История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Читаю.- На самом деле она не читала, а проглядывала газету: как Мишель работу Энгельса. "Юманите" не очень ей нравилась, и, кроме того, она не задерживалась на фамилиях, а именно это и должен делать всякий кадровый работник, особенно - рассчитывающий на повышение.

- Надо тебя на учебу послать. Ты училась вообще?

- Учусь. В лицее.

- Нам не только такая учеба нужна. Это Дорио все. Пролетит как ураган, наломает дров - и нет его: пусть другие подчищают. Он должен был об этом позаботиться. Ладно, сейчас не до этого. Дорио тоже будет. Думаю, дело пахнет стычкой. Возьмем с собой на всякий случай смену белья и сухарики... Это я шучу. Можешь не идти вообще. Хотя это Первое августа - твой день, я тебе это говорил уже.

Глаза Мишеля загорелись.

- Я тоже пойду!

- А это кто? - Дуке полагал до сих пор, что к Рене приходит ее поклонник.

- Мишель. Он у нас курс философии читает.- И Рене не удержалась, похвасталась: - У него отец профессор философии. В Сорбонне.

- Да? А он здесь философствует? - Дуке был настроен скептически.- Я вижу, у вас секция интеллигентов образовалась... Ладно, молодой человек. Никто вам запретить этого не может, езжайте, но учтите, места в автомобиле для вас не хватит: сами еле втиснемся.

- Мне не нужно места в автомобиле! - отчеканил тот.- Не нужны никакие привилегии! Я хочу быть как все, у меня нет другого желания!

- А сейчас ты не как все? - съязвил Дуке, ловя его на слове, но Мишель в пылу самоотречения, помноженного на самоутверждение, не заметил этого: философы слушают себя и редко когда собеседников. Упоминание об отце вызвало у него, однако, горестные чувства: это был вечный его соперник.

- Снова без отца не обошлось! Господи, когда я от него избавлюсь?! сказал он, когда Дуке вышел.

- От отца? - У Рене были другие родительские заботы: Робер снова исчез, месячная оплата из Даммари-ле-Лис запаздывала, и отчим сделал ей по этому поводу внушение.

- Не от него! - с досадой воскликнул Мишель.- А от его имени! Я хочу быть собой, а не его тенью - когда наконец вы все поймете это?!.

- Ты и правда поедешь с нами? - Рене вдруг в этом засомневалась. Он же взорвался:

- А как же?! Ты думаешь, я дурака валяю?! Театр разыгрываю?! Еду сейчас же! Надо машину до Клиши брать! Не знаю, хватит ли грошей...- и нащупал в кармане ассигнации: - На такси поеду!..

Это был первый случай в истории французского и, может быть, мирового рабочего движения, когда на революционное мероприятие ехали на этом виде транспорта...

Через час в кабинете Дуке собрался цвет французских коммунистов. Впрочем, сказать так было бы преувеличением: из видных лиц здесь были Дорио и Гюйо - остальные попроще, из второго эшелона и резерва партии. Первые десять минут были, как водится, отданы церемониям.

- Ты помнишь, как мы сидели в Санте? - говорил Гюйо, повернувшись к Дорио. Обращаясь к соратникам на людях, коммунистические деятели любили вспоминать дни, отсиженные ими в тюрьмах, словно это были лучшие дни их жизни: это было почти ритуалом.- Помнишь, как ложками по мискам били? Когда нам отказали в соусе? Нам этот соус и даром не нужен был,- объяснил он остальным.- Просто искали, к чему придраться. А что? Они могут, а мы нет? А как ты себе в камеру женщину требовал? А охранник говорил, что не положено? Мы со смеху укатывались. Ему эта женщина была так же нужна, как нам соус.

- Почему? - резонно возразил тот.- От женщины я бы и там не отказался.

- Правда? - удивился Гюйо и спросил невпопад, чтоб выйти из неловкого положения: - Ты долго просидел в тот раз? - По симпатии, сквозившей в его взгляде, можно было подумать, что они были лучшими друзьями,- на самом деле Гюйо был одним из тайных врагов Дорио в Политбюро, и это ни для кого не было секретом.

- Месяц,- сдержанно отвечал тот.- Потом в Мелен перевели.

- К смертникам,- пояснил Гюйо тем, кто не знал этого.- Это они не всех так чествуют. Только особо выдающихся...- И воздав должное хозяину, обратился к остальным: - А как у вас молодежь поживает? Я смотрю, народ все зрелый - где ж молодые?

- Рене у нас молодая,- сказал Дуке, представляя девушку, до этого прятавшуюся у него за спиною.- Новый секретарь у нас.

- Давно?

- Без году неделя. Это та, что плакаты дулями разрисовала.

- Правда? - Гюйо уважительно поглядел на новенькую.- Это я слышал. Где-то поблизости?

- В Париже на автобусной остановке.

- Подумай. А по ней не скажешь.

Дуке представил гостя:

- Это Гюйо, Рене. А то ты не знала, кто он и чем занимается. Теперь будешь лично знакома.

- Не знала, кто такой Гюйо? - удивился гость и поглядел на девушку с новым любопытством.- А других членов Политбюро ты знаешь?

- Почему я должна их знать? - Рене, защищаясь, перешла в атаку: - Важны не фамилии, а дела и идеи. Их я знаю, а с остальными познакомлюсь по ходу дела. Это ж не святцы - наизусть их учить.

Дорио и Фоше засмеялись.

- Видали? - Гюйо не стал обижаться на нее: он приехал не за этим.-Отбрила по первому разряду. Но кого-то ты все-таки знаешь? Хотя бы по фамилии.

- Кого-то знаю.- Рене образумилась и отступила.

- И кого же?

- Мориса Тореза и Жака Дюкло.

- А Кашена?

- И Кашена тоже.

- Наверно, и Дорио?

- С Дорио мы, считайте, приятели,- сдерзила Рене, вспомнив про раздоры, царящие в партии, и наживая себе врага в лице Гюйо, своего руководителя по комсомолу. Дорио и Фоше снова засмеялись, а Дуке покачал головой:

- Что ты со мной делаешь? Что обо мне люди подумают?

- Да ничего они не подумают! - вступился за Рене Дорио.- Испугался, что она партийных фамилий не выучила? Или что у меня в приятельницах? У нее память, может, такая - не на фамилии, а на лица. Кого видит, того и запоминает. Верно, Рене? И вообще - в ней порода чувствуется, я это с самого начала сказал. Тебе, Дуке, этого не понять: ты всю жизнь будешь за фамилиями следить, кто кого подсидел, а ей на это наплевать. Ей суть важна, а не частности. Ладно, давайте к делу перейдем. Нам сегодня, насколько я понимаю, всем достаться может. Но и не делать ничего тоже нельзя. До сих пор все им спускаем - на шею садятся. У нас в Сен-Дени недавно парижский кюре вылазку устроил - с демонстрацией прошел с правыми лозунгами: новая, видите ли, спортивная организация, под церковными хоругвями. Мы не сразу сообразили! Когда опомнились, они уже в грузовики садились, со своими транспарантами. Чтобы по Сен-Дени правая манифестация прошла? Да это год назад и в страшном сне не могло присниться!

- Революционная активность на спаде,- согласился с ним Гюйо.- Поэтому и созвали конгресс в Клиши. Сейчас, как никогда, важно единство.

- Золотые слова,- сказал Дорио с неопределенностью в голосе, а Фоше закончил за него:

- Только каждый понимает их по-своему.

- К этому мы еще вернемся,- обещал Гюйо.- Пока что надо заняться текущим моментом...

Текущий момент выглядел так. Мэр Клиши, одного из предместий красного пояса Парижа, человек, близкий к коммунистам, отдал свой Дом праздников под конгресс, посвященный подготовке к Дню первого августа. Префект дважды указывал ему на недопустимость подобного использования муниципальных помещений - мэр пропустил мимо ушей эти предупреждения. Теперь, за день до съезда делегатов пришло письмо, форменным образом запрещающее проведение его в названном здании. Стенка на стенку - партия решила не отступать; полиция приняла собственные меры; коммунисты Клиши известили товарищей об опасной концентрации сил порядка на ближних подступах к городу. Политбюро решило принять вызов. Гюйо хотя и остановился в нейтральном девятом районе, но на деле приехал за подмогой в Сен-Дени, куда немного не доехал: люди здесь были настроены решительно, и имелась мобильная группа боевого прикрытия, которую возглавлял тот самый Любэ, который собственноручно побил Фонтеня - бывшего социалиста, не захотевшего расстаться с прежними иллюзиями и привычками...