Хрущев: Подари себе рай (Действо 1)

- Центр требует предельной активизации. Впрочем, оно и понятно Центр всегда этого требует. Хотя прекрасно знает: каждую секунду хожу по острию кинжала. "Почему кинжала? - удивился про себя Сергей. - Почему не ножа? Что у него - горцы есть в родословной?" - Не обращайте внимания на то, что я ворчу. Проблем тысяча, времени на их решение никак не хватает, вот и становишься брюзгой. Когда вы отправляетесь домой? Через два дня? Отлично, я подготовлю всю информацию.

Он как-то изящно провел холеными пальцами по лицу - ото лба к подбородку - и словно стер с него печать усталости, озабоченности. Перед Сергеем вдруг предстал не обремененный тяготами жизни, не измотанный подозрениями и страхами пожилой господин, а жизнерадостный, жаждущий веселых приключений юноша.

- Вы, вероятно, удивились, что это за шумная гульба идет в солидном респектабельном магазине? Да?

- Признаюсь, удивился.

- Я так и думал, - Богуславский подмигнул, пригладил аккуратные усики, французскую бородку. - Собрались друзья Крыси Вишневецкой... Простите, вы, я надеюсь, знаете, кто это такая?

- Нет, не знаю, - со вздохом признался Сергей, вспомнив слова Менжинского.

- Крыся - великая певица! - воскликнул с пафосом Богуславский. - Всю Европу объехала с триумфом. Везде аншлаг - в Лиссабоне и в Лондоне, Париже и Мадриде, Вене и Стокгольме. А Берлин! - он всплеснул руками и несколько раз цокнул языком. - В Берлине ее не отпускали со сцены тридцать четыре минуты!

- Выходит, бенефис её справляете? - засмеялся Сергей. Богуславский взмахнул рукой:

- Обмывается её бо-о-о-льшая покупка! Сегодня она приобрела у меня спальню самой пани Валевской.

- Той самой? Настоящую?

- Вы знаете, и у меня были сомнения. Но знатоки, но специалисты утверждают - да! Приезжал даже эксперт из Франции. И обнаружилась эта спальня в одном из имений Потоцких. А теперь пойдемте, я познакомлю вас с Крысей и её друзьями.

- Удобно ли? - замялся Сергей, лихорадочно прикидывая все "за" и "против" такого шага. - И как, кем вы меня представите? Сами же говорили про острие кинжала.

- На этот счет не извольте беспокоиться, представлю в лучшем виде.

И видя, что Сергей все еще колеблется, заверил:

- Моими гостями бывают главным образом друзья России. Не те, кто на каждом перекрестке кричит: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Таких в Польше моментально отправляют за решетку. Нет, те, кто носит Россию в сердце.

И вскоре Сергей и Богуславский вошли в правую комнату. Она была довольно большой, и немногочисленная легкая мебель со светлой обивкой усиливала ощущение простора, спокойствия, умиротворенности. На трех софах стиля рококо полулежали-полусидели три пары. На маленьких столиках стояли бутылки, блюда с закусками, вазы с фруктами и конфетами. Окинув взглядом дам и кавалеров, одетых изысканно, с иголочки, Сергей мгновенно узнал двоих: фото Крыси Вишневецкой и Юзефа Чарнецкого имелись в фототеке ОГПУ. "Веселенькая компания", - внутренне напрягся он и посмотрел на Богуславского.

- Пани и панове! - начал тот тоном щедрого хозяина, жаждущего предложить дорогим гостям редкостное блюдо, - в Варшаве проездом из Совдепии известный художник Серж Полянский. Прошу любить и жаловать.

- Поляк? - удивленно вскинул брови Вацек Юзич, колбасный король, депутат сейма.

- Русский, - довольно резко парировал Сергей.

- Панове, - вмешался Чарнецкий. - При чем тут национальность? Художник - гражданин мира.

Депутат хотел что-то возразить, но ему не дал этого сделать Збигнев Збышко, желчный редактор популярного еженедельника.

- Тебе, Вацек, следует всегда помнить одну вещь.

- Какую? - заинтересовался Богуславский.

- А вот какую, Зденек. Он - жест в сторону Юзича - тезка главы ОГПУ Менжинского. И уже по одному этому должен вечно испытывать чувство вины перед всеми поляками.

При этих словах певица осушила бокал вина и положила в рот маленький кубик ананаса.

- Збигнев как всегда прав, - Крыся подошла к Сергею, положила ему руку на плечо. - Жаловать его будете вы,панове. А мы, - она оглянулась на женщин, - мы будем его любить.

И, поднявшись на носки, она поцеловала Сергея в губы. "Красива, черт бы её побрал! - подумал он, следуя за тянувшей его за руку к софе Вишневецкой. - Однако, красота эта злая, хищная. Умный человек дал ей кличку "Рысь". Проницательный".

- А вы с вашими холопскими штучками вечно норовите удовольствие подпортить, - прохныкал Юзич. - Я же никогда не напоминаю вам, что вы, Збигнев, не шляхетского происхождения.

- Я сейчас вылью на вашу плешивую голову весь этот ликер! побагровел Збышко.

- Господа, господа, - заговорил по-русски Богуславский. - Мы хорошо знаем вашу взаимную симпатию. Лучше давайте послушаем нашего гостя. Нам же интересно услышать из первых уст о жизни людей искусства в Москве. Многие уехали, но многие и остались.

- И вернулись, - подсказала Вишневецкая. - К примеру, Алексей Толстой.

Большой и Малый, МХАТ, другие театры пополнились способной молодежью. Конечно, Репиных, Шаляпиных, Блоков за десять-пятнадцать лет не создашь, не спеша начал Сергей. - Но есть Маяковский, Серов, Станиславский, Горький, Мейерхольд, Прокофьев. Растут Фадеев, Асеев, Шостакович, Эйзенштейн, Булгаков. Слов нет - бывает и холодно, и голодно. Но есть главное востребованность художника обществом.

"А этот Полянский - штучка перченая. Как бы мои гаврики не прокололись на какой-нибудь ерунде. Хоть и репетировали нескольких вариантов, и народ они - что "Збышко", что "Юзич", что их "девицы" тертый, но этому русскому палец в рот не клади. Всю руку отхватит".

- А что вы, лично вы, как художник, думаете о черном квадрате? Юзич с явным любопытством ожидал ответа, хотя этот вопрос предварительным сценарием встречи предусмотрен не был. Чарнецкий одобрительно кивнул Вацеку. "Как здорово, что буквально на днях Иван, Никита и я спорили на эту тему, - подумал Сергей. - А то этот Богуславский со своим экспромтом об известном художнике из Москвы подвел бы меня под монастырь, пусть и католический".

- Если бы Малевич создал "Три богатыря", "Грачи прилетели", "Над вечным покоем", "В чем истина?", "Апофеоз войны", "Иван Грозный убивает своего сына", "Не ждали", я имею в виду - хоть одно из этих полотен - и "Черный квадрат", я подчеркиваю - "и" - тогда был бы предмет для диспута. Мы же говорим об искусстве, а не о выкидышах искусства. Не так ли, господа?

Наступило молчание, которое прервала Крыся.

- Серж нравится мне своей решительностью, - сказала она, обнимая его за шею. - Малевич, как и Кандинский и многие другие, решительно отвергает старое искусство. Серж и многие другие не менее решительно отвергают Малевича и то, что называется "новое искусство". Вообще Россия сегодня одержима решимостью во всем: в переделке мира, в искусстве, в политике. Не то, что усталая, дряхлая Европа!

- Будь она решительнее, большевиков бы ... - начал было захмелевший Юзич и вдруг осекся под свирепым взглядом Чарнецкого. А тот, мгновенно приняв улыбчатый вид, заявил:

- Предлагаю тост за пана Полянского и за его плодотворное творчество. Вы, насколько я понял, пейзажист?

- Нет, - ответил с веселым прищуром Сергей. - Я портретист.

Богуславский наполнил бокалы зубровкой, восемь рук сдвинули их в центре комнаты - дзинь!

Ах, этот звон наполненной живительною влагою посуды, будь она из самого дешевого стекла или из лучшего хрусталя; раздается ли он в бедняцкой хижине, расхожей столовой или таверне, скромной холостяцкой квартирке или роскошном особняке, фешенебельном ресторане, графском замке или королевском дворце; является ли влага простым виноградным вином или домашним самогоном, водкой, джином, виски, марочным коньяком или шампанским; пьют ли за здравие или за упокой, за новый чин или за старую дружбу, любовь и победу, горе или радость во всех их проявлениях, за ловкий обман или хитроумную махинацию, наконец - от невозможности не пить, или просто от абсолютной возможности пить все, что только заблагорассудится - человек ожидает радостного облегчения, возвышенного полета мысли или сладостного забвения, заглушения совести или притупления всяческой боли - чувств и ощущений, которые без этой влаги ему неподвластны - да здравствует во веки веков этот великий звон, господа - дзинь-дзинь-дзинь!