Ракеты и подснежники

С утра до поздней ночи мы усиленно готовились к предстоящим учениям. Офицеры оказались правы: не успевала закончиться тренировка, которую проводил штаб полка, как начиналась своя, спланированная адъютантом Климцовым. В кабинах станции от беспрерывно работающей аппаратуры становилось жарко -- техники распахивали двери настежь. Стартовики упражнялись в развертывании и свертывании пусковых установок: из-за бруствера долетали громкие команды и доклады, глухой топот ног, натруженный рев тягачей. По дороге то и дело сновали машины с расчехленными ракетами.

Начальство -- Андронов, Молозов, Климцов -- тоже, как и все мы, уходило с позиции только на обеденный перерыв. А после обеда -- снова занятия, тренировки или регламенты.

Наша работа над прибором объективного контроля застопорилась. С Незнамовым мы успели пересмотреть и рассчитать лишь половину схем. По плану стажировки он временно перешел в кабину к старшему лейтенанту Пономареву. Только Скиба, когда выдавалось несколько свободных минут, по-прежнему вытаскивал стоявший между шкафами каркас прибора, сдувал пыль и принимался паять очередную схему. Он успевал делать все -- участвовать в тренировках, сидеть над схемами и учебниками, готовясь к экзаменам на оператора первого класса, помогать товарищам, каждый день заниматься с Демушкиным.

О нашей группе опять заговорили. Ивашкинцев мы оставили по всем показателям позади, и только Юрка Пономарев по-прежнему мигал нам впереди. Впрочем, мы лелеяли надежду: придет время -- и ему начнем наступать на пятки!.. Скупой на похвалу, майор Климцов теперь нередко во время боевой работы ронял одобрительно: "Молодцы, молодцы". А подполковник Андронов после одной из контрольных проверок объявил благодарность перед строем всем операторам группы...

-- Буря! Скоро грянет буря! -- ликовал Скиба.

-- Ишь нашелся буревестник! -- отзывался Селезнев, хитро щурясь. --Жирку бы тебе только сбросить, Остап, а то чего-то смахиваешь, скорее, на ту нелетающую птицу... О ней у Алексея Максимовича сказано: "Робко прячет тело жирное в утесах". Как ее?..

-- Пингвина имеешь в виду? -- щерился в ответ Скиба.

-- Вот-вот, его самого... Или ждешь полковую тренировку и на ней будешь сбрасывать?

-- На ней, точно.

Эту тренировку с передислокацией и маршем, обещанную штабом полка, мы ждали со дня на день. Она должна была всесторонне выявить нашу подготовку к будущим испытаниям. О ней говорили всюду -- в курилке, на позиции, в казарме.

Люди были возбуждены назревавшими событиями, все принимали близко к сердцу. Мы, конечно, сознавали важность учения, маневра, которые где-то и кто-то планировал, и в то же время нам была дорога эта сложная, "тонкая" техника, которой предстояло трястись по таежным дорогам. Мы становились на сторону техники.

Перед самой сменой дежурных расчетов в курилке передо мной вырос сержант Коняев с расстроенным лицом:

-- Неисправность, товарищ лейтенант. Только объявил "Закончить перерыв", включили аппаратуру -- метки нет...

-- Кто работал?

-- Демушкин.

Я быстро зашагал к кабине. Тоскливо засосало под ложечкой: скоро смена дежурства, а тут -- неисправность! И что там еще такое? Опять Демушкин? Тогда сунул руку, чуть не отправился на тот свет, еле очухался... и снова?

Волна знакомых запахов -- горячей резины, краски, душистого ацетона --ударила в нос. У крайнего шкафа склонились Скиба и Демушкин. В выдвинутом блоке безмолвно краснели глазки накальных нитей ламп -- розовые отблески застыли на лицах солдат.

-- Что стряслось?

Демушкин, встревоженный, глаза округлились, растерянно доложил:

-- Выключали -- было все в норме, а включили -- пропала метка. Вот не знаю...

-- Чисто сгинула, -- спокойно добавил Скиба. -- Тут никто не виноват, товарищ лейтенант. Импульс запуска треба проверить.

-- Посмотрим, -- нетерпеливо остановил я его. Разглагольствует, а тут неисправность перед самой сменой дежурства. -- Подкатите осциллограф. Давайте схему.

Расспрашивая Демушкина о неисправности, я старался выявить все "предшествующие и сопутствующие" явления: при каких обстоятельствах пропала метка? Что еще удалось заметить? По своему опыту знал, что иногда это вдруг давало ключ к разгадке, помогало выявить неисправность. Блок этот -- тонкая и сложная штука. В нем сотни мельчайших деталей -- конденсаторов, сопротивлений, катушек индуктивности, десятки ламп, и в каждой из них может таиться неведомая причина. Восточная загадка! Поди разгадай ее!..

На этот раз она оказалась именно такой: ко времени смены дежурства найти неисправность не удалось.

Прошел еще час, за ним -- второй...

Первый план, который родился у меня сразу, как только сержант Коняев сообщил о неисправности, не оправдался. Разобрали до мелочей схему одного из узлов, прощупали вольтметром каждый ее участок, просмотрели на осциллографе эпюры напряжений, и неотвратимый вывод -- не здесь! -- горьким, обидным отзвуком отдался в сердце.

Поднявшись на занемевшие ноги, я невидящим взглядом смотрел на слегка подсвеченный экран осциллографа. Торопливо, словно живая, пробегала по экрану светлая точка, оставляя матово-белый следок. Извлеченный из шкафа блок лежал на столе перевернутый вверх "пузом", открывая все свое хитросплетение проводников и деталей. Оба оператора продолжали рассматривать его так пристально, словно тайна должна была вот-вот открыться. Лица у обоих багровые от напряжения. "Не здесь. Но где же тогда?" -- думал я мучительно.

Техники -- одни заходили в кабину, другие просто заглядывали в дверь --интересовались: что случилось? От помощи Юрки Пономарева я просто отмахнулся. С предложением своих услуг явился и Ивашкин. Вид у него был усталый. Для него началась новая полоса испытаний: жене снова сделали операцию.

Я пожал ему руку.

-- Спасибо, Андрей, тебе бы хоть раз хорошо выспаться надо.

-- Высплюсь когда-нибудь.

Потом пришел подполковник Андронов, как всегда сгибая пополам высокую фигуру в двери: ему уже успели все передать. Угрюмо, с недовольным видом расспрашивал о происшедшем. Складки на лице запали резкие, глубокие. Ему предстоял неприятный доклад штабу полка. С укором сказал:

-- Опять недосмотр... Так-то по вашей милости выполняем боевую задачу. Теперь проси, чтоб сняли с боевого дежурства! А я-то думал -- в этом месяце выскочите на первое место.

Я проглотил эту пилюлю. От досады и злости молча кусал губы. Да и что было говорить?! В штабе Андронова не похвалят за это, спасибо не скажут! Боевое дежурство. И опять из-за тебя, Перваков, шишки всему коллективу... Готов был зареветь, точно ребенок. Где причина? Если бы только найти!..

После ухода командира дивизиона солдаты стояли у шкафа не глядя на меня. Они ждали, что скажу. А я и сам не знал, как поступить дальше. Сидел, стиснув голову руками... Нет, унынием делу не поможешь -- только искать... А главное -- надо взять себя в руки.

-- Будем продолжать, -- наконец выдавил я.

И снова над схемой, разложенной на передвижном столе, склоняются наши головы, и снова -- в который раз! -- по запутанной паутине линий определяется путь прохождения сигнала. Тихо в кабине, только рядом на шкафу часы отстукивают звонкие торопливые секунды.

Должно быть, в полночь заныл телефонный зуммер: Андронов опять интересовался делами. Но что я мог доложить утешительного? Он выдержал паузу, -- наверное, погрузился в нелегкое раздумье. Потом вздохнул:

-- Утром придется продолжить. Отдыхать надо... Об устранении неисправности приказано доложить к обеду. Успеете?

Кто скажет -- успеем или нет? А если к обеду не найдем? Прославимся на весь полк. Какой уж тут отдых!.. Теперь сиди. Зарапортовался: все могу и все умею! В конструкторы полез, а простую неисправность найти смекалки не хватает! Так завтра и объясняй Наташке свое ночное отсутствие... А вот солдат, пожалуй, держать незачем.

-- Что будем делать? Командир предлагает отдыхать.

Скиба разжал упрямо сжатые губы: