Сквозь грозовые облака

Утром, проспав побудку Кэт за дверью, Аня обнаружила, что с подноса исчезло все, кроме хлеба, а когда заперлась в ванной, кто-то изо всей силы пнул в дверь ногой. "Пена", "плесень", говорила о них Ширли, но они так вежливы с ней, Аней, даже дети знают ее имя и стараются ей угодить.

Аня много читала об английском лицемерии и манере англичан говорить мягко, размахивая большой дубиной. "Старший Брат сидит на высоком дереве и следит за каждым твоим шагом", - сказала однажды Ширли. Сама она обычно говорила с ними, не сводя глаз с монитора на кухне: кто вошел, кто вышел. Камеры стояли на улицах, в учреждениях, в магазинах. Даже в туалете супермаркета висело предупреждение: "В целях вашей безопасности..." Такое, подумала Аня, не снилось и нашему КГБ в пору его расцвета: сидишь на троне, а за тобой наблюдает, скажем, привлекательный молодой человек. Вначале она была так смущена, поражена и рассержена, что еще раз спустила колготки, распрямилась и поприветствовала всех: "Хайль!"

Однажды, когда Аня после пешего перехода из Хейвуда в Рочдейл сидела на скамье у супермаркета, к ней подсел пожилой джентльмен, и Аня заметила, что он передвигался с усилием и, может быть, с болью.

- Я хотел выпить в кафе чего-нибудь безалкогольного, а мне предложили пиво, - сказал он, бесстрастно глядя перед собой.

Его голос, глубокий и мягкий, модулировал на каждой синтагме, и Аня подумала: он, должно быть, певец или музыкант.

- Вы недовольны тем, как вас обслужили, и у вас испортилось настроение, - сказала Аня, стараясь быть вежливой.

- О да, портить настроение - это их главное амплуа. А что вы тут, собственно, делаете?

- Отдыхаю - "в свинцовом размышлении". Дышу "дарующим здоровье воздухом", - ответила Аня цитатами из Шекспира, которого как раз штудировала. - Я шла пешком из Хейвуда, и теперь "мечта моей задницы" осуществилась.

Последние слова случайно соскочили у нее с языка, и лишь потом она поняла, что сказала не то.

- О, вы шли пешком из Хейвуда... А я там живу. Вы шли с работы?

- Да, я убираю у людей.

- Понятно. Но, мне кажется, вы образованная леди. Вы сказали, "мечта моей з..." - это ведь Шекспир, не правда ли? Хотя звучит, конечно, излишне экспрессивно.

- Я решила за год одолеть всего Шекспира. Читать его по-русски удовольствие, но по-английски - тяжкий труд.

Оправившись от смущения, Аня смотрела ему прямо в глаза - большие, темные, полные скрытого беспокойства. Ей было легко говорить с ним.

- Вообще-то я автор, - продолжала Аня. - Мой английский, как вы заметили, чуть-чуть хуже, чем у Оскара Уайльда, поэтому я и работаю уборщицей.

- Но у вас очень хороший английский, и ваш акцент звучит очень привлекательно... Значит, вы - русская. Очень интересно. Как вы оказались на нашем "острове сумасшедших"?

- Почему на "острове сумасшедших"?

- А тут каждому разрешается быть сумасшедшим настолько, насколько у него хватит ума. В этом смысл нашей демократии.

- Может, вы и правы. Я вышла замуж за сумасшедшего, и он плохо со мной обращался. Он хотел забрать у меня последние деньги, а когда я отказалась просто указал мне на дверь.

- О, какая жестокость. Но не все англичане похожи на вашего мужа. Где вы живете?

- В отеле для бездомных.

- О-о, - протянул он. - Я слышал, эти отели - рассадники всяческих мерзостей, они не для таких, как вы... Я как раз ищу помощницу, видите ли. Я разборчивый, знаете ли, я вообще не простой человек, я - интраверт. Я редко говорю с женщинами. Я предпочитаю платонические отношения. Кстати, меня зовут Аллан. И, если хотите, вы можете у меня работать. - Он протянул ей визитную карточку с надписью: "Аллан Кроуфорд. Гражданский инженер. Эсквайр".

Стильный особняк Аллана стоял на опрятной тихой улице, параллельной главной дороге, глядя окнами на изумрудные поля и кладбище на пригорке.

- Мое хобби - пение и опера, - сказал Аллан с порога. - О чем бы я ни говорил, я всегда кончаю оперой. Сегодня на Радио-3 Хеддл Наш будет петь из "Elicsir d'amore"VI. Вы знаете эту арию? - И он запел густым теплым баритоном, срываясь на высоких нотах: - Una furtiva lacrima...

В этот день они приводили в порядок бесценную коллекцию Аллана: кожаные футляры с кассетами, которые он собирал всю жизнь, - романсы, арии, целые оперы, тщательно пронумерованные и распределенные по жанрам.

- Может быть, часть кассет выбросить? Они все в пыли и пленка наверняка испорчена.

- Не говорите так, - в священном ужасе возразил Аллан. - Тут все оперные светила - Джильи, Тито Гобби, Марио дель Монако, - и я их всех хотел превзойти. Верьте мне или нет, но у меня был многообещающий голос. Соседям не нравилось, что я всегда пел, и пел громко, как на сцене, и они посадили меня в сумасшедший дом...

Аня хотела вычистить оба его туалета, но он не позволил и убрал все сам, болтая без умолку.

- Я не такой проворный, как вы, - сказал он. - Это все возраст, видите ли - шестьдесят девять стукнуло. - И добавил, глядя на блоки уложенных футляров: - О, вы совершили Гераклов подвиг.

- Да вовсе нет, - засмеялась Аня, багровея от усилий. - Хотя можно подумать, что в этих футлярах - кирпичи... И все-таки работать для вас удовольствие. У вас такой прекрасный английский, я просто счастлива не слышать эти "f... off" и "f... up", - немыслимая изобретательность англичан выражать все оттенки чувств с помощью одного слова с предлогами. Вы не против, если я открою окно? Тут невыносимо душно.

- О нет, разумеется, нет. Вот, я открыл оба окна, хотя должен признаться, у меня агорафобия... И клаустрофобия тоже, - добавил он после паузы. - Вы наверняка проголодались?

Он угостил ее супом, который всегда варил себе на "файв-о-клок"VII, овощами, сваренными в воде без соли, масла и специй, - и похвастался: "Я неплохо управляюсь на кухне". Кухня и в самом деле выглядела опрятно, ножи наточены, кастрюли сияли.

Время от времени Аллан исчезал на верхний этаж, и Аня слышала, как он разговаривал сам с собой.

- Почему вы разговариваете сами с собой? - спросила она довольно бестактно.

- О, это просто старая привычка. Тот, кто говорит сам с собой, никогда не слышит лжи.

Иногда Аня приходила, обедала и, обсудив последние новости, уходила.

И, однако, он каждый раз твердил ей: "Вы все доводите до совершенства. Вы как царь Мидас - все превращаете в золото. И вы воскресили умирающего англичанина. С вами я всегда чувствую себя молодым".

- Кто этот молодой человек рядом с вами на фотографии? - Аллан глядел на нее молодой, лет тридцать назад, со сверкающей улыбкой.

- Это мой брат Джордж, тоже маниакально-депрессивный. С девяти лет получает помощь интравертам. Он недавно пришел ко мне в странном пальто - я думаю, наш прадед носил его, и заявил что он - Оливер Кромвель.

Однажды Аня заглянула к нему в сумерки и застала его в полной тьме, болезненно возбужденного, в белье и в ночном халате.

- А почему вы сидите в темноте? - неосторожно спросила Аня.

- Когда я дома, я всегда выключаю свет, я включаю его лишь когда выхожу из дому - для соседей. Ты видела подростков, которые сидят вот там, на цементных столбиках? - Его глаза беспокойно блуждали, руки подергивались.

- Они просто болтают, им некуда деться.

- Но позже они начнут бить мне стекла. Когда я был в больнице, мне выбили окна и двери, видишь ли. Может, ты пойдешь и поговоришь с ними.

- Успокойся, Аллан, они скоро уйдут.

Когда подростки исчезли и Аллан пришел в себя, он без конца благодарил ее, хотя Аня, выпив кофе с пирожным и съев круг ананаса, уже собиралась домой.

- И за что ты меня благодаришь, я ведь ничего не делала.

- Я благодарю тебя за каждую твою частицу, за каждый сантиметр! Ты огонек на рождественской елке, ты - свежий ветер из открытого окна, ты потрясаешь меня до основания...

И Аня не могла не поцеловать его за такие слова.

Апрель лишь переваливал за середину, а природа уже бурно сбрасывала с себя зимние сны, хотя на этом державном острове, казалось, не бывает зим.