Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

- Действительно ли было у него с самого начала чувство, что народ за эти пять лет стал другим и что народ хунту не проглотит и не примет? Была такая уверенность?

- Первый раз я с ним вечером разговаривал, когда только уехали Болдин и К°. И в этот раз, наутро, он совершенно спокойно рассуждал. Говорил: самое страшное, что может произойти, - это если переворот будет набирать обороты и получит кое у кого поддержку. Тогда - гражданская война с колоссальными потерями, то, чего Горбачев все эти годы пытался избежать. Когда же заговорщики отменили гласность, когда заткнули рот газетам, он понял, что у хунты в международном плане дело проиграно. Кстати, в позиции мировой общественности он ни разу не усомнился: тут все было ясно с самого начала.

Продолжаю из дневника: информацию урывками брали с маленького "Сони"*, оказавшегося у Толи. Собирались "в кружок": мы с М.С. на диване, Толя - на корточках, Иришка - прямо на полу, Раиса Максимовна - напротив на стуле. И сомкнув головы, пытались расслышать "голоса". Транзистор очень плохой, с севшими батареями. Толя его ворочал туда-сюда, чтобы что-то уловить. Вот там я слышал Би-би-си. Там я впервые узнал, что Тамару Алексеевну увезли, но куда, неизвестно.

Р.М. все время носила с собой маленькую шелковую сумочку. Там, видно, самое потайное, что отбирать стали бы в последнюю очередь. Она очень боится унизительного обыска. Боится за М.С., которого это потрясло бы окончательно. Она была постоянно в нервическом состоянии. В этом состоянии она и вручила мне "комочек" пленки, завернутый в бумагу и заклеенный скотчем.

- Мы уже передали другие варианты. Я лучше не скажу - кому. А это - вам. Нет, не вам...

- Почему же не мне? Я ведь продолжаю качать права как народный депутат, что должен быть на заседании Верховного Совета 26-го, о котором объявил Лукьянов.

М.С.: "Чего захотел!"

Я: "Оно конечно. Заполучить на трибуну такого свидетеля вашей смертельной болезни и недееспособности - даже эти кретины догадаются, что нельзя..."

Р.М.: "Анатолий Сергеевич! Надо - через Олю. У нее ребенок, родители больные, вы говорили... А она согласится? Ведь это очень опасно..."

Я: "Согласится. Это отчаянная женщина и ненавидит их люто, еще и за то, что они отрезали ее от ее любимого Васи..."

Р.М.: "Но вы ее строго предупредите. Пусть спрячет... куда-нибудь в интимное место - в бюстгальтер или в трусики, что ли. А вы сейчас, когда пойдете к себе, где будете держать эту пленку? В карман не кладите, в руке донесите и спрячьте. Только не в сейф. Где-нибудь в коридоре, под половиком..."

Я положил в карман. Ольге сказал только вечером. Она сидела в кресле притихшая. Симфоническая музыка по "Маяку" - с ума сойти! Но тишина еще хуже, я включаю только информационные выпуски. Но они в основном - о спорте и о "культурной жизни". Одна, например, вчера была... о визите супруги президента Боливии в Перу, где та занималась не то благотворительной, не то фестивальной деятельностью. Верх идиотизма! Тут я подумал, остро, физически ощутил, что банда возвращает нас в информационную среду худших времен застоя.

16.30. Опять экстренные сообщения. Очередной "Маяк" начался с взволнованного голоса диктора: мы, работники ТВ и радио, отказываемся выполнять приказы и подчиняться так называемому Комитету по ЧП. Нас лишили возможности давать объективную и полную информацию, мы требуем снятия с постов полностью дискредитировавших себя руководителей ТВ и радио. Мы, если удастся еще прорваться в эфир, будем честно выполнять свой профессиональный долг.

Бакатин и Примаков (молодец Женька, прорвался в Москву!), как член Совета Безопасности, заявляют, что ГКЧП - незаконен, противоправен, антиконституционен... и все его постановления - тоже. Горбачев здоров и насильственно изолирован. Необходимо немедленно добиться, чтобы он вернулся в Москву или чтобы получил возможность встретиться с прессой.

Нишанов и Лаптев - председатели палат Верховного Совета - провели экстренное заседание комитетов. Лукьянов вылетел в Крым для встречи с Горбачевым. И самое-самое: Минобороны, проанализировав ситуацию, сложившуюся в результате введения чрезвычайного положения в ряде мест, приняло решение немедленно вывести войска из этих мест (т.е. не просто бронетехнику, а войска целиком, т.е. и десантников).

С кем остаются Янаев и Пуго + их генерал Калинин, комендант Москвы, перед лицом народа?!

С 6 часов по "Орбите" (объявлено) будет полностью транслироваться сессия ВС РСФСР!

Было уже часов 11 вечера 20 августа. Я включил на полную мощность телевизор. Подсел на корточках к Ольге:

- Оля! Есть серьезное дело. Вы готовы меня выслушать? Только очень серьезно. Можете сразу же, еще не выслушав, отказаться.

- Ну что вы, Анатолий Сергеевич! Будто вы меня не знаете. Говорите.

Я рассказал о пленке и заявлении Горбачева, которое она сама печатала, о плане переправки их "на волю".

- Хорошо. Допустим, я попадаю в Москву. Дальше что? За мной наверняка будут следить.

- Да, конечно. Мы обсуждали это с М.С. и Р.М. и договорились. Вполне естественным будет, если вы зайдете к моей жене. Я напишу письмо ей... такое, как из тюрьмы, вероятно, шлют: мол, все в порядке, не беспокойся, скоро вернусь, обстоятельства... и т.п. - на случай, если будут обыскивать в самолете ли, в аэропорту. А "комочек" с пленкой придется вам запрятать действительно в "укромное" местечко. Дальше так: если удастся его довезти до Москвы, вы приходите на ул. Веснина ко мне домой. Передаете жене письмо и эту штучку. Скажите, чтоб она позвонила Лене - жене Бовина, они знакомы. Та придет. Именно она, а не сам Бовин: слишком заметная фигура, да еще на подозрении, особенно после его вопросика на пресс-конференции Янаева и К°. Ей жена передаст эту вещь, она - Сашке, а тот догадается сразу, что надо делать.

Ольга засунула пленку все-таки в джинсы. Там "комочек" постоянно выпирал. Я посмеивался, указывая пальцем на это местечко...*

Теперь передо мной была задача добиться от Генералова, чтоб он ее отпустил в Москву. Я и до этого, еще 19 августа, начал на него давить: как не стыдно, он - офицер, допускает такое издевательство над молодой матерью. У нее больной сынишка. Родители ничего о ней не знают. Не вечно мы будем тут сидеть. Пытался шантажировать: ему придется ответить за такое по отношению к женщине, которая вся изошлась, не имея возможности ничего узнать о том, что с ее сыном. И далее - в этом роде.

Однако он продолжал твердить: у него только односторонняя связь - ему могут звонить из Москвы, и начальство звонит, а он отсюда им звонить не может. Врал, конечно.

Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова. Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то, что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил прийти. Стал опять стыдить его насчет Ольги. Но он обыграл меня, предложил отвезти ее в Мухалатку, где пункт правительственной связи, чтобы она оттуда позвонила домой в Москву.

И произошло следующее. Спустя некоторое время после того, как Генералов предложил этот "вариант", срывавший наши планы передать на волю информацию о Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки, поскольку его имя на самом деле могло быть иным - он из КГБ. Но это был тот самый парень, которой до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между "Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.

Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти на телефон". Я встал, протянул ему руку... Он помедлил и вяло подал свою. Я заметил в нем перемену, еще когда он за чемоданом моим ездил. Для него я уже преступник, заключенный. Ольга, когда вернулась, говорила: он от меня как от прокаженной отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ - связист. И сидел против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если что-то лишнее начнет выдавать. "Я, - говорит, - разрыдалась. Брат кричит в трубку: "Что с тобой?" а я в слезах захлебываюсь. Одно расстройство. А вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).