Избранное

- Это же вокзал. А я железнодорожник. Так что место у меня,

считай, было литерное. Чтобы не соврать вам... - Он подумал немного,

потом уверенно вытянул перед собой руку.

- Так близко?! - воскликнул Домокуров, замирая. - У самого

броневика?

Пресси поправил:

- Ну, нельзя сказать - у самого. У самого броневика были матросы,

а я сразу за ними. Метрах в двух...

"В двух метрах! - торжествовал Сергей. - Да тут можно было каждую

гайку на броне разглядеть!"

Домокуров раскрыл блокнот.

Однако Пресси начал издалека. Должно быть, встреча с молодым

человеком, в котором он увидел заинтересованного слушателя,

расположила его к воспоминаниям.

- Итак, молодой человек, знаете ли вы, что такое "кастрюлька"?

И перед Сергеем раскрылась жизнь железнодорожного рабочего из

сезонников.

Эстонец. С малолетства батрачил на немецких баронов. Эстония в те

царские времена даже и называлась на немецкий лад: Эстляндия.

Батрак пахал, сеял, косил, поспевал и в свинарник, и в птичник, и

на конюшню, и в оранжерею-розарий, однако досыта не едал. Даже скудным

батрацким хлебом не могла оделить Эстония эстонца. Покинул батрак

отчий дом, пристал к толпам полуголодных людей, что тянулись отовсюду

к Петербургу, надеясь прокормиться в блистательной царской столице.

Но и в Петербурге хлеб для батрака оказался не слаще.

Вот тут и началась погоня за "кастрюлькой".

Открылся дачный сезон, и Пресси повезло - устроился грузчиком на

Финляндский вокзал. Только и успевал подставлять спину под сундуки,

ящики и пианино выезжавших на дачу столичных господ. И так весь день,

дотемна. Зато когда распрямишься, можно не спеша и с достоинством

войти в трактир, сесть и небрежно кинуть на стол монету.

Появилась привычка каждый день есть досыта. Сам перед собой

загордился. Ночлежкой стал брезговать, снял угол у чистоплотной вдовы.

Но кончился дачный сезон - и финны ему: "Убирайся, больше не нужен!"

А впереди зима. Огромный, незнакомый город сразу показался

страшным. Услышал, что иной голодный, бесприютный человек и до весны

не доживает, помирает на улице...

И возмечтал Пресси о "кастрюльке".

Загляденье, какой осанистый финский железнодорожник! Особую

значительность придает фигуре форменная фуражка: высокая тулья с

кантом, длинный лакированный козырек... "Кастрюлькой" прозвали эту

фуражку. Она и в самом деле похожа на предмет кухонного инвентаря. Но

смысл понятия глубже: "кастрюлька" - символ недосягаемого для

сезонника житейского благополучия железнодорожника штатной службы.

Впрочем, путь к благополучию никому не заказан: научись говорить

по-фински и изучи железнодорожное дело.

Апрель 1917-го застал Пресси на Финляндском вокзале все тем же

поденщиком, "кастрюлька" осталась в мечтах... И вот 3 апреля с поезда

сошел Ленин...

- Товарищ Пресси! - Домокуров решил наконец направить разговор

непосредственно к цели. - Расскажите, пожалуйста, о броневике. Каков

он с виду, башни там или что... Нам каждая гаечка важна!

- Гаечка?.. - Старик заморгал и потер озадаченно лоб. - Гаечка,

говорите? Гм... - С усмешкой он откинулся на спинку стула. - Эх,

товарищ вы мой... - В словах сочувствие. - Сразу видать, не были вы на

площади... При чем тут гайка? Ну при чем? На Ленина каждый смотрел.

Слова его ловил... А слова жгучие, дух забирало от его слов! Посудите:

вдруг из речи Владимира Ильича открывается мне, что вовсе я не

какая-то там черная кость, враки это! А есть я, Густав Пресси, -

пролетарий. Даже государством могу управлять!

Оживилось, помолодело у человека лицо, Пресси кивнул на блокнот в

руках Домокурова:

- Это можно и записать. Про со-циа-ли-стическую революцию речь

была! А тебе - гаечки... Да посуди же сам - Ленин говорил... Ленин! И

стоял он, как известно, на броневике. А что там за устройство у

броневика, ну какое это имело значение? Чудак ты, товарищ. Да любого

спроси, кто в тот вечер был на площади: "Куда глядел? Под ноги

Ильичу?" Осмеют же!

Домокуров медленно закрыл блокнот. Поблагодарил железнодорожника,

вышел на улицу.

Захотелось постоять, чтобы опомниться...

"Все ясно! - подумал Сергей. - Вот она, товарищ Семибратов,

психологическая разгадка: в тот памятный вечер никто со вниманием не

взглянул на броневик. Владимира Ильича слушал рабочий класс!"

Но как же поиски?

"А никак, - с горечью заключил он. - Ни одной приметы в руках.

Никто ничего не запомнил... Какие уж тут поиски броневика!"

x x x

Сергей Иванович Домокуров несколько огрузневшей походкой (годы

брали свое!) шел по Суворовскому проспекту. Он направлялся в Смольный.

Аллея разросшихся деревьев, которых в 1917 году не было.

Колоннада, крыльцо. По широким его ступеням в семнадцатом году

поздним октябрьским вечером быстро, деловито прошагал внутрь Владимир

Ильич Ленин. Перед крыльцом, охраняя штаб социалистической революции,

стоял тогда броневик...

"Где же он теперь, неуловимый? - с огорчением подумал Сергей

Иванович. - Миновало десятилетие Советского государства, приближается

двадцатилетие, сколько же можно искать?.. Ясно, что в Смольном

забеспокоились".

Домокуров был рад вызову. В самом деле, пора о броневике

поговорить под флагом Смольного!

x x x

Утро Сергей Иванович провел в Мраморном дворце. Дворец, памятник

архитектуры XVIII века, обживался заново. Он еще не был открыт для

посетителей, но над входом уже горели новенькие бронзовые буквы:

"Музей В. И, Ленина. Ленинградский филиал".

Обком партии подобрал для работы в музее группу научной молодежи

во главе с солидным ученым, исследователем ленинского наследства.

Крепкий, дружный образовался коллектив. Но и работу поднимали немалую.

Это ведь музей особенный, каких раньше не бывало.

Надо было построить экспозицию - настолько выразительную,

доходчивую, чтобы посетители, даже самые неподготовленные из них,

пройдя потоком анфиладу залов, уносили бы живой образ Ленина в свою

жизнь, в повседневную работу, в раздумья о будущем.

Домокуров уже несколько лет учительствовал, но был счастлив,

попав в этот коллектив энтузиастов. Кто-то, видать, запомнил его по

Музею Революции в Зимнем дворце, хотя и музея-то этого уже давно не

существует. Оказалось, что и его скромный опыт полезен молодежи,

которая, переступая порог Мраморного дворца, и вовсе не имела понятия

о музейной работе.

Вспомнил Домокуров о бесплодных своих поисках броневика и вновь

загорелся надеждой: "Рождается Музей Ленина, а это ли не

первостепенная его задача - разыскать броневик!"

Но пока что под мраморными сводами дворца царила горячка

завершающихся работ. В залах появились макетчики, столяры, обойщики,

слесари, отопители, стекольщики. Всюду пилили, строгали, стучали...

Открыть музей предстояло к 7 ноября 1937 года - в ознаменование

20-летия Октябрьской революции.

- Дайте срок, Сергей Иванович, дайте срок... Смилуйтесь! -

подшучивал директор над нетерпением Домокурова. - Вот откроем музей,

впустим народ - и сразу за поиски броневика!

x x x

Сергей Иванович шел в Смольный не с пустыми руками. В портфеле у

него тетрадка в твердых корочках, где на титульном листе красовалась