Той победной весной (Из дневника лейтенанта Гиясзаде)

- Лейтенант, вы что так рано проснулись? Неудобно было спать? - С этими словами во двор вышел Чикилдин. Наклоняясь и разгибаясь, он стал делать зарядку.

Утренняя свежесть давала о себе знать. Я застегнул ворот кителя. И тут в другом конце деревни послышался грохот танков. Судя по всему, они направлялись к фронту. Майор распрямился, прислушался к грохоту и стал торопить нас:

- Шевелитесь, ребята! Давайте скорее позавтракаем - ив путь! К вечеру надо быть в части!

Когда мы вернулись в дом, все дети уже проснулись и оделись. Увидев нас, они испуганно попрятались по углам. Я погладил по головке светловолосую девчушку, которая пряталась за дверью, и спросил:

- Ты от кого это прячешься, чертенок? Она, не поняв, что я спросил, расплакалась.

- Ну, чего ты испугалась, глупая? Не плачь...- Я взял со стола несколько кусочков сахара, приготовленного шофером к завтраку, и дал ей.

Увидев это, к нам потянулись и другие ребята. Майор сгреб в горсть весь сахар и стал раздавать его малышам.

- Пусть едят,- сказал он.- Дети любят сладкое, а наверное, кроме дурацкого сахарина, давно ничего не видели.

Малыши чутко улавливают доброту.  Через    минуту, уже ничего не боясь, они залезли к нам на колени и пытались что-то рассказать, лепеча по-своему, но не настолько успели мы усвоить немецкий, чтобы понять их.

Мы не знали, кто их отец и где он сейчас, и не стали спрашивать об этом хозяйку. Да это было и не суть важно - в нас все росло и росло чувство жалости к ребятишкам.

Гладя волосенки сидящей у меня на коленях девочки, я вспоминал увиденное мной, когда мы освобождали Крым.

...Внезапной атакой наша часть выбила немцев из деревни, но когда мы вошли в нее, на улице, во дворах не увидели ни единой души. Наш командир батареи приказал солдатам внимательно осмотреть дома - вдруг там прячутся фашисты. Бойцы тщательно проверили все закоулки, немцев нигде не обнаружили, но на краю деревни нашли расстрелянных фашистами молодую женщину и троих детей. В одной из расстрелянных - девочке лет шести - еще теплилась жизнь, надо было оказать ей немедленную помощь. Санинструктор взяла свою сумку, и мы помчались на окраину.

То, что мы увидели, прибежав туда, потрясло нас. Фашисты расстреляли детей в одной комнате, а мать - в другой. Можно было предположить, что они пытались изнасиловать женщину, выгнали и заперли детей, чтобы те им не мешали. Женщина, видно, отчаянно сопротивлялась - платье ее было изорвано, лицо покрывали кровоподтеки, на обнаженной груди краснели запекшейся кровью три пулевых метки...

Мы вырыли неподалеку от дома могилу и похоронили расстрелянных, а умирающую девочку отправили в медсанбат. На следующий день нам сообщили, что, несмотря на все усилия врачей, спасти ее не удалось...

- Так... поели, попили, отдохнули, теперь поехали.- сказал Чикилднн и поднялся.

Водитель хотел было спрятать в вещмешок оставшуюся нетронутой буханку хлеба, банку тушенки, но майор остановил его руку:

- Пусть останется ребятишкам. А мы себе найдем что-нибудь...

Шофер открыл ворота и стал заводить машину. Мы уселись в нее. Хозяйка вместе с детьми вышла во двор. Когда машина выехала за ворота, нам вслед замахали детские ручонки, раздалось ребячье "Ауфвидерзеен! Ауф-видерзеен!".

Нас провожали, как провожают близких или родных людей...

КЕРЕМ

К ночи бой утих. По опыту зная, что немцы в темноте воевать не любят и можно не опасаться неожиданных выходок с их стороны, мы начали устраиваться на ночь в уцелевших зданиях небольшого немецкого городка.

Бойцы нашей батареи разместились в комнатах ничем особым не выделявшегося одноэтажного дома. Пушки мы оставили в полной боевой готовности во дворе, где был разбит небольшой садик, выставили караульных и предались желанному отдыху.

Я лежал на диване в комнате комбата и читал присланный мне из Баку свежий номер журнала "Ветен угрунда" '. В это время в соседней комнате, где расположились связисты батареи, послышалась перебранка. Я прислушался. Бойцы о чем-то спорили. Минуту спустя в спор вмешался знакомый густой голос старшины Панкова. Заложив страницу, на которой читал, я закрыл журнал, вышел в коридор.

- И не совестно вам! Вы же взрослые люди! Что, вам и за это наряды объявлять? - стыдил кого-то старшина.

Когда я открыл дверь и вошел в комнату, Панков замолчал. Перед старшиной, опустив головы, стояли связисты Сирадж Мамедов и Керем Фейзи оглы. Лица у обоих были красны, как кожура граната.

Дежурный телефонист, сидевший в углу комнаты, увидев меня, поднялся. Я сделал ему знак садиться. Заметили, конечно, мое появление и провинившиеся, но они по-прежнему не поднимали глаз.

Ничего не говоря старшине и солдатам, я окинул взглядом комнату. Она была чуть ли не вдвое меньше нашей, командирской, и едва ли не вся заставлена застекленными книжными полками. На этих полках золотым тиснением отливали корешки множества внушительного вида книг. Вечером, когда мы заняли этот дом, голова моя была забита совершенно другими делами, и я не смог осмотреть все комнаты. Теперь, глядя на эти великолепные

издания, я почувствовал себя путником, который сгорал в пустыне от жажды и вдруг встретил живительный родник.

Хозяин дома, судя по столь богатой библиотеке, был большим любителем книг, а возможно, даже каким-нибудь специалистом в этой области.

Со вкусом подобранные дорогие книги настолько приковали мое внимание, что я даже позабыл спросить, за что старшина ругал солдат; руки сами собой потянулись к полкам. Лессинг, Шиллер, Мопассан, Достоевский, Гауптман... Эти известные мне имена я сумел прочитать и без переводчика. Целую полку составляли книги о творчестве Рембрандта, Ван Гога, Веласкеса, Бетховена, Моцарта, Гайдна и многих других художников и композиторов, чьи имена тоже были мне знакомы.

Признаюсь, еще с юношеских лет у меня была привычка - к кому бы ни пришел в гости, в первую очередь смотреть на книжный шкаф. И оторвать меня от книг не могла никакая сила. Успокаивался только тогда, когда просматривал все названия. Если же в руки попадала книга любимого писателя, мне словно дарили драгоценность. И сейчас, хоть я и не мог прочитать ничего из этой богатой библиотеки, я наслаждался тем, что могу лицезреть такое богатство.