Дворянские поросята

Наш полковник Дроздов, блуждая по улицам Урги, наткнулся на всадника офицера; он его остановил и просил помочь достать лошадей и оружия для только что освобожденных из тюрьмы офицеров.

Всадник - офицер оказался генералом Резухиным, правой рукой барона Унгерна; он посадил несчастного Дроздова на крышу и там же расстрелял его "за распространение паники". (Быть посаженным на крышу без пищи и воды - было одно из наказаний, применявшихся в унгерновской дивизии).

Так неожиданно трагически окончилась жизнь бывшего инспектора артиллерии Южной армии адмирала Колчака.

Я не видел тела убитого полковника Дроздова, но лица, заслуживавшие моего доверия, говорили об этом убийстве, как о неоспоримом факте.

В числе нескольких освобожденных из нашей группы, я отправился в сторону Маймачена - китайского пригорода, который был взят первым. Пройдя некоторое расстояние, капитан Л. и я от слабости и возбуждения решили остаться и отдохнуть у костра сторожевого охранения, где сидели несколько казаков.

Удивленные нашим видом, они только качали головами; выслушав нас, напоили чаем, накормили, поджаренным тут же на костре, мясом и снабдили табаком.

Вскоре всадник в белой папахе и на белой лошади подскакал к костру, спешился и подошел к нам. Это был высокий, худощавый, но широкоплечий человек в грязном полушубке без погон, но с офицерским Георгием на груди. Серые глаза на его малом лице быстро и внимательно нас оглядывали; из-под висящих вниз, редких, рыжеватых усов, меж тонких губ, торчали передние зубы. Он был без оружия. На его руке висел ташур - бамбуковая палка, употребляемая монголами, погонщиками верблюдов. На поясе висели две гранаты.

На вопрос, кто мы, - мы вкратце изложили пережитое.

- Так вы все большевики! - выкрикнул он высоким тенором.

Мы как-то пропустили это замечание мимо ушей, ко все же отрицательно мотали головами.

- Я слышал, что большинство ваших оренбургских офицеров занялось торгашеством!

Этот странный человек вселил какое-то непонятное беспокойство. Окинув нас еще раз испытующим взглядом, он умолк. Мы молчали тоже, ожидая следующего вопроса. Но при звуке пулеметной очереди где-то вблизи, он легко вскочил на коня и, подняв его с места в галоп, скрылся из глаз.

- Сам, барон, - ответил один из казаков, на наш вопрос, кто был этот необыкновенный всадник.

В течение следующих шести месяцев, барон Унгерн фон Штернберг - новый правитель Монголии, промчался как грозный смерч над этой мирной страной; он затемнил красочную панораму монастырей с живыми богами, пророками ламами, заменив все это видом пушек, пулеметов и мортир и вместо торжественного, священного спокойствия, породил громовые раскаты войны...

***

Мы потерялись среди этого военного сумбура, потеряли других... Потеряли Фаню, нашу путеводную звезду, которая неустанно вела нас от апатии, мрака и отчаяния на путь к жизни, вселяя в вас бодрость и надежды, своей неиссякаемой энергией в заботах о нас, совершенно незнакомых ей двадцати двух людях. Фа-ня! Где вы? Откликнитесь! Хорин хайир вас ждут...

В ВОЕННОМ СУМБУРЕ

В Монголии с Унгерн-Штернбергом.

Просидев 104 дня в монгольской тюрьме, мы, офицеры бывшей Южной армии адмирала Колчака, были освобождены казаками дивизии барона Унгерна так же внезапно, как были туда посажены китайцами при нашем въезде в Ургу в октябре 1920 года.

Генерал-лейтенант барон Унгерн граф Штернберг Фрейхер фон Пильхен-Пильхау родился в 1878-м году. Происходил он из рода остзейских рыцарей, пришедших в 13-м веке. Образование получил в Санкт-Петербургском Морском Корпусе, после окончания которого был произведен в чин мичмана.

Морская жизнь не понравилась барону. Его манил Дальний Восток с неограниченными возможностями; он хотел познакомиться с буддизмом, который так глубоко захватил одного из его предков, что он, сменив католицизм на буддизм, поселился в Индии, переняв все нравы и обычаи этой страны.

Барон поступил в 1-й Казачий Аргунский полк в чине хорунжего, в Зурухае, около Монголии. Здесь он стал энергично изучать, до тех пор ему незнакомую, кавалерийскую службу и вскоре стал одним из лучших наездников полка. Он часто бывал в Монголии, где казаки закупали провиант и лошадей для своего полка. Во время этих поездок барон познакомился с мистическим учением буддийских лам.

Первая мировая война застала барона уже в чине сотника. На фронте он проявил исключительную храбрость: часто ходил на вылазки, перерезывал проволочные заграждения, проникал глубоко в тыл немцев, приводил с собой пленников и добывал ценные сведения о расположении частей противника. Однажды он был обнаружен врагом, и раненный повис на проволоке, которую резал. Его спасли подоспевшие казаки. За исключительную храбрость он был награжден орденом Св. Георгия.

Накануне ликвидации Белого Движения в России и в Сибири барон со своей Азиатской Дивизией (850 сабель) ушел в Монголию с тем, чтобы, захватив столицу ее - Ургу, создать там военную базу для дальнейшей борьбы с большевиками. После третьей атаки Урга была занята казаками, а выгнанный девятитысячный китайский гарнизон ушел вглубь Китая.

Кроме безумной отваги барона, необходимо указать на другую положительную черту его характера: он вел почти аскетическую жизнь, пренебрегая возможным комфортом, и пользовался только необходимыми, самыми простыми жизненными удобствами. К деньгам он относился почти с пренебрежением.

Будучи вождем Белого Движения в Монголии, барон Унгерн вел борьбу с большевиками умело, упорно и успешно. Доказательством этого являются слова советского корреспондента в советском журнале:

"...Унгерн затем безжалостно обезглавил советское революционное подполье в Монголии" (В. Масленников. "У книжной полки". "Знамя" № 6, стр. 241, 1969 г.)

Барона до болезненности угнетал упадок воинского духа и дисциплины среди офицерства. Подтверждением этого может послужить следующее происшествие:

Как только казаки Дивизии Унгерна освободили нас, офицеров Оренбургской армии (до этого армии Колчака) из монгольской тюрьмы, мы, опьяненные свободой и свежим морозным воздухом, выбежали за ворота тюрьмы. Капитан Л. и я направились в сторону уже освобожденного от китайцев Маймачена, пригорода Урги. Обессиленные стодневным пребыванием в полутемной камере, мы смогли доплестись только до костра первого сторожевого поста. Два казака с желтыми погонами Забайкальского Казачьего Войска с удивлением глядели на нас - грязных волосатых оборванцев.

Выслушав описание нашего долгого заключения, они снабдили нас табаком и кусками сырой баранины, которую мы тут же поджарили на веретеле.

Мы обернулись на звук топота копыт и увидели всадника в белой папахе на рослой лошади. Он спешился и подошел к костру. Для его высокого роста и широких плеч голова казалась маленькой; полушубок на нем был грязен, на груди висел офицерский георгиевский крест; он был без оружия, но с двумя ручными гранатами на поясе, а на правой руке висел ташур.

- Что за люди? - глаза его нас зорко ощупывали.

- Мы офицеры бывшей Оренбургской армии, только что освобожденные из тюрьмы. Мы повторили нашу историю, не переставая жевать мясо, которого мы не видели около четырех месяцев.

- Так вы же большевики!? - воскликнул он высоким голосом, в котором была и тень вопроса.

Понимая это как полушутку, мы только отрицательно мотали головами. Рты были заняты...

- Это вы занимались коммерцией в Чугучаке? - он сделал паузу - и торгашеством?

В этих словах легко было уловить осуждение и презрение. Незнакомец обвинял нас в том. в чем мы оба были не виновны, хотя знали, что такие "коммерсанты" встречались в Чугучаке на базаре. 0н продолжал молча нас разглядывать, мы тоже молчали, ожидая следующего вопроса. В это время недалеко раздалась пулеметная очередь; он сорвался с места, легко вскочил на коня и ускакал в сторону раздавшихся выстрелов.

- Сам дедушка барон, - ответил казак на наш вопрос, кто был этот георгиевский кавалер.