Пробужденная совесть

Он снова усмехнулся. Деньги сгорели все.

XX

И тогда он присел к столу, зажег свечу, достал чистый лист бумаги и, обмакнув перо в чернильницу, на минуту задумался. Затем на листе бумаги стали медленно появляться одна за другою кривые строки.

«Его высокоблагородию, — писал Пересветов, — господину приставу 3-го стана. Сим извещаю, ваше высокоблагородие, что в ночь на 23-е мая сего года мною, неслужилым казаком Валерьяном Пересветовым, сперва ограблен, а затем задушен шнуром портьеры, в его собственном доме, купец Прохор Трегубов. А произошло все это при следующих обстоятельствах».

И Пересветов подробно излагал все подробности этого убийства, не опуская ни одной мелочи. Затем, когда заявление приставу было готово совершенно, он достал конверт и вложил туда, вместе с только что написанным, подложный паспорт и письмо Беркутова. Конверт этот он старательно запечатал и затем вышел с ним на двор и прошел в людскую. Рабочие только что поужинали и укладывались спать. Пересветов подозвал одного из них к себе и, вручая ему письмо, сказал:

— Отвези ты это, Адриан, к становому; да поскорее вези, чтоб после чего-нибудь не произошло. Слышишь?

— Ладно, — проговорил Адриан, почесываясь. — Доставим живой рукой. Постараемся.

Адриан всегда говорил о себе во множественном числе, если говорил с господами. По его мнению, так выходило аккуратней.

— Постараемся, постараемся, — шептал он. — А ответ мы вам привезем или нет?

— Нет, ответа не надо, — качнул головой Пересветов, — скажи, чтоб сам сюда ехал да чтоб с понятыми, скажи.

— Скажем, скажем; ай у вас, что неладно произошло, Валерьян Сергеевич? — внезапно спросил Адриан.

— Нет, теперь у нас все по-хорошему пошло, — радостно усмехнулся Пересветов, — помирились мы уж с ним-то. Рупь за рупь теперь сделались. Теперь уж и ему не в убыток и мне сходно!

Он снова ласково улыбнулся Адриану и тихо пошел вон из избы. Через минуту Адриан, верхом на лошади, крупной рысью, отправился к становому. А Пересветов ходил из угла в угол по кабинету, разводил руками и с кем-то разговаривал:

— Теперь уж вы меня после этой расписочки, сделайте милость, оставьте! Что же? Больше с меня нечего взять! Дело торговое! Банкрот-с!

Порою он присаживался на стул и глядел в одну точку усталым взором, потеряв счет времени. И вдруг его точно что обожгло. Он вскочил со стула и схватился руками за голову.

— Да что же это я наделал? — прошептал он. — Разума затмение нашло!

Внезапно он понял с удивительной ясностью весь ужас своего положения. Его разум просветлел, мысль заработала с лихорадочной быстротою, и весь его бред точно разогнало бурей. Он вспомнил о Кубани, о дешевых землях, о возможном на земле счастье, и ему захотелось всего этого до мучения. «Ведь у меня деньги в руках были, — думал он, бегая по комнате с горящими глазами, — деньги, тридцать тысяч! Ведь — это богатство! И я все сжег, своими руками сжег и своей же рукой донос на себя написал!»

— А теперь — каторга, цепи, позор, — кричал он и, ухватив голову руками, раскачивался всем туловищем, бегая по комнате. — Позор, позор, — рыдал он, скрипя зубами.

Аннушка с помертвевшим лицом прибегала к нему в кабинет, но он уже не обращал на нее никакого внимания. И вдруг он со всех ног бросился в конюшню, бегом вывел оттуда за недоуздок караковую лошадку и, без седла, прыгнув на ее спину, помчался пустынными полями.

— Адриан, Адриан! — кричал он, настегивая лошадь концом недоуздка.

Он хотел нагнать рабочего, чтобы отнять у него предательскую бумагу. Если работник не отдаст ее добром, он задушит его своими руками.

— Адриан, Адриан! — неистово кричал он, размахивая руками.

Ветер бил ему в лицо и развевал полы люстринового пиджака. Хмурые поля лежали без движения. А он летел все вперед и вперед и кричал:

— Адриан, Адриан!

И вдруг он понял, что ему ни за что не догнать работника. Времени прошло слишком много. Он остановил лошадь и прислушался. Лицо его искривилось. Вдали он услышал звон колокольчика, и он понял, что это едут за ним. Сейчас его поведут в цепи, на позор. Он повернул лошадь обратно и поскакал карьером тою же дорогой. Он толкал лошадь ногами бил ее кулаком по шее, по глазам, между ушей и пытался удесятерить ее силы. Звон колокольчика достигал его слуха и приводил его в ярость. У ворот своей усадьбы он бросил качавшуюся на ногах лошадь и бегом побежал к трегубовскому саду. Через минуту он очутился на берегу Калдаиса, на том месте, где он столкнул в воду Трегубова. Калдаис весь дымился паром и тяжело дышал, как загнанная лошадь. Пересветов огляделся: кругом был мрак, только у его ног колыхалась вода. Он прислушался и услышал звон колокольчика, звеневший уже около его усадьбы. Это привело его в ярость.

— Настя, Настенька! — внезапно крикнул он во весь голос.

Но ему откликнулся только звон колокольчика.

Пересветов скорчился как от удара плети. В ярости он сорвал с себя пиджак; и тут его взор упал на камень с тонким перехватом посредине, похожий на гирю, которыми упражняются гимнасты. Он расстегнул пояс, стягивавший его шаровары, и, схватив этот камень, пристегнул его ремнем к животу. Он боялся, что у него не хватит сил пойти ко дну.

— Настенька, — снова позвал он жалобно, поводя вокруг мутными глазами.

Его лицо почернело. Он ждал ее. Если бы она пришла, он пристегнул бы и ее к своему ремню, чтобы идти ко дну вместе. Но она не шла. В последний раз он услышал звон колокольчика у себя в усадьбе и, зажмурив глаза, прыгнул в омут. Его тело стало погружаться в воду. Калдаис хлестнул в его лицо мутной волною. Он хотел было крикнуть «Настя», а крикнул:

— Прохор!.. Прохор Егорыч!..

Он тихо пошел ко дну. Однако, макушка его головы еще долго виднелась над поверхностью, и Калдаис играл его волосами, как кистью камыша. Потом и она исчезла.

Алексей Будищев. 1900 г.