Кровь

А сейчас? Сейчас Игорь Юрьевич ощущал, что есть вещи совершенно ему непонятные, не укладывающиеся ни в какую систему известных ему законов, если, конечно, не принимать во внимание всякую мистическую чушь, о которой, впрочем, кроме как из сказок, он все рано ничего не знал.

На его голову легла легкая рука и начала его поглаживать, успокаивая.

-- Не надо плакать, -- приговаривал детский голосок, -- все образуется. Кроме государственных законов, есть и другие. Не всем доводится столкнуться с ними вот так, как вам, а кому довелось, начинают новую жизнь.

Но Игорь Юрьевич не хотел новой жизни, не умел он с новой жизнью обращаться. Слова девочки взорвали его загнанное в угол самолюбие, и он схватил ее, сдавив со всей силы, думая убить, задушить, смести вместе с ее жизнью свалившееся на него наваждение. Маленькое тельце из-под хлопчатой рубашки дарило его холодному от воды дряблому животу тепло и нежность юности. В воспаленном мозгу Вице-премьера возникла сцена мести и насилия. Он с наслаждением думал, как будет убивать эту маленькую тварь, разрывая ее на части, до крови, до последнего крика, чтобы неповадно было таким, как она, ничтожествам издеваться над ним -- Вице-премьером Правительства России.

Но что же это? В руках пустота! А девчонка стоит около аиста, поглаживая его шею, и задумчиво смотрит на Игоря Юрьевича.

-- Посмотри, Красавчик, какой дядя грубый. Я к нему с нежностью, а он руки распускает. Ну, -- вздохнула она, -- будь по-его.

Птица, показав на мгновенье чуть ли не медвежьи -- так показалось Лаврентьеву -- зубы, рыкнула, как тигр, и на Игоря Юрьевича прямо из воздуха опрокинулась бадья крови, а в комнату влетела стая мух, которые полезли в глаза, в уши и рот. Краем глаза он видел себя в зеркале, превратившегося в шевелящуюся, окровавленную мумию, но через мгновенье и этот глаз превратился в кашу.

Истерически закричав, Лаврентьев кинулся в душевую, включил воду и, содрогаясь нервной дрожью, начал лихорадочно смывать с себя кровь. Минут двадцать он сидел в ванной, боясь выйти наружу. "В конце концов, -- рассудил Игорь Юрьевич, -- не могу же я здесь сидеть вечно".

Открыв дверь, он высунул голову и огляделся. В доме было тихо. Неслышно ступая, он подошел к двери спальни и прислушался. В тот же миг зазвонил президентский телефон, и Лаврентьев подпрыгнул от неожиданности. Сердце выстукивало неровные пулеметные очереди, он задыхался, входя в комнату. Семеня к заветной трубке, он заметил, что в спальне все было так же, как если бы он только что встал. Даже подушка была на прежнем месте, а окно закрыто. И мух не было. Вот тут-то Игорь Юрьевич совершил прежде недопустимый для себя поступок. Вместо того чтобы подойти сразу же к телефону, он кинулся к кровати, отшвырнул одеяло, а затем подушку. Кровать была абсолютно чиста. Поэтому голос Вице-премьера уже не был столь спокоен, когда он сказал, вместо обычного "Слушаю, Николай Борисович!":

-- Алле!

-- Ты почему не по форме представляешься? -- раздалось в трубке.

И тут Игоря Юрьевича понесло:

-- Какой форме? Что вы от меня хотите? Вы уже послали меня в отставку? Чего еще?

-- Ты, мать твою итить, что несешь? Кто тебя куда посылал? Перебрал, что ли, накануне с французами?

Лаврентьев еще больше похолодел.

-- Так ведь вы звонили уже!

-- Неужели? Да я встал полчаса назад. Мне больше делать нечего, как по ночам тебе звонить.

-- Э... э... извините, Николай Борисович, а сколько сейчас времени? -Тут Игорь Юрьевич посмотрел на свой любимый будильник и на этот раз отчетливо увидел, что там светится цифирька "шесть" и еще "пятьдесят два", после чего он вообще перестал что-либо понимать.

-- Слушай, -- спокойно говорил голос на том конце провода, -- я не знаю, что там у тебя происходит, но мне все это не нравится. Может, тебе врача моего послать?

-- Врача? Какого врача? Да... врача! Нет, -- дошло до него, -- не надо врача. Зачем? А впрочем....

Тут в зеркале проплыла фигура знакомой девочки, а из уст Игоря Юрьевича вперемешку с руганью понеслось:

-- Да пошли вы все в задницу со своими врачами, лекари убогие! Слышать и видеть вас всех не могу больше, рожи пьяные, козлы поганые! Дети, Высоцкие, президенты. Ага, Пре-зи-дент, тоже мне, -- с издевкой произнес он, -- какой ты Президент, свинорылый паразит! Да...

-- Ну, ты сам все решил, -- прозвучал спокойный голос, и в трубке раздались гудки.

-- Вот, видишь, Машенька, человек сам выбирает свои пути, -- раздался позади Игоря Юрьевича мальчишеский голос.

-- Да, -- отозвалась девочка, болтая ногами на кровати, -- и нечего Серебряному Медведю тратить на него свои силы.

Лаврентьев обернулся, глаза его налились кровью, но в этот момент зазвенел будильник, а в комнату постучали. Дверь осторожно приоткрылась, и заглянул Соловьев.

-- Вы уже на ногах, Игорь Юрьевич? Доброе утро!

-- Ты... ты... -- Лаврентьев вырвал из розетки будильник и швырнул в помощника. Тот посторонился, пропуская мимо себя летящий объект, и возмущенно спросил:

-- Вы чего?

-- У меня тут дурдом, а вас всех ветром сдуло! Где был?

-- Спал, как и все. Времени-то сколько!

Лаврентьев понимал, что со временем что-то не так, и хотя это объясняло отсутствие обслуги, но не объясняло всего, что произошло с ним до этого, и ограничился полуистеричным приказом:

-- Немедленно вышвырни этих детей из дома!

Внимательно оглядев комнату, Соловьев удивленно спросил:

-- Каких детей?

-- Вот этих! -- ткнул Лаврентьев в сторону Маши и Пернатого Змея, с интересом наблюдавших за происходящим.

Помощник странным взглядом посмотрел на Вице-президента, и тот понял, что он не видит никого, кроме его собственной персоны. В этот момент из-за ворот дома раздался гудок машины. Игорь Юрьевич прильнул к окну, сердце его забилось еще сильней.

-- А вот и торжественный эскорт, -- прокомментировала Маша появление кареты "Скорой помощи" и двух "Ауди" с мигалками.

Игорь Юрьевич схватился за сердце и потерял сознание.

7.

-- Все чисто?

-- Чисто, но есть информация.

Евгений Дмитриевич заерзал в кресле. Информация от палача -- он этого не любил. Он вообще предпочитал общаться с ним пореже и только по телефону.

-- Встреча нужна?