Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

В общем, дали еще раз понять, кто мы для них такие*.

Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее: что видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, - ответила она, - никаких машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на 20-25 выше территории "Зари") видно, что на рейде уже не два фрегата, как было до 18-го числа, а штук 16 разных военных кораблей.

Кончились наши заключения так. Около 5 вечера 21-го вбежали ко мне сразу все три женщины - Ольга, Лариса, Татьяна - в страшном возбуждении: "Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на балкон... С пандуса от въезда на территорию дачи шли ЗИЛы, а навстречу им с "калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять!" - кричат. Машины встали. "Стоять!" - из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышли шофер и еще кто-то... Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся, и машины поехали влево за служебный дом.

Я вышел из кабинета, он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших портками. Мелькнула мысль - как лагерник!

В дверь внизу тесно друг за дружкой - Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!!! Я все понял прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством. Еще до того как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину. Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.

В кабинет вбежали Лариса и "большая" Татьяна. Она - вся такая степенная, сильная, спокойная - вдруг бросилась мне на шею и зарыдала. Потом нервный смех, всякие восклицания, незапоминающиеся реплики... Словом, ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.

Я оделся и побежал к М.С. Признаться, боялся, что он начнет их принимать... А этого тем более нельзя делать, что по телевидению уже известно было: сюда летит делегация российского парламента. Горбачев сидел в кабинете и "командовал" по телефону. Оторвался: "Я им ультиматум поставил: не включат связь - разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду".

При мне он велел коменданту Кремля взять Кремль полностью под свою охрану и никого из причастных к путчу не пускать ни под каким видом. Велел подозвать к телефону командира кремлевского полка и приказал ему поступить в распоряжение исключительно коменданта Кремля. Вызвал к телефону начальника правительственной связи и министра связи и потребовал отключить всю связь у путчистов. Судя по их реакции, они на том конце стояли по стойке "смирно". Я обратил его внимание, что в ЗИЛах, привезших гэкэчэпистов, есть автономная связь... Он вызвал Бориса (из личной охраны) и приказал ему "отъединить пассажиров" от машин.

Потом говорил с Джорджем Бушем. Это был радостный разговор. М.С. благодарил за поддержку, за солидарность. Буш приветствовал его освобождение, возвращение к работе...

Был у М.С. тут же разговор со Щербаковым (первый зам. премьера) и с кем-то еще - я не понял. Смысл: приеду - разберемся. До того, как я пришел, он говорил с Ельциным, с Назарбаевым, Кравчуком, еще с кем-то. Сказал мне об этом.

Мои опасения развеял с ходу: "Ну что ты! Как тебе в голову могло прийти. Я и не собираюсь их видеть, разве что поговорю с Лукьяновым и Ивашко".

Борис доложил, что на территории дачи появилась российская делегация.

- Зови, - сказал М.С., - пусть идут в столовую.

Через пару минут мы пошли туда. Последовавшая сцена запомнится на всю жизнь. Силаев и Руцкой бросились обнимать Горбачева. Восклицания, какие-то громкие слова. Перебивают друг друга. Тут же Бакатин и Примаков здороваются с депутатами. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыли М.С., спорили, возмущались, протестовали. А теперь несчастье мгновенно высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимое стране. Я даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: "Вот и состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора..."

Сели за стол. Наперебой стали рассказывать, что в Москве и что здесь. Оказалось - меня почему-то это удивило, - они даже не знают, кто приезжал к Президенту с ультиматумом и что вообще был такой ультиматум.

Силаев и Руцкой против того, чтобы Горбачев принимал Крючкова и К°, которые сидели, по существу, под охраной в служебном доме. Он сказал, что примет скорее всего только Лукьянова и Ивашко, которые вроде прилетели отдельно.

Разговор затянулся. Шел уже 10-й час. Вступил в дело Руцкой. Сильный, красивый человек - любо-дорого его наблюдать.

"Михаил Сергеевич, - говорит, - пора обсудить, что будем делать дальше... В самолет (президентский), на котором эти (!) явились, мы вас не пустим. Полетим в моем самолете. Он стоит на том же аэродроме, но вдали от вашего. Его надежно охраняют. Я привез с собой 40 подполковников, все вооруженные. Прорвемся".

Об этих подполковниках стоит сказать особо. Когда М.С. после ложного выхода из машины возле президентского самолета, согласно плану Руцкого, вновь быстро туда сел и машины рванули дальше, к самолету Руцкого (километрах в 3-5 от этого места), так вот, когда М.С. в своей шерстяной кофте, которую все увидели на нем по ТВ уже во Внуково, вышел к самолету, эти офицеры взяли автоматы "на караул" и так стояли, пока он не поднялся по стремянке в самолет. Я подумал, глядя на эту сцену: есть еще неподдельная офицерская честь в нашей армии. Есть и высокая интеллигентность в ее среде: достаточно пообщаться с тем же полковником Н.С.Столяровым, который тоже прилетел в группе депутатов спасать своего Президента. В аэропорт мы ехали с ним в одной машине.

Потом был перелет. Распоряжался полетом Руцкой, который то и дело вызывал к себе летчиков.

М.С. с семьей расположился в маленьком отсеке, позвал меня. Там было настолько тесно, что девочки-внучки улеглись прямо на пол и вскоре заснули.

Когда я вошел, спрашивает весело: "Ну ты кто теперь?" А я: "Простой советский заключенный, но бывший". Все возбужденно смеялись. Пришли Силаев, Руцкой, Примаков, Бакатин, был тут и доктор Игорь Анатольевич Борисов. Р.М. рассказывала, что с ней случилось, когда узнали, что путчисты едут выяснять состояние здоровья Михаила Сергеевича... Теперь уже ей лучше, но рукой плохо владеет. Шел бурный разговор: о людях - как они проверяются в таких обстоятельствах, о безнравственности - источнике всех преступлений и бед. Были тосты за продолжение жизни... И впервые тогда М.С. произнес слова: "Летим в новую страну".

Многие журналы обошла фотография: Ира спускается по трапу (во Внуково), несет завернутую в одеяло дочку. Прошла мимо толпы, окружившей Президента: там, заметил, были и те, кто искренне рад, и те, кто, наверное, чувствовал, что для них лично лучше бы было "по-другому". Иришка пронесла дочку в машину, возле которой я оказался, в стороне от сгрудившихся вокруг М.С. людей. Бросилась на сиденье и вся затряслась в рыданиях. Я наклонился, пытался что-то говорить. Муж ее рядом, обнимал, гладил, стараясь успокоить, - безуспешно. Эта финальная для меня сцена на аэродроме останется символом трагедии, которая произошла не только там, на даче в Крыму, а со всей страной. Ирина, молодая русская женщина, которая перед лицом беды сама энергия, собранность, решимость и готовность ко всему, здесь, когда "это" кончилось, взорвалась слезами отчаяния и радости. Разрядка. Но потом все равно ведь наступают будни и надо делать дело. Увы, оно пошло не так, как тогда можно было предположить.

IV

Интервью

последних лет

Николай ЕФИМОВИЧ и Анна САЕД-ШАХ

Раиса Горбачева: "Я никогда

не вмешивалась в его дела".

О бывшей Первой леди страны столько домыслов и просто сплетен, что трудно было представить, какая она в действительности. Оказалось - абсолютно нормальная женщина. Разговор шел легко, она заразительно смеялась, немножко кокетничала...