Жизнеописание Степана Александровича Лососинова

— Вот я отдал женщине пальто, вы даете мне куртку, это вот справедливость… Понять это очень просто, но нужно, чтобы все поняли. А за сим, как говорил физик, приступим к рассуждению на тему смерти. Я, предположим, умру, а ребенок, которому я дал шубу, будет жить. По существу, не все ли равно, жизнь или смерть? Ведь если взять все кладбища и все гробницы во всем мире, то покойников окажется в миллион раз больше, чем живых. Вы знаете, что мне пришло в голову: живые это интернациональное меньшинство.

— У вас что болит? — спросил чей-то незнакомый голос.

Лососинов с трудом открыл глаза. Лысый человек в очках был похож немного на Анатэму.

— Мне очень приятно лежать.

— Гм… Голова у вас болит?

Но Степана Александровича не интересовал этот разговор. Он снова закрыл глаза.

— Нехорошо только, что мертвых зарывают в землю, — сказал он, — сжигать гораздо лучше.

И вдруг сама собою объяснилась причина утренней тоски. Ему представилась Москва в ясное морозное утро. Над снежными крышами неподвижные серые дымки… Хорошо и вовсе не страшно стать таким тоже дымом и в морозное утро застыть под самым небом… Может быть, там встретится тот счастливый призрак… Он, вероятно, будет сиять, как огонь, и на него больно будет смотреть… Вот он близится. И уже в глазах в самом деле горят золотые и зеленые огни.

Он открыл глаза.

В комнате было темно, но какие-то светлые тени пролетали по потолку.

— Что это, — спросил Степан Александрович, — на потолке?

— Лежите смирно, — отвечал голос, — это автомобиль в переулок заворачивает… Я потушил свет, чтоб вам было спокойнее. Сейчас приедут за вами.

— Хоронить?

— Ну зачем хоронить! Поправитесь великолепным образом. Только уж молчите!

Но Степану Александровичу хотелось говорить.

— Я, знаете, — сказал он, — только сейчас понял смысл жизни.

— Да уж вижу — вы лучший русский человек… Горе с вами…

— Смысл жизни в том, чтобы делать свое хотя бы самое маленькое дело… Но делать честно.

— Открыл Америку!

— Что ж, если для меня она не была еще открыта. И надо быть обыкновенным человеком… Знаете, совсем простым… без всяких запросов… без всяких Наркомпросов…

— Лежите вы, а поправитесь, будете это свое маленькое дело делать… Ладно!

— Да, да. Ты будешь ко мне по вечерам приходить чай пить… Я женюсь на простой девушке… т. е. все-таки пусть она будет со средним образованием, но, понимаешь… без штук… И будут приходить друзья… тоже совсем обыкновенные и честные… и шутки будут такие простые, но смешные… Скажи… что ты мне положил на грудь? Мне трудно говорить.

— Ничего не положил. Помолчи!

Он опять закрыл глаза и опять увидал дымки над московскими снежными крышами. Один маленький дымок был особенно мил и уютен. И что-то было в нем даже родное и знакомое. Чтоб не терять из виду этот дымок, Степан Александрович не открывал больше глаз. Он не открыл их даже тогда, когда его подняли и понесли, приятно раскачивая.

«Меня везут в больницу, — подумал он, — это очень хорошо. Мешков молодец. Вообще все очень хорошо».

Почувствовав свежий морозный воздух, он на миг открыл глаза и увидел прямо над собой яркие зимние звезды.

«Значит, метель кончилась и идти домой будет легко, — подумал он. — Какие яркие звезды. Вот… вот в чем дело. Я же говорил, что это очень просто».

Он с трудом приподнялся.

— Тебе чего? — спросил, наклоняясь над ним, Мешков.

— На звезды надо смотреть. Чаще смотреть на звезды!

И прошептав это, он с удовольствием лег, а дымок все разрастался и вот уж черной тучею окутал вселенную…

Возвращаясь из больницы, Мешков долго стоял на углу своего переулка и смотрел на ясное ночное небо.

— Гм! — сказал он. — Если поправится, нужно будет в самом деле зайти к нему как-нибудь вечерком.

На этом обрывается рукопись.

Конец

1928