В Ардебиле есть у меня еще сад, прекрасный живописный сад, райский уголок. Я и его готовлю для вашего величества. Завтра же представлю об этом акт.

Заметив, что Реза-шах смягчился, он осторожно положил бумагу перед ним на стол и сел на место.

- Мы готовы исполнить любое ваше повеление, ваше величество!