Русь (Часть 3)

Еще с полчаса продолжалась эта странная молитва, похожая на разговор с богом без свиде-телей, как будто о. Георгий был совершенно один в церкви. Несколько раз он становился на колени и, упав лицом к полу, оставался неподвижен в своих черных одеждах.

Девушка сзади него все лежала навзничь на полу, раскинув руки, и только вздрагивала, а глаза ее, закатившиеся от лежачего положения назад, смотрели вверх с таким усилием соображе-ния, как будто она не понимала, где она.

Отец Георгий встал, повернулся лицом к толпе и, глядя вверх, выше голов, - как смотрит священник, когда выходит с крестом на амвон, - сказал неожиданно громко и отрывисто:

- Господи... помилуй нас!

И, точно испугавшись и ожидая чего-то, затихло все.

- Господи... открой нам души наши...

Он помолчал, опустив руки и голову.

Потом вдруг поднял ее, глаза его загорелись каким-то просветлением, в голосе зазвучала настойчивость, почти упорная, почти требовательная.

- Господи... услыши!

Он опять опустил голову и, уронив руки, несколько минут стоял неподвижно перед наро-дом, потом, не поднимая головы, негромко произнес:

- Поднимите...

Никто не понял, про что он говорит.

- Девушку, девушку поднимите... подсобите мне, - заговорила торопливым шепотом проворная старушка, знавшая все порядки, и вместе с другими стала поднимать девушку. Ее отвели и посадили на деревянный помост около стены.

Потом все стали подходить ко кресту и говорили, - кто торопясь и путаясь, кто длинно и бестолково - о своих нуждах, печалях и трудностях.

Отец Георгий с тем же спокойствием, не перебивая и не торопя, одинаково внимательно слушал, изредка, почти не глядя, опускал руку на голову кого-нибудь, кто молча целовал крест. Спокойно принимал деньги, которые ему давали, и клал их в карман.

Только одна девушка с черными глазами, изредка испуганно смотревшая на о. Георгия, стояла сзади всех, как бы медля подходить. Дама с белым зонтиком, улыбаясь и волнуясь, что-то спешила ему сказать и, давая сторублевую бумажку, как бы сама стыдясь такого крупного дара, в то же время старалась напомнить ему, что она была здесь год назад, как бы желая выделить себя в его внимании из толпы других людей. Но отец Георгий, не отвечая ничем на робкую искательную улыбку, спокойно выслушал ее, ничего не сказал и перенес взгляд на следующую, бледную изболевшую старушку, с дрожащими от старческой слабости руками, которую под локти подводила другая женщина, как к причастию.

Старушка, делая усилия руками, передвигала слабые, дрожащие ноги и, не спуская глаз с о. Георгия, робко улыбалась - и тому, что видит его, и что ноги ее не слушаются, - и, видимо, боялась, что не дойдет до него.

Приведшая ее женщина сказала батюшке, что старушка поболела и, приготовившись к часу смертному, пришла сама принять от него последнее напутствие.

Отец Георгий широким крестом благословил старушку.

- Зовут как? - спросил он как-то особенно мягко.

- Степанидой... батюшка, - сказала за старушку приведшая ее женщина.

Отец Георгий положил руку на голову старушке и, глядя выше ее, сказал громко:

- Благослови, господи, грядущую к тебе рабу твою Степаниду, прими ее в лоно радости вечной, ибо потрудилась, пострадала и пожила довольно.

И низко поклонился ей.

Потом молодая женщина, здоровая и свежая, в новом голубом платье и черной кружевной косынке, поднесла к нему новорожденного ребенка. И отец Георгий, с тою же мягкостью спро-сив об имени, так же громко, с таким же тоном сказал:

- Благослови, господи, человека, грядущего в мир твой... Укажи ему путь, дабы сохранил нетленным сокровище твое...

Подошел худой, очень высокий человек в синей поддевке, с костистыми выступами на спине и несколько времени стоял, опустив голову и пропуская других. Отец Георгий, взглянув на него, протянул к нему через головы других крест и данную ему дамой сторублевую бумажку. Мужчина секунду стоял без движения, тупо глядя на данные ему деньги, затем молча, с порывом поцеловал руку и быстро пошел из церкви, утирая рукой глаза. Все посмотрели ему вслед, а на лице дамы мелькнула тень разочарования, почти обиды, оттого, что ее крупный дар получил такое назначение.

Потом через головы толпившихся протянул рублевую монету оборванцу, сказав:

- Горю твоему...

И вдруг, раздвинув толпу, пошел к девушке с черными глазами, дал ей поцеловать крест и сказал:

- Душа жива... будешь жить... Помоги тебе, господи. Зайди ко мне.

Все переглядывались. Проворная старушка, умиленно улыбаясь, оглядывалась на лица стоявших около нее. Дама с белым зонтиком, незаметно пожав плечами, переглянулась со своей спутницей.

Отец Георгий, благословив всех общим широким крестом, уже в сумерках вышел из церкви. Толпа народа, теснясь в дверях, побежала за ним.

XXXV

Графиня Юлия Дмитриевна после службы, в своей черной полумонашеской одежде со спущенным густым вуалем на лице, подошла к дожидавшемуся ее у выхода Дмитрию Ильичу, кивнула ему со слабой просветленной улыбкой, слегка удивившись, почему он здесь, и пригла-сила его ехать с собой.

Они вышли на паперть.

- Вас как-то странно видеть без Валентина. Вы от него не имеете никаких известий? Где он?

- Нет, - сказал коротко Митенька. - И я рад, что не имею.

Графиня удивленно, внимательно посмотрела на него и ничего не сказала.

Над полями спускались сумерки. Около колокольни еще летали ласточки в тихом деревен-ском воздухе.

Когда они сели в поданную широкую спокойную коляску и поехали, обгоняя по дороге расходившийся народ с котомками, графиня опять внимательно посмотрела на своего спутника и, подняв густой вуаль, спросила:

- Что с вами, милый друг?

Она назвала Митеньку милым другом, и это было так неожиданно, что подействовало на него как нежная ласка.

Вся цель поездки Митеньки заключалась собственно в том, чтобы найти подкрепление своей новой линии жизни, и об этом нужно было бы сказать. Но после слов графини, после ее ласкового полуинтимного тона у него вышло совсем другое: на лицо помимо его воли легла печаль, которая, он чувствовал, привлекла молодую женщину.

Всегда почему-то бывало так, что когда он подходил к другому человеку, то начинал гово-рить и действовать не по линии своего внутреннего содержания, а по тому, что сознательно или бессознательно хотелось в нем видеть другому.