Щедрый Буге (СИ)

-- Случилось это после Нового года. Все разошлись по участкам, а я загулял. Вертался один. Нартовый след шел вдоль полыньи. Дело обычное. Вдруг слышу "трх, трх" -- лед лопается. Не успел опомниться, как закачался, будто в оморочке. Хотел по нартам перепрыгнуть на торос, но льдина маленькая, накренилась, и я в воду свалился. Одна лыжа, когда падал, с ула слетела, а вторая, как парус, по течению потащила. Не знаю, как успел в край полыньи вцепиться, да ногой вертануть. Спасибо Пудзе, крепление сразу съехало. Лед гладкий, руки скользят, удивляюсь, как выбрался. Целый месяц болел, елка-моталка. С рекой, паря, не шути. Не ленись, прежде чем сделать шаг, всегда лед проверяй. Ну ладно, говорим, говорим, а надо бы поесть. Вот хлеб свежий принес, да еще кой-чего. Садись, пировать будем.

Старик извлек из котомки огромный кусок копченого мяса, завернутый в тонкую грязную бумагу. Вид ее, надо признаться, не возбуждал аппетита. Мне даже показалось, что она покрыта плесенью. Но медвежий окорок оказался великолепным, и мы его прикончили в два счета.

Лукса взглянул на промасленную бумагу и покачал головой:

-- Совсем грязная стала.

"Не то слово", -- подумал я, нисколько не удивляясь тому, что старик сунул бумагу в печку. Через минуту он извлек ее оттуда и бросил на лапник: она была целехонька, только стала чище и белее. Впрочем, зеленые пятна, которые я вначале принял за плесень, на ней сохранились.

Взяв еще теплую диковинку в руку, я никак не мог отделаться от ощущения, что это простая оберточная бумага.

- Откуда у тебя это?

- На горе Ко между камней много такой. Удобная -- не рвется, в огонь бросил, опять чистая.

Тут только я догадался, что это знаменитый минерал даннеморит, который встречается в горах Сихотэ-Алиня.

НЕ СЕРДИСЬ, ПУДЗЯ

Ночью снилось, будто кто-то тянет меня за ноги в черную бездну. Я отчаянно цепляюсь за лед, но руки скользят, и я погружаюсь все глубже и глубже. Проснулся весь в поту и долго не мог успокоиться.

Лукса уже оделся и, позавтракав, ушел откапывать капканы. Через полчаса я тоще был на лыжах и брел по Глухому. Он вполне оправдал свое название. На нем действительно все по-прежнему глухо. Даже ни одного свежего следа не появилось.

Вернувшись к становищу, стал колоть дрова на вечер. Вскоре подъехал шатающийся от усталости Лукса. Я обратил внимание, что он сильно возбужден.

- Что-нибудь случилось?

- Отгадай загадку, - предложил он вместо ответа, - в липе сидит, скребется, пыхтит, тронешь -- рычит.

- Медведь?

- Точно, гималайский. Тепло, вот и проснулся. Со стенок сухую труху соскребает. Постель мягче решил сделать. Пойдешь завтра со мной?

- Ты еще сомневался?! - обиделся я.

Весь вечер тщательно готовились. Луксе отливал в колупе пули и при этом сокрушался, что тигр часто бывал на путике.

- Не буду туда пока ходить. Увидит, что его следы топчу -- всякое думать начнет. Не поймет -- сердиться будет.

- Лукса, ты же говорил, что тигр очень умный вверь. Все понимает.

- Да, куты-мафа, что думаешь даже знает. Подумаешь: не буду стрелять, он понимает и тоже думает: не буду его трогать. Но когда куты-мафа далеко, он не слышит, что я думаю, не поймет, зачем я хожу, и будет сердиться.

Я не раз слышал, что некоторые промысловики до сих пор настолько боятся тигра, что когда он появляется на их участке, бросают охоту и покидают это место, случается и навсегда.

Сам Лукса принес четырех соболей и, хоть прошло больше месяца, ни один из них не попорчен мышами. А секрет прост --Лукса придумал способ, как обхитрить этих вездесущих грызунов: ставит ловушки возле молодых гибких деревьев. Ствол низко пригибает и закрепляет его в горизонтальном положении за обрубок сучка. Цепочку же прикручивает к макушке. Когда соболь, угодив в капкан, начинает биться, дерево выпрямляется, и жертва повисает в воздухе. Мышам она недоступна, а птицы соболей не трогают.

Закончив приготовления, Лукса раскурил трубку и глубоко задумался, глядя по обыкновению сквозь щель на огонь в печурке.

- О чем думаешь? - потревожил я его.

- Так, вспоминаю... Раньше ведь как было? Перед большой охотой к шаману с белым петухом ходили. Шаман надевал шапку с рогами. На лицо маску хамбабу. На пояс вешал кости медведя, рыси, железные погремушки. Бил в бубен, в тайгу вел. Там большой костер жгли. Котел с водой ставили. Шаман вокруг ходил, свои слова говорил, пахучим багульником дымил. Злых духов прогонял. Как вода закипит, петуха в котел бросали -- Пудзе подарок делали. Только потом на охоту шли. Сейчас так не делаем. А хороший охотник все равно без добычи не возвращается.

Встали одновременно, как по команде. Не спеша, внимательно проверяя все, собрались. Продули стволы ружей. Заткнули их комочками мха. Лукса набил печь сырым ясенем, закрыл поддувало: -- Пока огонь в печке -- удача с нами. И, взяв Пирата на поводок, скомандовал "га". Вначале шли по долине ключа, потом, свернув в один из боковых распадков, карабкались по косогору.

Чем дальше, тем круче становился склон, и все чаще приходилось, держась за стволы деревьев, подтягиваться на руках. В одной из лощин, закрытой со всех сторон, Лукса неожиданно остановился.

-- Передохнем? -- спросил я. Тот вместо ответа показал на огромное дерево справа от нас и тихо сказал: -- Пришли. Здесь.

Липа была старая, с раздвоенным стволом и темным зевом у развилки.

Пират, почуяв запах зверя, вздыбил шерсть и взволнованно завертелся вокруг дерева, шумно вынюхивая, откуда сочится медвежий дух. Найдя самое тонкое место, он принялся грызть ствол, повизгивая от возбуждения.

Лукса скинул лыжи и подошел к нему. Прислушался. Внутри было тихо.

Я тем временем выбрал метрах в шести чистую площадку. Утрамбовал снег, обломил закрывающие обзор -- детки кустарников. Тот, кто бывал на медвежьей охоте, представляет, с какой тщательностью все это выполнялось.

Затем Лукса поручил мне держать под прицелом медвежий лаз, а сам достал топор и ударил несколько раз обухом по стволу. Стаи снежинок закружились в воздухе, мягко ложась на землю. В томительной тишине, казалось, был слышен шелест их падения. Лукса стукнул еще, но косолапый или крепко спал, или затаился. У меня стали мерзнуть руки. Указательный палец не чуял спускового крючка. Нервный озноб усиливал ощущение холода.