Последний барьер

Коридор пуст. Дежурный воспитанник во дворе подает команду:

- Напра-во! За мной бего-ом марш!

Замелькали белые майки, и колонна трусцой потекла на футбольное поле. В глазах у ребят лукавые искорки. Сегодня Бас но накрыл никого из разгильдяев. Это своего рода азартное и веселое состязание.

Дежурный воспитатель прячет блокнот в карман и тоже идет на спортплощадку. Пробежав два круга, воспитанники перестраиваются для гимнастики, а дежурный контролер с воспитателями обходят отделения и проверяют, нет ли кого в медвежьей спячке под одеялом или, как иногда бывает, под койкой.

Ребята делают упражнения. Руки в стороны, руки вверх!

- Л с тобой что такое? - Взгляд Озолниека засекает Висвара Мейкулиса, воспитанника из Киршкалнова отделения, прибывшего в колонию месяца четыре назад. У него кличка "Кастрюля", и он - типичный представитель категории "тихих". У Мейкулиса под глазами лилово-радужные синяки, похожие на георгины.

Мейкулис перестает махать руками, виновато опускает голову и молчит.

Начальник бросает вопросительный взгляд на Киршкална, но воспитатель сам в недоумении, он лишь пожимает плечами.

- На вечерней линейке этой превосходной симметрии не было.

- После зарядки зайдешь ко мне, - велит Озолниек воспитаннику.

Но и в кабинете начальника выяснить ничего не удалось. Мейкулис бубнит одно и то же:

- Я шел после вечернего гудка в уборную, поскользнулся и упал. И приложился об толчок. В уборной было мокро, я поскользнулся, и упатт, и стукнулся... - и так далее.

- Сними рубаху! - приказывает Киршкалн.

Мейкулис медленно и неохотно стягивает с себя одежду, не переставая тихонько бормотать:

- Говорю же, нет ничего. Я вчера шел...

Он стоит голый по пояс, стеснительно мнет в руках рубаху.

- Подойди-ка поближе к окну! - Начальник подталкивает Мейкулиса вперед, и солнце обливает его тощий торс. - Гляди-ка сюда! И вот еще, и здесь тоже... - Озолниек тычет пальцем в бока и спину парнишки.

Киршкалн кивает. Густые синяки говорят сами за себя.

- Да это ничего, - мямлит Мейкулис и даже пробует засмеяться. - Когда упал, я еще немножко катился и стукнулся об стену и об толчок...

Озолниек взвивается:

- Это, - наверно, толчок подпрыгнул и треснул тебя! Говори, кто бил?

- Никто. Когда я вечером...

- Опять сказка про белого бычка!

Начальник снимает телефонную трубку и звонит в санчасть.

- Фельдшер? Зайдите, пожалуйста, ко мне!

Через несколько минут является фельдшер.

- Осмотрите этого молодца! Каково происхождение синяков на его теле?

Старый, видавший виды фельдшер разглядывает Мейкулиса.

- Отделали тебя, сынок, под орех! Но бил неопытный. Специалист, тот разделал бы так, что и комар носу не подточил. А глазки-то, ай-ай-ай! Раскрой рот! - Фельдшер берет Мейкулиса за подбородок. - Ну-ка, разинь пошире. К свету. Та-ак. Полюбуйтесь! - обращается он к начальнику. Слизистая изранена о зубы. Заметный отек. Поколотили основательно.

- А теперь что ты скажешь? - спрашивает Киршкалн.

Теперь Мейкулис молчит, но как только фельдшер УХОДИТ, на вопрос, кто бил, заводит старую песню:

- Я пошел вечером в сортир, поскользнулся и...

- Хватит! У меня больше ист времени слушать эти глупости. Выяснить и доложить! - говорит Озолниек воспитателю.

Заперев Мейкулиса в своей комнате, Киршкалн отправляется на поиски воспитателя, дежурившего в эту ночь.

Уже довольно долго жизнь в отделении течет сравнительно спокойно, и вообще избиения теперЕ, стали редким происшествием в колонии. По хочется думать, что в этом замешаны ребята его отделения, разве что только Зумеит. Уж больно здорово Мейкулис запуган.

Вчера Киршкалн был в зоне до половины двенадцатого. После вечерней линейки ребята тихо-мирно разошлись по отделениям. Трудно допустить, что после отбоя кто-то из другого отделения рискнул бы напасть на Мейкулиса. Выходит, побили свои, и это в самом деле могло произойти в туалете. В коридоре навряд ли, поскольку Мейкулиса били основательно и долго, а в комнате отделения этого никуда не допустил бы Калейс. Но что же послужило поводом? Старая вражда, внезапный конфликт или натравил кто-то со стороны?

Дежурный воспитатель не успел еще смениться и уйти домой.

- Ночью все было тихо. Твое отделение в самом конце коридора, и я ручаюсь: никто чужой там не шлялся. Только если в туалете или в отделении, по говорю же тебе: все было тихо. Конечно, далековато, но трудно так избить и чтоб совсем без шума.

- Как раз этого-то увальня можно лупить, пока дух вон не выйдет, а он все будет стоять навытяжку, как прусский солдат, - говорит Киршкалн и уходит, фактически ничего нового не узнав.

Значит, все-таки свои. Не станет же врать дежурный воспитатель. А впрочем, черт его знает. Кому приятно было бы сознаться, что на его дежурстве случилось такое дело.

Председатель совета Калейс тоже ничего не знает:

"Пока не заснул, в отделении было все спокойно".

Воспитатель ведет Мейкулиса в столовую, стоит с ним рядом до конца завтрака, потом снова сажает под замок.

Гудит сигнал строиться на кружковые занятия и утренний осмотр. Сегодня Киршкалн проверяет своих особо придирчиво, смотрит, как начищены сапоги, все ли пуговицы пришиты, заставляет вытянуть вперед руки. Кое-кого отсылает в туалет помыться еще раз.

Среди них и бывший "дядька" Мейкулиса Рупгис и ближайший друг-приятель Рунгиса. У Рунгиса лапы действительно грязноваты, а его товарищ вспыхивает и, не двигаясь с места, оправдывается перед воспитателем:

- А меня за что? Поглядите, ни одного пятнышка!

- Ладно, ладно, делай, что тебе велят!

По приказание не выполнено. Когда остальные ушли, Киршкалн подходит к ослушнику.

- Хорошо, - спокойно говорит воспитатель. - Насчет рук я, может, и ошибся. - И без перехода, выпаливает в упор: - Где Рунгис бил Мейкулиса? В туалете или в отделении?

Парень лупит глаза и растерянно брякает:

- Не, не в отделении! - И, смекнув, что проболтался, зло глядит на Киршкална, пробует исправить оплошность: - А я ничего не знаю, кто кого бил.

- Ясно, - усмехается Киршкалн, - уматывай! И я от тебя ничего не слышал, понятно?!