Идеи в масках

Он почувствовал, что кто-то дергает его, и, наскоро обернувшись, увидел Адель, которая стояла на коленях и судорожно обнимала его ноги. И опять медленно и как — будто равнодушно он перевел глаза на бесновавшуюся от восторга публику и прошептал:

— Ой, что же это такое? Разве это можно пережить?

Через три дня он умирал. Вытянутый, чудовищно худой, с часто выбегавшей струйкой крови на губах. При нем были Адель и доктор. Доктор сначала не хотел пускать цветы в его комнату, а их было много. Какое-то безумие цветов. Лощинский сказал: «Разве мне может что-нибудь быть вредным? Нет, доктор, ничего. Я и умереть не могу. Не могу больше умереть, уверяю вас. Теперь уж пустяки — то, что здесь лежит. Теперь уж я там, уж я везде. Вот только есть еще немного музыки хорошей музыки во мне. Такой, какую я писал совсем молодым. Весенней. Это понятно: ведь я только опять начал жить. Мне хотелось бы записать это, но и это не пропадет. В мире ничто не пропадает. И это не философия. Я вижу это яснее, чем вас и Адель. А вы не плачьте, Адель: вы теперь будете богатой. Смотрите, помогайте же молодым артистам. У них так много горя бывает. Ну, это нужно им, конечно. Только об этом позаботится судьба, а вы позаботьтесь, чтобы им было немножко побольше радости. Ведь и это же им нужно, ей — Богу».

Вавилонская палочка

Комедия в 1 действии

ЛИЦА:

Порфирий Супермедикус — знаменитый врач.

Его ученики: Лумен, Меркурий, Фидус

Лаура — его дочь.

Люди сеньора Подеста.

Действие происходит на заре Возрождения в Северной Италии.

Декорация представляет сад за домом Порфирия. Грядки с травами, плодовые деревья. Справа — дом; видна дверь с двумя ломбардскими колонками, опирающимися на изображения аспида и василиска; над дверью арабские письмена. Слева забор с калиткой, ведущей в переулок. Глубь сцены занята разросшимися деревьями. Недалеко от входа в дом густолиственный старый каштан, под тенью которого стоит венецианское кресло, обложенное подушками с ковриком у ног. При поднятии занавеса Порфирий сидит на этом кресле, опираясь на костыль с причудливой костяной ручкой. Это глубокий старик, сгорбленный, желтоволосый, со слезящимися глазами и длинной, тоже желтеющей, уже седой бородой, падающей на грудь. На голове его черная бархатная шапочка с наушниками, одет он в длинную, ниже колен, широкую темно — синюю одежду, с рукавами до локтей, падающими с них длинными концами. Его худые руки охвачены другими узкими рукавами гранатового цвета. Вокруг шеи и рук белые полотняные отвороты. Тощие кривые пальцы, почерневшие от химической работы, унизаны тяжелыми перстнями с печатями. Тонкие ноги в чулках обуты в меховые туфли. На груди цепь из щитков мелких черепах, соединенных золотыми колечками. В движениях видна уже дряхлость. Но время — от — времени прорывается почти юношеская живость, пересекаемая однако жестами боли и немощи.

Опершись на ствол дерева, стоит Фидус. Это — Очень небольшого роста худой юноша, напоминающий хищную птицу. Желт, узколоб, горбонос, одарен кадыком. Из — под неряшливой шапки висит клок рыжих волос. Одежда темно — коричневого цвета грязна, колет открывает на груди и руках грубое пожелтевшее белье. Колени протерты. Движения его резки и угловаты. Говорит скрипуче, с трудом выбирая слова. В глазах странный огонек. Иногда, волнуясь, он заикается и хватается за горло. Его длинные пальцы часто дрожат.

Меркурий сидит на скамеечке. Он высок, смугл, улыбка показывает молочно — белые зубы меж черной бородой и усами. На нем щегольской бархатный берет. Черные волосы бахромой пущены на выпуклый лоб. Глаза темно-карие, насмешливые. Затянут в малиновый колет с широкими складчатыми рукавами, схваченными у кистей рук в щегольские годешосы голубого цвета. Руки довольно нежны, на пальцах перстни с рубином и камеей. На золоченом поясе бархатная сумочка.

Порфирий (Говорит складно и свободно, хотя в голосе слышится старческое дребезжание). Тивурций Варсавиензис рекомендует желчь лося, рода оленей, живущих в Сиберии… Но не так важен состав, как самая варка декокта. Не говоря о крайней тщательности при выборе дня и часа, для чего лучше посоветоваться со светилами, нужна огромная бдительность. Основа рецепта декокта идет от св. Иеронима и лишь слегка изменена в согласии с сарацинскими данными, почерпнутыми, вероятно, в исчезнувших ныне творениях Аристотеля. Но, как известно, именно против всего, чем св. Иероним изустным преданием одарил нашу великую науку, ополчается демон Кокодриллокефал, один из упорнейших и прилежнейших слуг Вельзевула. Стоит лишь опустить любую формулу, молитву, условленный жест, как Кокодриллокефал лишает декокт всякой силы, хотя с виду все остается как — будто неизменным. Так, однажды, сварив великолепный декокт Иеронима, я вдруг убедился, что он не вызывает никакого иного действия, кроме сильнейшего поноса. Долго я ломал голову… Пересматривал все 36 элементов его и всю процедуру. Я чувствовал, что тут замешан Кокодриллокефал, и молился св. Иерониму, дабы он вразумил меня относительно моего упущения. И святой пришел мне на помощь… Оказалось, что я варил декокт в кожаном поясе, меж тем как сказано: «Не употребляй в составе и процедуре ничего животного, кроме предуказанного». Демон сразу заметил пояс, поддерживающий мои панталоны, и истолковал его как употребление животного в процедуре. Его аргумент, очевидно, показался сильным и ангелам, охранявшим час, место и формулу: отсюда — понос.

Меркурий. Но по исправлении ошибки новый декокт опять исцелял все кашли?

Порфирий. Часто. Я не говорю всегда. Ибо исцеление зависит от тысячи причин, из коих не все исследованы. Самый кашель может происходить вследствие проникновения в тело паров: тело сыреет, и, судорожно сжимаясь, грудь стремится выдавить воду из пор плоти. Но бывает и так, что внутренний огонь пылает настолько, что заставляет обращаться в пар соки тела, каковые ищут исхода при посредстве кашля. Часто посторонний предмет застревает в дыхательном канале или попадает туда мошка, иногда даже незримая глазу, но щекочущая горло. Место мошки может занять порой какой-нибудь эльфоподобный маленький дух, прокравшийся, например, при зевоте во время молитвы или вообще проникший в разинутый и не перекрещенный вовремя рот. Декокт помогает во всех этих случаях. Но бывают осложнения. Бывает так, что святой патрон данного лица или его ангел — хранитель, рассердившись на субъекта, наказуют его приступами кашля. И здесь декокт стремится умерить кашель, но тогда святой патрон или святой ангел обращаются на небеса к блаженному Иерониму и говорят: «Отче благий, вот твоя микстура исцеляет недостойного, мною наказанного». И святой целитель говорит: «Да не будет!» Тут больного начинает мучить кашель пуще прежнего, и декокт обращается ему даже во вред. Quantum majus, — если прогневана святейшая Мадонна или кто-либо из высших небожителей. А так как редко случается, чтобы смертный не оказывался предметом гнева кого-либо из многочисленного хора присноблаженных, то ты понимаешь, насколько ограниченной оказывается восхитительная и непреодолимая целебная сила чудного сего декокта… Фидус, мне кажется, ты совершенно невнимателен…

Фидус. Я?.. Я слушаю…

Порфирий. Ты считаешь ворон! Ты дуешься на Лумена за то, что я люблю его, но я люблю его за знания, а знания даются вниманием и молитвой. Ты же останешься олухом, ибо уши твои — корридоры в пустой зал и в них вечный сквозняк.

Фидус. Что же мне слушать эти мелочи?

Порфирий. Мелочи? Меркурий, он называет это мелочами!

Меркурий. Не сердись, магистер, не волнуй себя; ты знаешь, как тонки стенки твоего желчного пузыря: приведя в волнение его содержимое, ты рискуешь вызвать прорыв и разлитие холерии по жилам, не говоря о том, что от сердящегося даже справедливо ангел отвращает покров свой, так что и справедливый гнев может перейти в греховный… Дети Ириды, многочадной супруги Асмодее, реют вокруг нас… Да хранит нас мадонна и святая Пациенция!