История моей матери. Роман-биография (СИ)

Участники конгресса, ушедшие от преследователей, с веселым и насмешливым видом рассаживались на разномастных, наспех составленных стульях. Члены Политбюро разместились за столом президиума: нашли наконец друг друга и на виду у всех обменялись дружескими рукопожатиями, являя собой страстно всеми желаемое монолитное единство партии. Рене и Мишель сели посреди зала, среди рядовых членов конгресса.

- Торез, Гюйо, Дорио,- ласково перечислял любимцев некто сзади.- Все здесь! Жака нет только.

- Прячется,- объяснил сосед, более его осведомленный.- На нем два дела висят.

- Натворил что-нибудь?

- Не ту статью подписал. Хоть и не сам писал, наверно.

Тот, что был попроще, не поверил:

- Как так? Там же должна быть экспертиза почерка?

- Какая тебе экспертиза? Подписался - значит, автор. Хоть под собственным некрологом. Давай помолчим - сейчас выступать начнут. Интересно, что Торез скажет: я его давно не слышал. Тоже долго под следствием ходил недавно выпустили.

- А я вообще в первый раз в таком месте,- признался сосед.- Товарищ в последний момент заболел.

-Повезло, значит. Не каждый день случается. Все, замолкаем!.. Еще кто-то идет. Кто, не знаю. Кажется, из международного отдела, а точно не скажу. Их так много, и все время меняются... Нет, мимо прошел. Может, из местных кто-то. Очень уж беспокойный.

- Хозяин кафе,- объяснили ему сзади.- Будешь тут беспокойным. От этого кафе, того гляди, рожки да ножки останутся...- Но в следующую минуту и этот скептик вскинулся, просиял, зааплодировал, осчастливленный началом форума.

Начал Дорио. В каждом митинге есть две ключевых речи: начальная и конечная - Дорио, при всем к нему уважении, должен был довольствоваться первой, менее значительной. Он говорил о проведении Дня первого августа.

- Почему Первое августа?! - гремел с трибуны его мужественный, воинственный бас-рокот.- Почему мало нам, например, Первого мая? Потому что мы должны, друзья, не забывая славных традиций, показать всем, что прежних усилий недостаточно, что перед нами новые задачи, проистекающие из новых, крайне опасных для рабочего класса и всей страны обстоятельств. Обстоятельства эти не что иное, как крайняя милитаризация страны, правящий класс ее готовится к новой войне - для того, чтобы в ходе ее удушить те немногие отвоеванные нами права и достижения, которых мы добились в ходе упорных классовых боев и которых нам не могут простить наши хозяева! Годовщина Первой мировой войны, первой мировой бойни, станет для нас датой, по которой мы сверим наши силы и способность предупредить новое покушение на нашу свободу, на наши права, на само наше существование!..

Последующие ораторы использовали ту же тему, искусно добавляя от себя новые виражи и повороты, но сохраняя общую тональность речи. Она не была изобретена Дорио, существовала до него и была характерна для рабочих сходок и манифестаций того времени. Личное ораторское искусство заключалось в том, чтобы, соблюдая заданный мажорный тон и разыгрывая известную мелодию, вносить в нее собственные оттенки и вариации - сообразно своему таланту и положению. Некоторые прибегали к загадочным словосочетаниям и не вполне понятной лексике, но это не мешало слушателям, а иной раз только усиливало воздействие речи, плавно переходящей здесь из смысловой сферы в область заговоров и бессловесной музыки. Одного из ораторов не поняла даже Рене, с ее почти законченным лицейским образованием. Он нарочно говорил темно и таинственно: чтобы поразить воображение слушателей.

- Тардье,- (это был тогдашний премьер-министр),- этот тухлый мошенник Н'Гоксо Шанга, акционер багдадской железнодорожной аферы, развивая план картелиста Сарро, брызжет бешеной слюной и лезет на стену, чтобы отбросить назад нашу партию, запретить "Юманите" и подавить боевые профсоюзы! Мы скажем свое громкое "нет" этому международному аферисту: пусть убирается в Африку к своим подельникам - его и оттуда выгонят нарождающиеся там здоровые антиколониалистские силы!..

- Во дает! - не выдержал сосед сзади.- По бумажке, что ль, читает? Надо черновик уничтожить: доказательство. Говорить-то все можно - на слове не поймаешь. Все будут разное вспоминать. После такого выступления.

Рене оглянулась на него и спросила Мишеля:

- Что такое Н'Гоксо Шанга?

- Не знаю. Какая-нибудь афера, наверно.

- А почему багдадская железная дорога?

- Тоже что-нибудь в этом роде. Какая разница - какая. Слушатели ко всему готовы. Здорово чешут,- признал он.- Почище моего папеньки.

Рене была настроена иначе.

- Я бы так не сумела.

- Почему? Ничего трудного. Знай себе разливайся да раскатывайся. Совсем как в опере.

- Да нет... Я привыкла отвечать за каждое слово. А тут так быстро говорят, что сама не вспомнишь, с чего начала и чем кончила.

Мишель насмешливо глянул на нее, но не успел возразить - на них сзади зашикали:

- Тише! Слушать не даете. И так не все понятно.- На самом деле они не слушать мешали, а не блюли необходимого настроения: в церкви, во время службы, не обсуждают достоинств хора и проповеди священника - так ведут себя даже не иноверцы: в их храмах те же обычаи - а лишь неверующие...

Заключал речью митинг Морис Торез. Выступление его, в силу положения докладчика, было продуманно, взвешенно и доказательно. Он упирал на то, что партия предвидела последние события и вовремя предупредила о них своих членов, и участники конгресса были благодарны ему за это.

- Начиная с Шестого съезда Коммунистического Интернационала, анализируя соотношение сил между различными капиталистическими державами, мы говорили о том, что это соотношение чревато опасностями нового мирового конфликта. Текущий момент ставит перед нами сложные задачи партийного строительства...

Ему не дали договорить - равно как и принять резолюцию, уже составленную редакционной комиссией. В зал без стука и предупреждения ворвались сыщики и жандармы - все в той же, пополам на пополам, пропорции офицеров и людей в штатском. Сразу же завязалась потасовка: некий жандарм рвался к помосту с президиумом, а люди Дорио, стоявшие в проходе между рядами, его не пускали: решили, что он пришел арестовывать их лидера. Офицер пробился-таки: не в президиум, а в первый ряд - стал лицом к залу.

- По распоряжению префекта я закрываю ваше сборище как заранее не заявленное и потому незаконное!

В зале начался невероятный шум, но он сразу прекратился, едва Морис поднял руку.

- Мы подавали заявку,- сказал он спокойно и чуть-чуть насмешливо.- Она была подана за месяц до нашего, как вы говорите, сборища. Как и положено в законопослушном государстве.

Зал ответил на его иронию, как ожидалось, здоровым дружным смехом. Офицер остался невозмутим.

- Это была заявка на митинг в Клиши. А здесь, как я понимаю, Монферней. Разойдитесь - не то будут приняты экстренные меры! У нас для этого есть необходимые силы,- и в подтверждение его слов в зал вбежали новые десятки полицейских и остановились в ожидании приказа. Зал вспыхнул гневом:

- Ага!.. С этого бы и начинал!.. У нас тоже найдутся силенки!.. Жак, ты взял с собой клюшку?!. Что-то у меня с утра руки чесались - не знаешь, отчего это?!.

Офицер подал знак, полицейские в мундирах и ряженые в штатском бросились на участников конгресса, принялись закручивать им назад руки, готовя их задержание: в зал вбегали все новые и новые стражи порядка.

- Куда смотрели?! - бросил Дорио Торезу.- Ваши же вход защищали! Ваши снаружи, мои внутри - так ведь договорились? Сотню полицейских проглядели! Речью твоей заслушались?!

Морис не отвечал: не то счел ниже своего достоинства, не то струсил: бои разворачивались на ближних подступах к президиуму.

- Валим отсюда! - вскричал Дорио, но опровергая себя, тут же ввязался в драку: какой-то субъект невзрачного, но вполне определенного вида, со скользким и как бы отсутствующим взглядом, осмелился ухватить его за рукав: взялся как бы нечаянно, но не отпускал уже вполне сознательно и намеренно. Дорио двинул его в челюсть - рубашка треснула, сыщик крякнул, отпустил ее, потер ушибленное место, наградил Дорио обиженным взглядом: все молча - и позвал вполголоса товарищей, чтоб те помогли в аресте, но Дорио не будь дурак отскочил в сторону и, окруженный единомышленниками, пробивался к окну, из которого легче было вырваться наружу, чем через запруженные агентами двери.