История моей матери. Роман-биография (СИ)

Огюст тверже стоял на ногах, чем его приятель:

- При чем тут поэт? Они живого человека ищут. Но я такого философа не знаю. Может, Гассенди? - спросил он вдруг с сомнением в голосе.

- Окстись! - Филип отплатил ему его же монетой.- Гассенди когда жил, по-твоему? Еще раньше Маро.

- Ну уж, раньше! Позже, конечно. Но я сказал это не подумавши, признал тот. - Читал его вчера - поэтому. Моренди, Гассенди - фамилии схожие... Моранди вроде был. Если только это философ. Люк, ты читал Моранди?

- Я?! - изумился товарищ Рене. - Ни в жисть!

- Я не к вам обращаюсь, молодой человек,- церемонно и недружелюбно возразил Филип,- а к моему другу. Не все Люки ваши. Имя - существенный, но не исчерпывающий атрибут явления. Собственно, для каждого из нас оно более существенно, чем для прочих. Потому что мы определяем себя через имя. Но то, что для нас единично, для других множественно. Если, конечно, вы не Самсон и Далила. Хотя с Самсоном уже труднее. Это интересно, об этом надо подумать.

- Мы как раз этим и занимались.- Рене попыталась стать на одну ногу с этими говорунами: заразилась их духом или недугом.- Гегель сказал, что познать себя невозможно, потому что на вопросы о себе не ответишь.

- Это как сказать! - Филип скептически глянул на нее: как смотрит хозяин на браконьера, охотящегося на его поле.- Это совсем не обязательно. Смотря какие вопросы задавать. Об этом тоже можно потолковать, но у меня сейчас на это нет ни времени, ни желания.

Луи-философ взялся за свое:

- Огюст, ты мне так и не сказал, что ты думаешь о Полин Арго. Для меня это важно очень. Это придало бы стройности моим эстетическим воззрениям.

- Отстань ты от меня. Я не видел ее в этой роли.

- Не видел?! - поразился тот. - Так мог бы сказать это с самого начала! Чего ради я с тобой толкую?! - и, возмущенный, пошел прочь.

- Кого вам надо, ребята? - К ним подошел человек средних лет, степенный и исполненный здравого смысла, неприметный на вид и незаносчивый. Они объяснили цель прихода.- Это Морен, - тут же сказал он. - Их профессор. Они к нему идут завтра сдавать экзамен.

- И верно! - удивился Огюст.- Как это я запамятовал?

- Потому что он не из номинативного ряда, а из реального,- объяснил ему Филип.- Ты ищешь среди номиналий, а не реалий: не в жизни, а в своей башке а Морен рядом: есть разница?

Огюст не поверил ему: как всякий философ, он не мог согласиться со своим коллегой, но спорить не стал, а прислушался: на следующий день был назначен экзамен, и все, что касалось профессора, могло иметь к ним прямое отношение.

- Нам его адрес нужен,- сказала Рене.- Переговорить надо.

- Не знаю,- с сомнением произнес разумный человек.- У него проблемы с сыном. Я его ассистент - сам его жду, а он не едет. Видно, крупные неприятности.

- Если проблемы с сыном, значит, точно наш. Мы из-за сына как раз и пришли. Нам нужно с ним повидаться...

Это решило исход дела. Ассистент пошел звонить профессору и вернулся с полдороги, чтоб спросить имя гостьи. Рене назвала себя.

- Если Рене, то идите,- сказал он, вернувшись окончательно и подробно объяснив им, как пройти к дому, расположенному по соседству. Студенты поглядели теперь на новичков совсем не так, как прежде,- удивительно, как мало нужно, чтоб вырасти вдруг в глазах отдельных людей и всего общества в целом.

- Это ж надо! - удивлялся по дороге Люк.- Ничего не поймешь! Все говорят и все по-своему! У воров и то понятнее!..

Профессор жил на ближнем бульваре. Дом был огромный, с винтовой мраморной лестницей, ведущей, кажется, в само небо. Консьержка, предупрежденная заранее, пропустила их, хотя и оглядела с сомнением. На этаже была лишь одна дверь. Ребята помешкали, прежде чем постучать висячим молоточком. Рене никогда не была в подобных апартаментах. Квартира профессора занимала этаж и состояла из бесконечной анфилады комнат: хозяин был, видимо, богатый человек - независимо от его занятий философией или вопреки им. Вступив в прихожую, Рене почувствовала себя еще более неловко. На ней было простое дешевое платье, которого она никогда не стеснялась, но здесь сочла бедным, а Люк и вовсе сник и глядеть по сторонам и то боялся. Встретил их профессор - высокий, с опрятной, клинышком, бородкой, нерасторопный и меланхоличный. Из-за его спины вырисовалась женщина его лет: видимо, супруга - тоже невеселая и стушевавшаяся при появлении чужих, словно постеснялась посторонних, и молодая особа в фартуке - очевидно, служанка; этой все было нипочем - она держалась молодцом в их печальной компании.

- Вы Рене? - удостоверился философ, прежде чем впустить их, и, убедившись в этом, поведал: - Мишель говорил о вас. Вы его спасли на этом ужасном конгрессе. Я надеюсь, при вашем товарище можно говорить такие вещи?

- Можно,- сказала Рене, а Люк мотнул головой: могила, мол, а не товарищ.

- Мишель неважно себя чувствует.- Отец замялся.- Может, вы его развеете.

- А что у него? - спросила Рене.

- Врачи говорят, депрессия.- Профессор не сразу обронил это слово.-Лечат. Но вы знаете, это плохо лечится.- Жена в этот миг вздрогнула, и он понял, что сказал лишнее, и поспешил проводить их к сыну.

Мишель лежал в одной из комнат бесконечной анфилады. Вокруг, вдоль каждой из стен, стояли шкафы с книгами, но ему было не до них, он пребывал в черной меланхолии.

- Это вы? - удивился он.- Вот кого не ждал. Отец не сказал ничего.

- А то б не пустил? - Рене присела на большой диван, служивший Мишелю ложем.

- Почему?.. Мне все равно. Нет, Рене, в жизни ни смысла, ни откровения. Я окончательно пришел к этому выводу и не вижу резона в дальнейшем пребывании на этом свете. А придете вы или нет, какая разница? Садись,-сказал он Люку.- Что стоишь? Тебя ведь Люком звать?

- Люк,- подтвердил тот.- Сегодня выясняли. Не меня одного, но все-таки.

- Это мы на факультете были,- объяснила Рене.- Отца твоего искали. Там нам лекцию прочли. Про реалии и номиналии.

- Имя и личность? - угадал он.- Это меня тоже когда-то занимало. Когда-то и я этой ерундой интересовался. На факультете лучше помалкивать: всегда найдут к чему придраться. А промолчишь, сойдешь за умного.Что пришли?

- Позвать тебя на занятие. Не можем в Гегеле разобраться.

- В старике Гегеле? А что в нем разбираться? Мало толку и много мути. Хочет все своими словами пересказать.

- Может, придешь расскажешь?

- Нет, Рене. Никуда я не пойду. От меня вон веревки прячут, штаны подвязать нечем, а ты говоришь, занятия... Бинты твои берегу,-многозначительно прибавил он, и Рене не на шутку перепугалась:

- Где они?! Отдай!.. С меня их спрашивают. Это партийное имущество.

- Потому и требуешь?.. Хитра ты. Ладно, отдам. Раз оно партийное,- и подал бинты, которые держал под матрасом.- Все. Теперь идите. Прием окончен,- и отвернулся к стене, не желая разговаривать с ними.

- Не стал говорить? - отец стоял позади полуоткрытой двери и подслушивал.- Ему экзамены надо сдавать, в высшую школу поступать, а он ни с места. Только о веревке и говорит... Что делать? Хоть прочти все эти книги, ответа не получишь. Когда беда приходит, ум не выручает,- и махнул рукой, очерчивая мысленный круг своих несчастий.- Что это у вас в руках?! - спросил он, увидев тряпичные бинты.- Где вы их взяли?

- Сам отдал. Под матрасом были,- и передала их ему.

- Это те бинты, которыми он так гордился! - сокрушенно сказал профессор.- Как какими-то регалиями... Спасибо. Еще раз выручили: в прошлый раз дали, теперь отобрали...- И спросил чуть погодя, с признательностью: Вас Гегель интересует?

- Не столько интересует, сколько стал камнем преткновения.

Философ чуть-чуть оживился:

- Застрял в глотке? А Мишель верно сказал. У него ж голова варит. На меня нападает, но это, врачи говорят, от болезни... В Гегеле ничего особенного нет - сказано просто все не совсем понятно и вычурно. Немец - что с него взять? Хотите, ко мне приходите, я вам расскажу. Все равно дома сижу, не могу выйти. Врачи сказали, что дома нужен кто-нибудь сильный. Если не хотим, чтоб положили в больницу. Сильный!.. - Он пожал плечами, потом вернулся к прерванному разговору: он был педантом.- Или дам вам какую-нибудь книжицу с изложением гегельянства. Поискать надо. Зайдете как-нибудь: сейчас не до этого...- Он перевел взгляд на Люка: - А вы чем занимаетесь, молодой человек? Рене, я слышал, в лицее учится.