Сто дней до приказа

А что, собственно, со мной случалось в жизни? Да почти ничего.

Впрочем, именно в армии я впервые попал в настоящую переделку. Во время апрельских учений мы несколько раз меняли расположение лагеря, и какой-то идиот второпях сунул в машину со снарядами "буржуйку", из которой не были выброшены раскаленные угли. Мы уже разбивали палатку на новом месте, когда Шарипов застыл с колышком в руке и проговорил:

-- Ну, сейчас шибанет!

Из-под брезента, закрывавшего кузов, валил густой дым, изнутри светящийся огнем. Не помню, кто бросился первым, но на несколько секунд нас опередил комбат, он-то со страшной руганью и выбросил печку из кузова, а мы лихорадочно тушили занявшиеся, в струпьях обгорелой краски ящики, стараясь не думать о том, что в любое мгновение можем превратиться в пар. Страх пришел потом, когда, закурив трясущимися руками и путая слова, мы наперебой описывали друг другу случившееся, как дети пересказывают содержание только что увиденного фильма. А перепачканный пеплом Уваров сидел на траве, мотал головой и повторял, точно заевшая пластинка:

"Ну, чепэшники, мать вашу так! Ну, в/ч чп..."

Да-а, еще минута -- и было бы ЧП на весь округ, а в газете "Отвага" появился бы большой очерк капитана Деревлева под названием "Сильнее смерти и огня", где наши героические, овеянные пороховым дымом силуэты решительно заслонили бы нелепые, разгильдяйские причины чрезвычайного происшествия. Возможно, и Лена со временем узнала бы, что ее несостоявшийся спутник жизни погиб, спасая боеприпасы от разбушевавшейся стихии.

Но ничего этого не произошло, и мы -- Титаренко, Шарипов, Чернецкий, Зуб и я -- стояли, бессильно обнявшись, нервно смеясь и ощущая себя братьями... Интересно, откажутся они завтра от своего приговора или нет?

И мне приснился сон, но какой-то странный, вывернутый наизнанку: не я убываю на "гражданку", а все мои домашние -- мама, отец, Лена -- приезжают к нам в часть с чемоданами, в дембельской форме, а у Лены на груди даже медаль. Зуб рассказывает моим родителям что-то хорошее про Елина. Я подхожу к Лене и спрашиваю:

-- Разве за это дают медали, Лена?

-- Лешенька, ты что, меня не узнал?! -- удивляется она.-- Это же я, Таня. Только ты не волнуйся, глупенький, главное -- ты уже дома...

Но в это время раздаются голоса, топот, и запыхавшийся сержант Еркин с растрепанной книжкой за ремнем кричит во весь дух:

-- Батарея, подъем! Тревога!

И все начинают приплясывать и грохотать сапогами об пол, а Таня сильно тормошит меня за плечо-- мол, танцуй с нами!

Я открываю глаза и вижу старшину Высовня:

-- Трибунал проспишь!--сурово острит прапорщик.

13

Цыпленок медленно опускается перед Елиным на колени, и осторожно, точно боясь испачкаться в чем-то, склоняется над ним. Прислушивается... Я не выдерживаю и отворачиваюсь.

В небе, словно надраенная до блеска дембельская пряжка, сияет луна.

1980--1987