Второе признание

"Ну нет, так не будет", - улыбнулась Катя и решительно направилась в комнату.

Евгений, не по годам тучный мужчина, сидел на диване. В его несколько вальяжной позе было что-то от молодого, но уже довольно известного актера, которого пригласили после удачного фильма на телестудию. Черная выхоленная бородка, гладко причесанные набок волосы... Разве что кругленькие глазки остались от прежнего Белозера. Они и теперь, как и раньше, были похожи на глаза игрушечного медвежонка.

- Здравствуй, Женя, - тихо поздоровалась Катя и тут же встретила взгляд мужа. Испуганный, удивленный, встревоженный и недовольный. "Ну что? Что?.. холодными глазами спрашивала Катя. - Я могу... после нашего разговора... я могу. Ведь теперь все, все меняется..."

- Катька! - Белозер поднялся, его руки, будто привязанные к плечам обрубки канатов, медленно поползли вверх. - Ух ты, красавица!.. Ей-богу, воспользуюсь случаем и поцелую...

Колючая борода пахла табаком и бензином.

- Садись, садись, Женя. Каким ветром? - защебетала Катя. - Вот здесь садись, на диване. Ты так изменился! - Она повернулась к Василю: - Кажется, это тот случай, когда разрешается выпить по фужеру сухого вина. Как думаешь?

Пока Василь морщил лоб, Евгений достал из желтого кожаного портфеля две с разрисованными наклейками бутылки и со словами: "Я, например, полагаю, что коньяк тоже подойдет!" - поставил их на стол.

- Что ж, - Василь встал. - Пойду что-нибудь приготовлю...

- Вот спасибо, Вася! Там... ты все знаешь.

Катя чувствовала себя так, словно лежит на дне лодки, у которой нет ни весел, ни парусов. Лодка покачивается на воде, и покачиваются белые облачка в небе, все небо качается и весь мир...

- Рассказывай, Женя. Как живешь... Все рассказывай. А я тем временем посуду приготовлю... Иногда так хочется выпить фужер вина и посидеть в компании старых друзей. С тобой такого не бывает? Я все чаще оглядываюсь назад, - старею, наверно...

- Что я скажу... Катя... Что я скажу... - Белозер все еще смотрел на нее восхищенно, но его взгляд уже оттенялся внутренним осмыслением. Евгений словно сравнивал ее нынешнюю с той, которая жила в его памяти. - Скажу, что напрасно все, ну... - он воровато оглянулся на дверь, за которой был Василь, - глупо все тогда сложилось, и... десять лет пропало. Из твоей жизни, Катя, выпало в пропасть десять лет... Ты... А он... он... просто не умеет жить!

Катя сразу нахмурилась. Словно выглянула из лодки - а ее несет от острова в далекие разбушевавшиеся воды. Взяла бы весла, да нет их...

- Не надо об этом, Евгений, - сказала твердо.

- Ладно... хотя... Эх, да что говорить! Получив письмо, я сразу почувствовал... Я летел к тебе, чуть не разбился - скрипели тормоза, просились...

- Не надо об этом, я тебя прошу.

- Хорошо, - Евгений опустил голову, и его клинышком постриженная бородка лежала на цветастой сорочке между бортами пиджака, словно галстук. Что ж, расскажу, как живу, - эти слова он произнес с какой-то угрозой в голосе: мол, сама хотела, теперь сравни, взвесь. Оглядел медленно стены: Двухкомнатная?

- Двухкомнатная. - Катя с интересом смотрела на Евгения.

- У меня - три. Кооперативная. Забот было! Знаешь, теперь как та бабушка пела: надо всюду, добрые люди, приятеля иметь... Сколько метров?

Катя ухватилась за ниточку и, радуясь, что вывела разговор из опасной зоны, охотно ответила:

- Двадцать семь.

- У меня сорок девять. Для холостяка, как полагаешь, нормально?

- Роскошно!

- Гарнитур у меня венгерский, светлый, пять кругленьких положил сверху, зато в квартире солнце взошло.

- Сколько это - "пять кругленьких сверху"?

- Пятьсот рублей. Сейчас, пока сверху не положишь, ничего иметь не будешь... Есть у меня часы старинные, три сотни выложил.

- Сверху?

- Нет. Отдал три сотни одному деду. На полу стоят, высокие, выше меня. Правда, я их останавливаю: ход громкий и бьют - испугаешься. Как гости тогда идут... М-да, Василь... Хотя знаю мильтонов - ого! К примеру, "гаишники". Они живут! Битые ребята! Со мной всегда червонец, вот, могу показать...

Белозер был словно из другого мира, о котором Катя много слышала, но ни разу не встречалась с ним с глазу на глаз.

- А где ты работаешь? Не в торговле, случайно?

- В торговле? Почему?

- У тебя все деньги и деньги.

Белозер засмеялся:

- Я механик по ремонту вычислительной техники.

- Рабочий?

Белозер засмеялся:

- По образованию я инженер, но вкалываю как ремонтник. Выгодно. И на стороне имею. - Он посмотрел на Катю вопрошающе. Глаза у него были темные, а брови - беленькие, невидимые. - Погоди, а ты кем работаешь?

- Нотариусом.

- Вот как...

- А что?

- Ничего... А Василь... Да... Он все-таки убил меня - милиционер!

- Тоже работа.

- Конечно. И улицы кому-то надо подметать.

- Надо, - кратко, словно поставила точку, сказала Катя.

Белозер начал рассказывать, как его остановил первый раз "гаишник", молоденький сержант, и как они после долгих дебатов пришли к единому мнению... А Катя - странное дело! - вдруг подумала в это время о ребенке, которого она взяла бы из приюта. Не то чтобы просто подумала, а даже увидела мальчика - вон там, возле подъезда. Мальчик крепко держался за Василеву руку и смешно так перебирал коротенькими ножками. Видение было настолько навязчивым, что Катя забылась, а когда вернулась в комнату, Евгений глядел на нее удивленно:

- Ты плачешь, Катя?

Вошел Василь. Принес на подносе закуску, молча разложил на столе. На Катю не смотрел, избегал ее, словно боялся прочесть на ее лице неприятную для себя весть.

- Что-то погрустнели, - сказал наконец Василь и через силу улыбнулся.

- Мечтали о прошлом, - ответила Катя с наигранной беззаботностью.

Евгений произнес тост за будущие встречи. Катя кивнула в знак согласия. Евгений выпил, затем сказал:

- У меня тоже хрустальные. Правда, я из них не пью: игрушечки. Для гостей. - Он снова налил и выпил. Бутылка в его руке выглядела маленькой, а рюмка вообще спряталась в пальцах, и казалось, что Евгений пьет из кулака.

"Фальшь, фальшь, фальшь. Из всех окон, из всех углов - ложь... Как мерзко стало и сразу - страшно... Словно вокруг ночь беспросветная, а я сошла с тропки и теперь не могу ее найти".