Каньон-а-Шарон

И вот, вернувшись домой с похорон Ицика, я позвонил этому Илье: на семинар приехали ученики и друзья Григория Соломоновича, неужели никому из них не интересна многолетняя его работа? Вдова оставила мне материалы... Разговаривал Илья по телефону нетерпеливо и хамски, но я решил не обращать на это внимания, и он наконец согласился встретиться на следующий день у входа в кампус математического факультета.

Как я и думал, он не пришел в назначенное им самим время. Я ждал на нежно-зеленой лужайке перед кампусом. На траве, как в американских колледжах, валялись студенты с книжками. В центре лужайки красовалась модернистская статуя, справа возвышался, как храм, Музей Диаспоры.

Лужайку пересекал, шаркая волосатыми ногами в сандалиях, толстяк в темной майке и шортах. Он ел на ходу питу с шуармой, неся ее перед собой в правой руке, потом помогал левой, чтобы поднести к лицу, и вгрызался, стараясь захватить одновременно и овощи, и мясо, и тесто. Губы и щеки блестели жиром. Курчавые волосы слиплись от пота. Человек внезапно остановился, переложил питу из одной руки в другую и почесал толстую ногу. Его отвлекла пробегающая кошка, и он замер, скособоченный, с полуоткрытым ртом. Распрямился, впился губами в питу и пошел, поглощенный едой, не имея привычки проверять себя сторонним взглядом, не зная, что это такое. Шаркая, он поднялся по мраморным ступеням и исчез за дверью математического кампуса.

Шесть или семь лет назад мы с оператором Витей снимали на этой лужайке фильм о приехавших из России, и каждому я задавал вопрос:

- Зачем вы сюда приехали?

Один математик тогда сказал:

- Я здесь, потому что у этой страны есть будущее.

Витя похвалил:

- Нарядно сказано.

Может быть, мы ехали не за будущим, а за прошлым. Тоже нарядно сказано, но это, скорее всего, так.

Передо мной возвышался суровый Музей Диаспоры. Я мог войти в него и оказаться в прошлом, на улочках средневековых гетто, в бедных еврейских местечках Волыни и Литвы, среди текстов, написанных язычками черного замерзшего пламени. Мне не хотелось. Мое прошлое - детские книги, мушкетеры господина де Тревиля, алмазные подвески, Версаль и Лувр. Пусть всего этого никогда не было нигде, кроме как в воображении, но ведь и прошлое лишь там, и променять Версаль на бедное местечко? Даже те, кто вышел из них и не знал ничего другого, стали называть рестораны "Версалями". В каждом городке - свой "Версаль", ампир и барокко, мебель под какого-нибудь Людовика...

Мне не хотелось вникать в этот мир униженной нищеты, но когда мы с Витей кончили съемку и не знали, куда деть три часа до прихода машины, я предложил зайти в музей - вот же рядом, надо же знать свое прошлое, - и Витя, злой с похмелья, сказал:

- Зачем мне, на хрен, прошлое, я и с настоящим-то справиться не могу.

Когда-то, когда меня унижали разговорами о корнях и предках, я ответил: "Вам важны предки, а мне - потомки, моя дочь, мои корни не в прошлом, а в будущем".

Витя бы посмеялся: "Нарядно сказано".

Колыхнулась дверь математического кампуса, и я увидел свои корни. На крыльце стояла Дашка. Она повернулась к отражению в дверном стекле, осмотрела себя и приняла небрежную позу. Я окликнул.

- Папа? - Дашка насторожилась. - Ты что здесь делаешь?

Она подумала, что я тут из-за нее. Поняв, что из-за Векслера, подошла, присела рядом, откинула волосы, задумалась: сказать мне все, не сказать... Решила не говорить:

- Тут напротив дешевая студенческая забегаловка, булка с рыбой и гарниром - три шестьдесят.

Из кампуса вышел Илья. Сумрачный, с выражением брезгливой иронии на худом лице. Вместе с ним вышел второй, мне не знакомый, бородатый, пошире в плечах и поплотнее. Оба - в джинсах и распахнутых на груди теннисках. Они подошли к нам.

- Удрали? - спросила Дашка.

- Там нечего слушать.

Илья и не подумал представить бородатого. Тот был культурнее, испытывал из-за этого неудобство, предупредительно улыбался.

- Это мой папа, - сказала Дашка.

Парень назвался:

- Боря.

Илья объяснил ему:

- Господин Волков, друг Векслера, хочет привлечь внимание мировой общественности к трудам великого математика. Наш скорбный труд не пропадет. Ничто на земле не проходит бесследно. Векслер много работал последние годы. Вдова бережно собрала наследие.

- Может быть, в университет сдать? - предложил Боря.

- Да я уже сдал туда в архив. Кто там будет читать?

- Болдин приехал. Может, с ним поговорить? - снова предложил Боря и счел нужным сообщить мне: - А мы вышли перекусить что-нибудь, я, понимаете, толстый.

- Боря, сбегай, забегаловка рядом, - сказал Илья, - принеси на всех.

- Почему я?

- Потому что ты американец. Вы должны оказывать нам материальную помощь. Мы тут за вас кровь проливаем, противостоим мусульманскому миру.

Мимо нас прошли спортивный мужчина и высокая девушка. Илья взглядом показал другу на них:

- Видел? Вот какие математики требуются. Будь же логичным. Мы не требуемся не потому, что нас оттирают, а потому, что для нас нет задач. Если задачу может решить девчонка с куриными мозгами и длинными ногами, Штильман возьмет на работу ее, а не тебя с...

- Ну, ну, договаривай.

- Договариваю: куриными ногами.

- Думаешь, у нас не так?

- Да, но есть разница между маленькой страной и большой.

- Я не замечаю, - сказал Боря, - хотя три года прожил в Израиле, а теперь вот живу в Штатах.

Я подумал, в самом деле, где он мог заметить разницу между континентами? На работе, глядя в компьютер? На автостраде по пути домой, где в машине работает кондиционер и даже хиты в магнитофоне те же самые? Дома, за едой из супермаркета или перед телевизором с американскими фильмами? Что для него прошлое?

По аллее, занимая всю ширину, медленно подкатил туристский автобус с затемненными стеклами высокого обзора. Остановился у входа. Из двери кампуса высыпали математики. Среди них был Володя, и Дашка, вскочив с травы, замахала ему рукой.

Мне показалось, за шесть лет он не изменился.

- Очень рад вас видеть, - он пожал мне руку. - Как Ира Николаевна?

- Спасибо.

- Как жару переносит?

Безупречный был малый - ничего лишнего и все, что требуется. Я начал поддаваться его обаянию. Все-таки Гай очень был похож на отца.

Румяный дядька в российской велосипедной шапочке выскочил на крыльцо и что-то кричал. Все подтянулись поближе, чтобы слышать. Мы тоже прислушались.

- В нашей программе произошли изменения! - кричал человек в шапочке. Запланированная экскурсия в Старый город и к Стене Плача, к сожалению, не состоится в связи с опасностью террористических акций! Вместо нее мы решили предложить вам не менее интересную экскурсию в Яд ва-Шем, Музей Катастрофы европейского еврейства! Господа, кто не был там, я очень рекомендую поехать! Эта трагедия нашего народа запечатлена в оригинальном незабываемом проекте! Те, кто уже был там или не может поехать по состоянию здоровья, могут посетить выставку художественной фотографии "Эротика цветов"! Напоминаю, что вечером, в семь часов, мы все встретимся на общем ужине в ресторане гостиницы! Желающих поехать в Яд ва-Шем прошу занять места в автобусе! Перекусить мы можем там, к вашим услугам великолепные буфеты и кафе!

- Кто это? - спросил я Дашку.

- Краснопольский. Он делает сборник памяти Григория Соломоновича.

- Ничто на земле не проходит бесследно, - повторил Илья. - Вот и оригинальный незабываемый проект у нас есть.

- Что ты вдруг? - недовольно сказал Боря. - Яд ва-Шем тебя не устраивает?

- Меня не устраивает эта незабудка в шапочке.

Он начинал мне нравиться.

- Ты едешь? - спросила Дашка Володю.

Тот пожал плечами:

- Вообще-то сегодня я не настроен...

- Зачем ему, - сказал Илья. - У него есть Дахау. Ты хоть был там? спросил он Володю.

- Был, - ответил тот спокойно.

- Ну и как тебе проект?