Под гнетом страсти

В Петербурге молодые люди продолжали видеться.

Виктор Аркадьевич был слишком дружен с графом Ратицыным, чтобы его жена могла решиться сообщить мужу всю истину и тем прекратить их отношения.

Она и сама, как мы знаем, любила Боброва, как брата.

Раз в неделю, по субботам, Виктор Аркадьевич обедал у Ратицыных. Графиня Надежда Сергеевна принимала по вторникам и не могла закрыть двери молодому человеку, другу ее мужа.

Такие свидания влюбленных происходили официально при свидетелях, но они не любили бы друг другая если бы не находили возможности тайно обмениваться взглядами и порой даже словами, исходящими прямо из сердца, которые имели для них большее значение, чем продолжительные беседы. Кроме того, они переписывались.

Виктор Аркадьевич ответил на первое письмо княжны Юлии, а последняя ответила на его письмо. Почтальоном у них служила молоденькая горничная, желавшая угодить своей ненаглядной барышне и заслужить вещественную благодарность со стороны молодого влюбленного.

Переписка облегчала их сердца и делала их до некоторой степени благоразумнее, удовлетворяя потребность излияний двух чувствительных душ.

Они были бы слишком несчастны, если бы им пришлось обречь себя на полнейшее молчание.

"Писать вам, дорогой Виктор Аркадьевич, — говорила княжна в своих письмах к нему, — это быть с вами. Жизнь моя состоит из трех периодов: первый — когда я думаю о вас, второй — когда я вижу вас, и третий — когда я пишу вам. Последний не хуже других, потому что тогда я начинаю думать вслух. Когда по вечерам я сижу одна и берусь за перо, я призываю ваш образ. Перед столом моим я ставлю кресло. Я представляю себе, что вы сидите в нем, что вы здесь, около меня, каждую минуту я поднимаю глаза, чтобы прочесть на вашем лице ваши мысли, ваше мнение о том, что я говорю вам; доставляет ли это вам удовольствие, хорошо ли я поняла вашу душу, та ли я женщина, за которую вы меня считаете и о какой мечтаете, и все так же ли вы любите меня?"

Она писала ему в подробности, как проводила день, где бывала, какое надевала платье, с кем говорила.

Он, в свою очередь, поступал так же по отношению к ней; открывал ей свое сердце, отдавал ей отчет во всех своих поступках, спрашивал у нее, в случае надобности, совета, как поступить, на что решиться, говорил ей о своей любви, но всегда тоном глубокого уважения, так как взаимность ее чистого сердца опьяняла его, но вместе с тем внушала ему какое-то религиозное чувство.

Несмотря на всю чистоту, невинность такого обмена мыслями, они все-таки оба чувствовали необходимость скрываться и лгать перед светом, что заставляло их страдать. К тому же, как бы честны ни были их отношения, они все же обманывают отсутствующего князя Сергея Сергеевича, обманывают графиню и графа Ратицыных. Последний со своей стороны мог также не одобрить любовь своей свояченицы к Боброву и, может быть, если бы узнал про нее, закрыл бы Виктору Аркадьевичу двери своего дома.

После долгих колебаний они наконец решили, что нужно переговорить с князем.

По возвращении последнего в Петербург, Бобров должен воспользоваться первым удобным случаем и переговорить с Сергеем Сергеевичем, признаться ему в своей любви к его дочери и попросить у него ее руки.

— Если же мне не удастся? — с дрожью в голосе спрашивал он. — Если он мне откажет?

— Мы исполним наш долг, — отвечала княжна Юлия. — Но что бы ни случилось — ничто не разлучит меня с вами, и ничто не помешает мне любить вас, ничто не заставит меня выйти за другого. К тому же, — прибавила она с улыбкой избалованной дочери, — мой отец будет говорить со мной об этом… а я сумею его тронуть и убедить…

В таком положении были дела наших влюбленных, когда в описываемый нами декабрьский морозный вечер Виктор Аркадьевич Бобров вернулся к себе домой из города, как он называл по обычаю всех служащих на заводе центральную часть Петербурга.

Первое, что он заметил на своем письменном столе, на котором слуга в ожидании его возвращения уже зажег лампу, — это лежащее на самом виду письмо.

На конверте не было никакой надписи.

Он, впрочем, узнал сейчас же форму бумаги, почувствовал знакомый запах — это было письмо от княжны Юлии.

Что могло это значить? Она уже писала ему утром. К радости примешивался страх.

Он поспешно разорвал письмо и стал жадно читать его.

Оно заключало в себе лишь несколько строк.

"Дорогой Виктор Аркадьевич!

Все переменилось. Прежде, чем на что-нибудь решиться, мне необходимо вас видеть и серьезно переговорить с вами. Не пугайтесь… Приходите завтра около десяти часов вечера на Английскую набережную… Я сумею уйти из дома незамеченною… нам можно будет свободно переговорить… Это более, чем необходимо.

Ваша навсегда Юлия".

Завтра был вторник — jour fixe в доме Ратицыных. Он надеялся там видеть княжну. Она знала это и, следовательно, этим письмом предупреждала это свидание в доме сестры, назначая его в другом месте. Значит, она имела на это свои серьезные причины. Значит, случилось что-нибудь очень важное.

Назначенное, между тем, ею самою на завтра свидание было их первым настоящим свиданием.

До сих пор они ограничивались на глазах других красноречием взглядов и полуслов.

Понятная радость молодого человека в предвкушении такого свидания сменилась беспокойством и неизвестностью.

XIV

НА АНГЛИЙСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ

Часть набережной реки Невы, носящая название Английской, несмотря на то, что считается одной из аристократических местностей Петербурга, или, быть может, именно в силу этой ее привилегии, даже в праздничные дни и самый разгар зимнего сезона по вечерам сравнительно пустынна.

Нет обычного в других центральных местностях Северной Пальмиры уличного движения — почти не видно извозчиков, быстро мелькают свои экипажи, — неотъемлемое преимущество как живущих в роскошных палатах, возвышающихся на этой набережной, так и посещающих обитателей этих палат.

Еще летом кое-где на гранитных скамейках набережной можно встретить сидящие "парочки", но когда красавица Нева одевается белоснежным саваном и ее мягкие волны сковывает "ледяной покров", образуя широкое, со всех сторон открытое пространство, способное охладить самые горячие tete-a-tete, — парочки исчезают.

На этой-то набережной, в собственном палаццо с цельными зеркальными стеклами в громадных окнах, с шикарным подъездом и жил граф Лев Николаевич Ратицын со своей супругою, но на разных половинах, по непреложным законам высшего света.

Половина графини Надежды Сергеевны была в бельэтаже, сам же граф жил наверху.

Дом был трехэтажный. Внизу помещалась кухня и людская.

В этом-то доме вместе со своей сестрой жила княжна Юлия Сергеевна Облонская.

Виктор Аркадьевич не был бы влюблен, если бы не пришел более чем на час ранее назначенного свидания.

Комнаты бельэтажа дома Ратицыных были, видимо, уже освещены, так как полосы света пробивались сквозь опущенные шторы и тяжелые драпри.

Чугунные золоченые ворота, ведущие на внутренний двор дома, были затворены, около них на скамейке сладко дремал одетый в нагольный тулуп дворник.

В момент приезда на набережную Боброва к подъезду дома Ратицыных подкатила первая карета на резинах и ливрейный лакей, высадив господ, скрылся вместе с ними в подъезде.

За ней последовала другая, третья, съезд на jour fixe графини Надежды Сергеевны начался.

Виктор Аркадьевич, не находя удобным ждать против самого дома, прошел несколько далее и начал ходить взад и вперед по небольшому пространству гранитного тротуара, не теряя ни на минуту из виду подъезда графского дома, куда все продолжали подъезжать экипажи, и ворот, у которых с неподвижностью изваянной фигуры сидел страж.

Молодой технолог ходил с опущенной головой, углубленный в свои думы.

Одна мысль наполняла его сердце и ум — он увидит княжну.