Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Один день провела легкомысленно. Постояла в очереди в трикотажное ателье и купила себе костюм. А потом - и еще один, песочный, очень хорошенький - уже в валютном магазине. Спасибо "Ивану Денисовичу".

В квартире, где жила Елизавета Денисовна, в ее комнате, мне больше побывать не пришлось. А представить ее - представила, когда узнала о трагической смерти Воронянской в августе 1973 года. Именно в этой комнате все происходило. Здесь были отчаяние, метания, муки совести и... смерть, страшная смерть.

По дороге домой, в Москве, не узнала ни о каких сдвигах в вопросе печатанья "Ракового корпуса". Зато узнала, что вопрос этот продолжает волновать писательскую общественность. В этом отношении был интересен вечер памяти Платонова (70-летие), который состоялся 31 января в Центральном Доме литераторов. На вечере не было ни одного видного деятеля СП СССР. Царила атмосфера общей раскованности. Трое из выступающих коснулись Солженицына: Ю. Карякин, Ю. Казаков, Б. Ямпольский.

Карякин назвал Солженицына гениальным писателем. Платонова, говорил он, признали, когда тот умер. А есть и живой гениальный писатель!

Казаков констатировал, что писатели недостаточно активно поддержали Солженицына, написавшего мужественное письмо, на которое съезд не откликнулся... "Плохо, - заявил он, - что живут настоящие писатели, у которых есть ненапечатанные произведения"...

А Ямпольский сказал следующее: "Такие киты, как Маршак и Чуковский, заявили, что они спокойны за русскую литературу, потому что есть Солженицын... Когда писатель умирает, то обычно говорят: "Писатель умер, но творения его бессмертны". Да, творения бессмертны, но мы не бессмертны и хотим читать эти произведения".

Рассказывали, что зал при этом гремел аплодисментами1.

1 Из моего дневника, со слов Л. Копелева.

Ж. Медведев в книге "10 лет после "Ивана Денисовича" отмечает, что "более широкие круги литераторов очень слабо реагировали на запрет публикации "Ракового корпуса", - сказывались преследования (в форме отказа от публикаций, отказов в оформлении зарубежных туристических поездок, партийных взысканий) тех, кто поддержал письмо Солженицына 4-му съезду писателей". Эта причина не главная, с моей точки зрения. В свое время Солженицын сам поднял писателей. Свое письмо съезду он послал 250 писателям. Для писателя, лично получившего письмо, оно было как бы призывом к действию, оно поднимало его! "Что мы должны делать?" - спросил, готовый на все, поэт Владимир Корнилов, Ф. Светова, только что получившего письмо моего мужа, его на улице. На этот раз Солженицын ни к кому не обратился, никому ничего не разъяснил. Ходили только слухи: запретили, в "Новом мире" рассыпан набор... Обратись бы в то время Солженицын к писателям, думаю снова бы встретил поддержку. Разве не говорит об этом хотя бы тот вечер памяти Платонова?..

Но Солженицын не верил в то, что это поможет делу. Напротив, это могло еще больше разозлить Федина, а для Твардовского было бы просто непереносимо.

"..Я, со склонностью к перемирию, своего "Изложения" о бое в ход не пускал... бережа для слитного удара когда-нибудь"1.

1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 211. (Здесь имеется в виду "Изложение заседания секретариата правления СП СССР 22 сентября 1967 года".)

Ну и как? Будут читаться произведения Солженицына, которые Ямпольский зачислил в бессмертные творения? Кем? На каком языке? В каких изданиях?.. У нас - безнадежность... Запад тоже как будто молчит.

Впервые прорыв этого молчания произошел 9 февраля - в самую годовщину (23-ю!) ареста Александра Исаевича. Ему удалось почти дословно записать сообщение, которое сделала "Немецкая волна":

"В Гамбургской газете "Ди Вельт" помещена статья о том, что роман Солженицына "Онкологи-ческое отделение" был запущен в печать ранней осенью. Гранки были высланы автору в ноябре. Но... в декабрьском номере "Нового мира" роман не появился, даже никакого упоминания об этом... По слухам задержан на высшем уровне в последнюю минуту. Это может оказаться переломным моментом в московской литературной жизни - пробный камень для либерального крыла. Рукописи экземпляра романа ходят вот уже 2 года. Один экземпляр еще прошлым летом попал в Западную Европу. Однако издатели не издавали его, ожидая публикации в Советском Союзе. Теперь можно ожидать его появления в ближайшем будущем!"

Ну что ж, значит, так тому и быть! Огорчает только эта вот небрежность: "Онкологическое отделение"... Или - просто обратный перевод?.. В общем, сообщению этому Александр Исаевич рад. Пусть только не больно торопятся, чтобы спокойно завершить "Архипелаг".

Муж явно в хорошем настроении. Наведавшись в Рязань перед отъездом в "берложку", оставляет мне шуточную записку:

"Уже за сутки так привык к дому, что и не хочется уезжать, честное слово! Но почему-то надо ехать... Да, кости же Полкану везти!"

В тот же день, 13 февраля, в газете "Нью-Йорк таймс" помещена статья бывшего ее корреспон-дента Питера Гросса: "Раковый корпус" есть на Западе, но издатели выжидали". (В той же статье пересказываются слова М. Зимянина, сказанные им на Западе: "Солженицын - преподаватель физики, мы его не лишаем куска хлеба - пусть преподает! Будет писать отвечающее нашим интересам - будут его и печатать!")

А на следующий день, 14 февраля, в 23.30 я сама слышу по Би-би-си комментарии Ивана Ивановича Сапиета: "В 12-м номере "Нового мира" повести Солженицына не оказалось. ...В сентябре ответственные члены СП беседовали с Солженицыным и обвиняли его в том, что он помогает врагам Советского Союза. Солженицын не только не раскаялся, но потребовал, чтобы СП защитил его от запрета печатанья его произведений, потребовал вступления СССР в Международную конвенцию защиты авторских прав..."

Свое "Изложение" Александр Исаевич из рук не выпускает, а вот правда просачивается...

В середине февраля я съездила в Москву прослушать лекцию о программированном обучении (мое последнее маленькое увлечение в институте!), ну и, разумеется, кое с кем повидалась.

У Копелевых - приподнятое настроение! С восторгом говорят о женщинах-адвокатах, защищавших Гинзбурга и Галанскова. Они отказались от гонораров! 68-й год - год возрождения адвокатуры! Писатели хотят дарить им книги!.. На политическую арену теперь все больше выдвигается Павел Литвинов: отказался явиться по вызову в КГБ, написал заявление в Моссовет с просьбой указать место, где можно 5 марта провести антисталинскую демонстрацию. Отец Павла шутит: "Был сыном знаменитого отца, стал отцом знаменитого сына!"

В другом доме мне дали восторженное письмо Храбровицкого о "Круге первом". Он послал его Зимянину и Федину в качестве доказательства, что Солженицына печатать необходимо.

Вернулась в Рязань, увы, сильно простудившись. Вместо того, чтобы поехать к мужу и рассказать ему московские новости, лежу в постели и жду врача... Значит, теперь поеду в Давыдово только на день своего рождения.

Надо чем-то заняться. Срочных заданий от мужа нет. Но есть одно дело, в котором, хотя в первую очередь оно касается Солженицына, больше заинтересована я. Еще в самом начале, когда хлынул поток писем после опубликования "Одного дня Ивана Денисовича", я предлагала завести общую регистрационную тетрадь всех поступающих писем. Муж не согласился: "Будем просто раскладывать письма по разным папкам, в зависимости от содержания, от его значения, от того, кто автор и т. д.". И вот ныне количество папок перевалило за пятьдесят! А число писем в некоторых папках превысило сто, что потребовало завести новые папки с теми же номерами, к которым подставлялись еще буквы. То и дело муж просит меня найти то одно письмо, то другое (часто - предыдущее) или вообще выяснить, писал ли автор пришедшего письма раньше - и подчас задача оказывалась невероятно сложной. Отнесли ли мы в свое время автора к папке романтических писем или к папке содержательных? поместили письмо в папку науки или искусства? или в папки, посвященные отдельным произведениям, если в письме была реакция на них? или в папку молодежи? начинающих авторов? пустых писем? бывших или нынешних зэков? юмора? сырых материалов? самобытных мыслителей? деловых предложений частных лиц и т. д. и т. п.