Идеи в масках

— Он перестал плакать… Должно — быть, он глубоко несчастный человек, если вся эта роскошь вызывает в нем только отчаяние.

А я сидел согнувшись, безучастный.

Со слезами все схлынуло. Мертво внутри, пусто, недвижимо.

Голосов больше не слышно. Все так же пышно, так же торжественно сияет ночь..

Издали доносятся полузаглушенные звуки рояля…

И там… и там счастливые люди.

Звонок. Что там еще? Медленно встаю и безучастно иду отворить. Какой-то человек передает мне сверток и говорит:

— Вам приказали передать.

— Кто?

— Барыня наша.

Что за чертовщина? Развертываю пакет: виноград, персики, жасмин, розы… и маленькая записка:

Совершенно растерявшись, стоял я перед этими фруктами, этими цветами и смотрел на эти тонкие листочки, ясно видные при свете луны. Смеяться? Нет, мне не смешно… Я не понимаю, не знаю… Я чувствую что-то… Хорошее? Нет, не знаю… Вот странная ласка… вот чудачка-то!

Я задумчиво подошел к окну… «Мы так счастливы»… Но ведь все хорошее, и этот свет, и этот запах, и это благоухание, и эта ласка молодого счастливого сердца, — все только дразнит меня.

Взять револьвер и вдруг… бац! Как они там перепугаются. Вот так ответ на подарок… Сумасшедший, но верный, верный ответ…

Крылья

Весь сад благоухал. Высокие темные кипарисы красиво сгибались под приливом теплых волн воздуха, а в рамке кипарисов молодо, свежо, ароматно и сладко цвели миндальные, фисташковые и лимонные деревья,

На мраморных ступенях маленькой беседки в форме ротонды сидел мастер Леонардо, склонившись к земле. В руках его была небольшая палочка. У его ног был начертан сложный геометрический чертеж, но сейчас внимание его было привлечено в другую сторону: он следил любопытными и серьезными глазами за маленькой букашкой, быстро ползавшей по песку. Мастер Леонардо постукивал своей палочкой то впереди, то сбоку букашки, то клал палку перед нею, то быстро отнимал ее. Вдруг над его головою раздался смех… Мастер Леонардо увидел какую-то острую тень, черным углом задергавшуюся на песке, белом под лучами южного солнца.

Он поднял глаза. Перед ним стоял небольшой человек, пожилых лет, в поношенном платье темно — синего цвета и остроконечной шапке на седеющей голове. Его лицо было желто, крупные черты играли и двигались, нос заглядывал в беззубый рот, острая седая бородка хотела пощекотать нос, губы и брови как-то извивались, а глаза, мутные и странные, смотрели, напротив, с пугающей, полумертвой неподвижностью, сквозь собеседника в пространство.

— Хе — хе — хе! Исследуете, исследуете, маэстро? — задребезжал маленький человек.

— Да… не знаю, точны ли мои наблюдения, — ответил Леонардо с доброй улыбкой на своих детских губах, красных под белокурыми усами, — но мне сдается, что у этого насекомого чувство слуха отсутствует вовсе, чувство же зрения крайне несовершенно… его длинные усы или, вернее, щупальца доставляют ему однако многочисленные представления об окружающем, видимо, достаточно точные, — ведь иначе, как мог бы жить этот род в течение времени не меньшего, думается мне, чем существование нашей породы.

— Пхэ! — фыркнул недовольно человечек. — К чему же эти ваши наблюдения?

— Любопытно, — ответил мастер, сияя на собеседника своими ясными голубыми глазами.

— А, любопытно! О, мастер, копающийся в земле, вы очень напоминаете мне любезное вашему сердцу насекомое, — вы преданы вашим пяти чувствам, которые на деле то же, что усы этой букашки; вы все хотите, чтобы они учили вас… Хи — хи! Давали бы вам точные сведения! Что же? Для того, чтобы ползать во прахе, их достаточно, пожалуй… Но они никогда не научат вас летать!

Леонардо чуть заметно вздрогнул. Он встал, отбросил своей изящной рукой густые пряди волос, обнажив свой выпуклый, белый лоб, и промолвил!

— Думаю, что ваши сверхъестественные искания, Пополони, дают еще меньшие результаты.

И он пошел по дорожке к выходу сада.

— Думаете, — насмешливо скрипел Пополони, идя за ним, и все лицо его шевелилось и складывалось в тысячу хитрых улыбок, между тем как глаза смотрели с неподвижным озлоблением на спину мастера, словно видя сквозь нее что-то отвратительное. — Думаете? Но не буду я Пиппо Пополони, если я не летал вчера и не полечу сегодня еще выше.

Леонардо остановился и, смеясь, оглянулся на чудака.

— Ну, что за вздор, синьор Пополони!

— Нет, не вздор, а истина: я летал вчера, — это так же точно, как то, что сияет солнце и благоухают миндали… Я летал так свободно и так действительно, как вон те ласточки, даже как тот чуть видимый сокол, вон, во славе лучей самого солнца, этого пылающего диаманта на перстне перста Господня. Вы улыбаетесь… Конечно, вы думаете, что я летал во сне, но клянусь вам св. Иоанном и св. Павлом, которые также были восхищены до седьмого неба, что по крайней мере на втором небе я был. Да, да, я не только видел спящий Милан под собою, не только созерцал широкий круг Ломбардии и облакообразные вершины Альп на севере, но, вознесшись выше, я увидал уже смутно под собою темный узор земель, омываемых светящимся морем… Можете не верить, но я видел, как земной диск, укрепленный силой Божией, покоится в темнеющем пространстве. Меж тем хрустальный круг луны приближался. Через одно из его отверстий я пролетел на второе небо, и матовая луна, как огромное блюдо из опала, была подо мною. На обратной его стороне виден другой рисунок, — не тот, который суждено наблюдать вам, бескрылым, не страшная картина Каина, созерцающего распростертого брата, — там ясными красками начертано перстом Божьим изображение агнца и семи чинов ангельских, поющих ему «Аллилуйя!» На втором небе носится много духов. Видом они напоминают больших ночных мотыльков и также носят на мохнатых спинах изображение головы Адама, на груди же изображение тернового венца и святой чаши, лица у них похожи на лица красивых девушек из Голландии: это не ангелы, это просто духи эфирных пространств; ими правит архангел, господин луны.

Старик говорил возбужденно, махая правой рукой, глаза его устремились вперед, и в них горели две искры. Левая рука сжалась конвульсивно в кулак. Он взглянул на мастера и крикнул:

— Смеетесь, улыбаетесь, мастер! Смейтесь!

— Как же это вы взгромоздились, — спросил Леонардо, — так высоко?

— У меня были крылья, — большие рыжие крылья, похожие на крылья сов. Сегодня получу серебряные, как у лебедя, и вознесусь на третье или четвертое небо… И для этого стоит лишь шесть — десять раз прочесть молитву, сочиненную одним шотландским аббатом, к сожалению, на отвратительной латыни, и выпить глоток вот этого.

Старик дрожащею рукою показал мастеру пузырек с темной влагой.

— Это Фантасмоген, — сказал он.

Леонардо как-то грустно смотрел на крылатого человека и, наконец, сказал ему:

— Я прошу вас заглянуть в мою мастерскую.

— Что я могу увидеть там? — вскричал Пополони, — Что можете вы показать мне? Раскрашенное полотно? Куклы из гипса? Железные винты и колеса?

— Я покажу вам крылья.

— Крылья?

Пипо Пополони громко захохотал, махнул рукою и быстро удалился.

Наступил вечер того же дня. На дне узкой улицы было уже темно, дома, обращенные на восток, были коричнево — серыми, а те, что стояли напротив, — внизу темные, — синели с каждым этажом, а их черепичные кровли казались выкрашенными в кровь и кое — где сияло на солнце стекло.

Мастер Леонардо в черном плаще и берете шел по этой улице, задумчиво склонив голову. Его длинная золотистая борода красивым матовым пятном рисовалась на бархате его плаща. Редкие прохожие снимали шапки: одни — просто перед очевидно зажиточным синьором, другие — узнавая придворного мастера.