Господин Хайдеггер любит кошачьих (ЛП)

Но потом - я уже сказал, что случилось это лет двадцать назад, - сестра растолстела так, что стала с трудом передвигаться, куда уж ей дотащить до пруда мешок, набитый кошками. Котята в очередной раз выросли, сестра каждый день нудила, что пора-де их отправлять в мореходку, но я, что ли, убийца какой, чтобы ее котов уничтожать? Не нравится - топи сама. Сестра спихнула кошаков по лестнице со второго этажа вниз, в прихожую - там они и прижились, устраивая драки, спариваясь, размножаясь и поедая салаку. Весь наш дом пропитался кошаче-салачьим запахом, но я уже привык и больше его не чувствую. У сестры в комнате постоянно живут три-четыре временных фаворита, маленькие котята, через какое-то время они пополнят собой орду в прихожей. Пусть себе живут, мне-то что. Трудно, что ли, раз в неделю дотащить до дому мешок салаки? Но вот эта неделя у них будет разгрузочной. Ничего, им только на пользу - зажрались так, что брюхами пол метут.

Мне уже с утра показалось, что с кошаками что-то не так. Они выглядели такими задумчивыми, словно согрешили: вяло терлись друг о друга, обрывочно перемяргивались, будто что-то обсуждали, ощеривались, выгибали спины, и все это - внимательно глядя на верх лестницы, как если бы учинили какую-то гадость и теперь ждали вердикта высшего судии, моей сестры, которая, впрочем, вместо выволочки обычно ограничивалась тем, что грозила пальцем. Да, в самом деле, коты выглядели виноватыми, но мог ли я подумать, что они испытывают вину вовсе не за то, что уже натворили, но за то, что у них еще только на уме. Сестра вываливалась из своей комнаты, уже на площадке начиная бормотать (привычный репертуар: "Мои маленькие, мои хищнички, тигрятки, кошлюнчики голодненькие, как же вы исхудали, совсем проголодались, бедняжки, кто хочет салачки, свежей салачечки"; от ее вечных причитаний мне становилось дурно). Обычно она, прижав к животу старую эмалированную миску для умывания (сестра называла ее умывалкой), спускалась до середины лестницы, останавливалась и, балансируя рыхлым телом на ступеньке, зачерпывала салаку горстями и швыряла ее вниз, в самый центр кошачьей своры, счастливо глядя в урчащий комок: колосились хвосты, блестели глаза, тянулись когтистые лапы, то и дело в воздух взмывало гибкое тело, в прыжке ловило салаку зубами и отскакивало в угол, чтобы там заглотать добычу и снова ринуться в кучу сородичей. И это проклятое мявканье, дикие вопли, в которых стонала бездонная экзистенциальная печаль - сообща, всем хором, они могли вымяукать по крайней мере три октавы! Иной раз на меня накатывало желание разбить голову о стену или перекусить себе горло.

Так это бывало обычно, но - не на этот раз. Сестра сделала лишь три или четыре шага, как между ее ног проскользнула черная молния, развернулась на месте и пропала. Этого было достаточно. Сестра покачнулась, умывалка выскользнула из рук, с грохотом упала на ступеньки, и вниз устремился поток салаки, руки сестры взмахнули в воздухе, словно крылья, сперва показалось, что она просто шлепнется на задницу, но нет, она рухнула ничком, громадные, отвисшие груди, как два подвешенных на шею жернова, утянули ее лицом вниз в струящийся поток. Лежа, она и сползла вместе с салакой до подножья лестницы, где ее поджидала толпа оголодавших тварей. Какой восторженный хор ее встретил! Все морды ощерены, когти у каждого выпущены из всех четырех лап, хвосты возбужденно метут пол; и сестра, как этакая жирная селедка или скумбрия, вплыла на салачьих спинах в самую середину этой кучи. Кошаки восприняли ее как дар небес в облике громадной рыбы, ни малейшего внимания не обращая на мелкую, костлявую салаку. Мгновение - и пятнистый кот уже вспрыгнул на ее спину, с победным кличем вонзив зубы в загривок; еще секунда - и сестра с головы до пальцев ног была покрыта пушистым одеялом, будто бы исполнилась ее мечта - чтобы в зимнюю стужу в кровати ее согревала кошачья гвардия. Но кошаки не собирались ее греть, они ее кусали и драли, инстинкты смели все баррикады, созданные цивилизацией за тысячелетия, - те самые инстинкты, которые вырываются наружу, когда кошка гоняет мышь. Десятки клычков вонзились в ее спину, руки и толстые бедра, выдирая кусочки плоти, когти драли в лапшу старый засаленный халат, разрывали кожу и глубоко зарывались в мясо. Это был роскошный пир на широкой спине сестры, ее собственный вес и тяжесть насевших на нее котов не давали ей подняться, она даже на бок повернуться не могла. Конечно, трапеза была медленной, кот ведь не может сожрать кусок одним махом, как собака, - чтобы съесть кусок, ему надо произвести множество движений всем телом. Ощутив, что ее постепенно поедают, сестра пришла в себя и заорала дурным голосом, присоединив его к сводному хору котов. Чтобы не слышать адского шума, я заткнул уши, мало-помалу вопли стали приглушеннее, ну, а потом и вовсе стихли. Когда часа через два я вышел в прихожую, сестра, залитая кровью, лежала под ступеньками, а коты, вылизывая лапы, умываясь и потягиваясь, слонялись по углам. Сестра не была совсем уж разодрана на части,

но - весьма потрепана. Как бы они ни старались и как бы ни были голодны, но даже пятьдесят кошек человека разодрать не могут. И уж конечно, не раны, нанесенные ими, стали причиной смерти сестры. В ее горле я обнаружил застрявшую когтистую лапу. Защищаясь, сестра откусила ее, лапа ее и задушила. В углу жалостно моргал трехлапый зверь. Наверное, задохнуться кошачьей лапой - не лучшая смерть. Но я почувствовал облегчение, я почувствовал себя даже освобожденным, хотя, конечно, совсем свободным я стану только тогда, когда мой дом избавится от кошек.

Ах, это все мечты, только лишь мечты, сестра жива, все еще жива. Тщетно рассчитывать, что за меня мою мечту осуществят коты. Я слышу, как сестра, тяжело охая, спускается вниз по лестнице, груди свисают до краев умывалки, слышу уменьшительно-ласкательные сюсюканья, голодные завывания котов и позже - довольное урчание. И никакая черная молния не промелькнет между ее ног. Котов интересует только салака, а сестру - только кошки и г-н Мартин Heaideger. Но ничего, придет время, я соберусь, поставлю точку, и в моем доме не будет ни кошек, ни сестры, ни запаха г-на Heaideger'а.