Записки гробокопателя

Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание, правда, не бог весть. Воробей представлял себе нечто вроде дворца. Как музей Красной Армии. А этот не видный, двухэтажный...

Чугунные воротца были распахнуты. Воробей вошел во двор и, в нерешительности потоптавшись у двери, надавил кнопку.

- Здорово, могильщик хренов! - гаркнул он при виде Мишкиного изумления. Дай, думаю, сюрприз устрою.

- Ну как?

- Сядь да покак, - улыбаясь, сказал Воробей. - Обещались не посадить. А там кто знает...

Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины... Больше всего Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича пианино...

- Работает? - он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету, поднял крышку, потрогал клавиши...

Над роялем висела панорама старого города.

- Это чего?

- Москва, не узнаешь?

Воробей прищурился.

- Очки, зараза, надо... А-а, точно! Москва-река! А Лианозово где?

- Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.

- Точно! - кивнул Воробей. - Кольцевой-то еще не было... А там что? - Он кивнул на опечатанную дверь.

- Экспозиция, - ответил Мишка.

- Чего?

- Комнаты его.

- Кого?

- Как кого? Герцена.

Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал бронзовую ручку.

- А ключа нету? Взглянуть бы...

- Ключ-то есть, да там, видишь, печать.

Воробей присел на корточки, долго рассматривал печать.

- Слышь, Миш, ее же после монетой можно... Печать-то из пластилина, орлом приложить - и будь здоров, герб такой же выделки. Найди ключик, а?

Мишка полез в стол за ключом.

- Слышь, Миш, он сам-то нерусский, что ли? Фамилие чудное.

- Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности забыл, сказал Мишка, открывая дверь.

- Да какого ж ты!.. - возмутился Воробей. - Стережешь, а кого стережешь без понятия!

Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для лежки оно - для красоты, а может, на него ноги клали.

- Квартира хорошая, - сказал он, пройдя по всем комнатам. - Своей семьй жили? И дети с ним?

- Наверное, - неопределенно пожал плечами Мишка. - А где им еще?

- А я думаю - поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят. Слышь, а где у него эти дела - кухня, санузел?..

Мишка снова пожал плечами.

- Ну, ты даешь! Кто же знать-то должен? Я бы таких служителей - поганой метлой...

Зазвонил телефон. Мишка взял трубку. Воробей придвинул кресло поближе, чтобы послушать, о чем говорят.

Разговор был пустой: мать просила, чтобы Мишка съездил на дачу, вскопал огород. Мишка мямлил, а Воробей внимательно слушал, даже руку к уху приложил. Покачал головой недовольно.

- Хреново ты с мамашей говоришь. Помрет - жалеть будешь.

- Да она еще молодая.

- Все равно помрет когда-нибудь... У ней день рождение скоро?

- В августе.

- Ты ей золотые часы подари и торт с фигурой.

- Да есть у нее часы.

Воробей махнул рукой.

- Не понимаешь!.. Чего ты лыбишься? Ты не смейся, я верняк говорю. Ты, думаешь, кому-нибудь нужен, кроме мамаши? Вот увидишь. Попомнишь еще мои слова.

Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на стенах. Особенно долго - похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.

- Слышь, - обернулся он к Мишке. - Вот эту - с захоронением - сразу рисовали или после по памяти?

- Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют специально.

- Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их намечет для затравки... Карандашиком.

Воробей сел к столу, притянул к себе книгу отзывов.

- Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность ученому сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное захоронение нашей... тещи, к примеру, а?

Мишка заржал. Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя вспомнил, что нельзя из-за головы.

Он встал, взял портфель.

- Двигать надо. Валька небось уж бесится.

-Да спи здесь, куда ты пойдешь, поздно... - сказал Мишка.

Воробей вздохнул и поставил портфель на пол.

4

Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к столу. Взял с печки высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три полосы: для фамилии - пошире, для имени-отчества - поуже, а в самом низу - для когда родился-умер.

Фамилия попалась - нарочно не придумаешь: Жмур Михаил Терентьевич. Воробей хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра - посмеяться - хватает: Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах...

Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о край, оправил волоски.

Писать начал, как всегда, с середины - для симметрии: "МЖ" в одну сторону, "УР" - в другую, "ЖМУР" хорошо лег на сухой теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше - не жмешься, что писать некуда, хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на оборотной стороне дописывал - не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет - и всучил ей хитрый трафарет.

Обычно трафаретов на складе не было, а в бюро за ними машину гонять целая история. Обходились.

Собирались старые трафареты из мусора, на худой конец, с бесхозов дергали. Безымянные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом - пусть сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где - и занесут. Знали, что дефицит.

Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и снова клали сушить - теперь уж на котел. Через день-два трафарет шел в работу.

Положено: захоронили, и трафаретик готовый - фамилия, имя, отчество, даты - в свежий холмик, чтоб не путались родственники без привычки и не прихорашивали чужую могилу, и такое бывало. А плата за него, за трафарет, в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь никто не писал их загодя. На других кладбищах - отрытых, серьезных - писали, а здесь нет. Загодя писать - на окладе сидеть будешь, на пиво не заработаешь, не то что...

Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных родственников и безразлично напоминали про трафарет... Родственники покорно плелись в трафаретную. А там Воробей или Мишка показывали один на другого: "Вот с художником говорите". Художник нехотя - "Уж так и быть" - соглашался сделать к завтрему: "Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли, - работы много".

Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая в драгоценном каракуле ассирийка дала Мишке четвертак: "Выпей, парень, помяни... Какой айсор был!.." Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не поверил.

Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом приперлась в трафаретную выяснять отношения. Выяснили по-хорошему: до захоронения - атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к чему. И своему студенту скажи, чтоб больше не лез...

Воробей окрысился, но больше для вида - бесстрашие заявить. А какое там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина в два пальца, кожицей вместо кости затянутая, и слуха нет. Подойди сзади да щелкни пальчиком - вот и нет Воробья, пиши ему самому трафарет! Спереди, правда, подходить не стоит...

...- С ним рассчитывайся, он бригадир. - Воробей показал на Мишку.

Женщина протянула трешку.

- Хватит?

- Вполне, - ответил Мишка и сунул бумажку в карман.

- До свидания, - женщина взяла свежий трафарет и вышла из котельной.