Отменить Христа (Часть II, Москва, Ад, До востребования)

Привстал Баратынский:

-- Сергей, Дмитрий Васильевич готовил группу, он руководит непосредственно операцией. Все учтено, вплоть до прикрытия акции. Я координируюсь с Ремеслуком и его соколами. Контроль над обеими базами -"Заветами Ильича" и "Дубками" надо устанавливать одновременно.

Оставалось только согласиться. Конечно, лучше, если бы с самого начал Ремеслук доверил мне "сыграть" группу Баратынского, притереть людей друг к другу. Но если эту роль отвели Самохвалову -- руководству виднее. Хотя, честно говоря, я не подозревал, что мне предстоит поучаствовать в операции в роли боевика.

Ладно, понять Ремеслука и Баратынского тоже можно: в таких делах каждый на учете и людьми не раскидываются.

-- И еще, Сергей Иванович...

Ничто в самохваловской манере говорить и держаться не напоминало о выпитом.

-- Для нас этот бой -- быть может, самый важный из всех, которые были. Как говорил генерал Лебедь, не к ночи он будь помянут, -- за Державу обидно! В общем, если бы не были уверены в себе -- не расслаблялись бы.

... Пусть слова про Державу первым сказал не Лебедь, а Луспекаев (опять же -- "Белое солнце пустыни!"), главное -- в другом. За два с лишним часа, пока продолжалось странное застолье, я убедился, что этим людям (не говорю о себе) предстоит действительно самый важный бой. Бой, который они не имеют права проиграть.

Я слушал их тосты-истории и вслушивался в себя. Всех нас роднило, пожалуй, одно: каждый из присутствовавших был солдатом эпохи проигранных войн. От Афганистана до Чечни. Все мы так или иначе участвовали в войнах, начатых маразматичными старцами и нефтяными магнатами, кремлевскими кокотками и придворными фаворитами. Все эти войны были проиграны бездарными полководцами, сданы в угоду интересам очередных толстосумов и политиканов.

У каждого из нас была когда-то своя война, но сегодня -- одна на всех. Единственная, которую мы считали достойной и справедливой: война за право быть хозяином на своей земле, за свою униженную и опущенную страну, а не за некое абстрактное государство, не умеющее, да и не желающее защищать своих граждан.

... Если вдуматься... кем сочли бы нас офицеры былых поколений, будь они хоть "белыми", хоть "красными"! Что они сказали бы, услышав последний тост, произнесенный в эту ночь?..

Как было у них? За что воевали они?

..."За веру, царя и отечество!"... "За Русь святую!"... Или: "За власть Советов!"... "За Родину, за Сталина!"...

Шли годы, менялись лозунги, но суть оставалась, на самом деле, прежней. И мы пришли к ней же. Но мы росли, взрослели в другое время. Во время, когда не слагалось од и не служилось молебнов во славу русского оружия... Когда верность своей стране стала чуть ли не пороком, а предательство возвели в ранг высшей доблести и добродетели.

И потому наш последний, общий тост-девиз звучал грубо и не лирично:

-- ЗА ВСЮ Х...НЮ!

Мы воздадим за всю х... ню -- вам, пришельцы. За всю грязь, кровь и подлость, которую вы принесли с собой в чужую для вас, не принадлежащую вам землю.

ГЛАВА 17

Незабываемое, наверное, зрелище со стороны: боевой вертолет, ощерившийся пулеметами и ракетными установками, с Красным Крестом и надписью "Неотложная медицинская помощь" на борту, медленно поднимается в воздух со двора спецклиники и зависает над ночным, спящим Чертаново.

Ворота больницы открываются, и на пустынную московскую улицу вываливается, отчихиваясь неотработанным топливом, "шестьдесят девятка". Танк, в отличие от "мирного" вертолета, имеет самый что ни на есть воинственный вид. Он окрашен в сочно-зеленый цвет, на башне его довольно умело намалеваны полумесяц и девиз -- "На Крэмль!"

Увидев в первый момент эти художества, я решил, что бойцы Баратынского переусердствовали от избытка эмоций. А все оказалось проще: ушлый Ремеслук, пользуясь своими обширными связями, раздобыл для экипажа справки о том, что "шестьдесят девятка" -- всего лишь муляж для кино, направляющийся ныне на съемки чеченской эпопеи Невзорова "Чистилище-2".

Не знаю, как это удалось полковнику, но справки скрепляли такие солидные печати и подписи, что беспрепятственный проход по Москве и пригородам танку был гарантирован.

Итак, к трем ноль пяти утра я и все шестнадцать бойцов Баратынского, полностью экипировались и заняли места в машинах согласно расчету. Юрий Викторович, как и говорил, остался в офисе мичуринской клиники координировать операцию с Ремеслуком.

Самохвалов, командир группы, занял кресло пилота "Акулы", я уселся рядом с ним. Ветеран Вьетнама надел наушники и показал, чтобы я сделал то же самое. Остальные парни с большей или меньшей степенью комфорта разместились в утробе "борта".

Васильич пощелкал клавишами на приборном пульте, и наша "Неотложка", пару раз дернувшись, взмыла вверх. Выше, выше... Я посмотрел вниз: маленькие человечки под нами оседлывали "тэшку", еще можно было разглядеть, что головы наездников украшали зеленые повязки. По всей видимости, для того, чтобы в случае проверки ВАИ или ППС, бойцы полностью соответствовали киношному антуражу.

"Акула" застыла в воздухе, ее довольно сильно потряхивало. Повисев так с десяток секунд, она норовисто дернула носом к земле и, задрав хвост, резво взяла с места. Да-а, все-таки прав я: пить не надо, тем более, перед самой операцией! Как иначе объяснить, что Самохвалов, налетавший свою первую сотню часов еще в небе Куангбиня, дергал сейчас машину, словно какой-нибудь приготовишка с ускоренных пилотских курсов?

-- Непривычно немного... Одно дело теория, другое -- практика, -пробурчал в наушниках самохваловский бас, -- Не над Чертаново же было тренировочные полеты совершать!

-- Сейчас, сейчас... все будет тип-топ...

Спокойствие и уверенность "вьетнамца" передались машине. "Вертушка", из принципа дернувшись еще разок, подчинилась воле пилота. Через полчаса мы зависли невдалеке от цели. Весь полет Самохвалов переговаривался с экипажем танка, и только минут за пять до подлета установил режим радиомолчания.

К цели "Акула" и танк подкрались почти одновременно, и теперь "шестьдесят девятка", затаившаяся в перелеске возле "Заветов Ильича", ждала, когда Васильич подойдет поближе и распесочит своими НУРСами минное поле.

-- Иншалла! -- нарушил наконец тишину Самохвалов, дав сигнал к началу атаки, и бросил "борт" к самому краю предполагаемого минного поля.

... Боевик, дежуривший на базе за пультом электронного перехвата, быстро среагировал на неожиданно оглушительный шум винтов и чье-то приветствие. Он сразу нажал аларм-кнопку, подав сигнал тревоги и поднимая весь лагерь в ружье...

-- ЕСТЬ ЗАХВАТ ЦЕЛИ, БЛ...!

Радостный вопль Ремеслука, раздавшийся в наушниках, заставил меня вздрогнуть.

-- А-а, "тамагочи" ремеслуковская! -- хмыкнул Васильич и нажал на гашетку.

Один за другим три НУРСа пропахали землю у пионерлагеря, но взрывов раздалось на порядок больше. Это детонировали мины -- "ловушки", МОН-200, усиленные артиллерийскими снарядами.

Раз, два, три... Очередные три НУРСа расчистили коридор перед лагерем. В него, выскочив из леска, лихо ломанулась "шестьдесят девятка". Самохвалов бросил вертушку вверх...

Я щелкнул кнопкой ДТТ на пульте. ДТТ -- десантный телескопический трос -- довольно непривычная для меня штука американского, кажется, производства. По пять тросов с каждого борта приготовились принять десантников, о чем сообщила надпись, вспыхнувшая на пульте: "система активирована". Самое классное в этом штатовском ДТТ -- материал, которым покрыты тросы -десантироваться можно, не перебирая руками, а просто соскальзывая вниз на землю, не боясь обжечь руки. Выигранные секунды -- спасенная жизнь.

-- ЕСТЬ ЗАХВАТ, БЛ...! -- снова проорал в наушниках электронный Ремеслук.

Теперь Самохвалов поливал из крупнокалиберных пулеметов склад ГСМ и "чеховскую" казарму. Парни в "вертушке" подобрались, приготовились вступить в бой сразу после огневой обработки точек.