Хрущев: Подари себе рай (Действо 2)

"Все знает, - с ужасом, приправленным умилением, подумал Никита. Все, и дела, и мысли, и людские отношения".

- Достойны, товарищ Сталин.

В тот же день дома за ужином Никита спросил Нину:

- Ты давно не видела Машу?

- Была у нее только вчера. А что? - удивилась она. Последнее время он все реже вспоминал об Иване с Машей, о Сергее.

- Да нет, ничего особенного, - смутился он. - Как она без Ивана, одна?

- По всякому.

- Алешка, небось, вытянулся?

- Алешка герой. В первый класс пошел на год раньше, чем положено. Теперь уже в третьем.

- Давно они у нас не были. Ты бы пригласила их в гости на праздники.

- Гостями ты у нас командуешь, - с укоризной посмотрела она на него. - Потому и не были.

Из писем Маши Ивану

Январь. Как это здорово, что восстанавливается старая традиция Новогодняя Елка! В моем магазине мы отвели целую секцию под елочные игрушки. Светло, радостно, нарядно - все эти разноцветные шарики, звездочки, гирлянды. На первом этаже поставили большую елку и Дед Мороз (Ставицкий из посудного отдела) встречает детей и взрослых забавными шутками-при-баутками. Ставицкий утверждает, что придумал их сам. Но Клавдия Михайловна из обувного (ты ее видел на пятидесятилетии нашего заврайторга, такая шикарная гранд-дама) по секрету поведала мне, что почти все читала в дореволюционных журналах. Детвора мечтает попасть на елку в Колонный зал Дома Союзов, свой районный Дворец пионеров или Дом культуры. Музыка, игры и танцы вокруг елки, песни. И конечно, подарки - печенье, конфеты, мандарины. Нашему Алешке повезло - он побывал и в Колонном зале, и в Центральном Дворце пионеров. Взахлеб рассказывал, как танцевал с красавицей Снегурочкой. А с мешочками подарков засып?л в обнимку.

Девятого, перед концом школьных каникул, нас Нина пригласила на их дачу. Никита Сергеевич (теперь только так) прислал за нами машину и это было уже сам? по себе большое удовольствие для Алеши. Он сидел рядом с шофером и неотрывно глядел вперед. У них тоже была елочка, правда, небольшая, и украшена она была только конфетами, абхазскими мандаринами и крымскими яблочками. Нина сказала, что муж вообще хотел запретить - нечего, мол, устраивать поповский шабаш. Дети веселились вовсю, а Дедом Морозом был Леонид, и представь - его никто не узнал, так здорово он загримировался, и даже голос изменил. Ты ведь помнишь, он очень способный мальчик. Избалованный, но это понятно, рос без матери, все его жалели. Вошел с мороза, сказал простуженным басом: "Я прямо с Северного полюса. Подарков привез целый воз олений. А ну, кто стих прочитает, кто песню споет, кто танец спляшет - становись в очередь!" Что началось - кутерьма, смех, радостный визг. Детей всего несколько, а колготня с весельем великая. Глядим - сам хозяин потеплел, строгость глаза покинула, даже в хоровод его дети с Дедом Морозом затащили. Ночевали мы там же, на их даче. Утром ребята побежали на лыжах, играли в снежки, лепили бабу. А я посидела с взрослыми. Попили чаек, покалякали. В общем, что я могу тебе сказать? Заматерел наш Никита. Стал, точнее становится, крупным барином. Он хоть и пыжится это скрыть, да только плохо получается. Как это видно? А по всему: и по взгляду, и по жесту, по всей манере поведения; особенно по речи. Прямо режет слух сплошное повелительное наклонение. Он теперь большой начальник, понятно. Даже очень большой. Только разве это главный признак человеческой значимости? Впрочем, может, я чего-то недопонимаю, что-то преувеличиваю или вижу не в том свете, в каком следует. Приедешь, увидишь сам, оценишь, поймешь, сделаешь выводы.

Как говорится - чужая душа потемки. Вдруг есть такие обстоятельства (о которых мы и ведать не ведаем), которые диктуют именно такой стиль жизни, поведения, руководства. Вполне это допускаю.

Маша не знала и не могла знать, что, глядя на нее в эту ночь, Никита вспомнил разговор со Сталиным, ту часть его, в которой вождь упомянул об Иване и Сергее. "Неужели ему докладывают о каждом моем шаге, каждом вздохе? - впервые в его сознании пока еще слабо забрезжил холодок неприятия, отчуждения, неприязни. - Неужели нужно брать под контроль даже безграничную преданность? Это уж слишком, честное слово - слишком! Хотя... - попытался он тут же найти этой тотальной слежке за всем и всеми какое-то оправдание - хотя человек сегодня думает и чувствует так, а завтра, а послезавтра уже эдак. Хрен его знает, может, так вернее, надежнее, так лучше для нашего же собственного блага. Мало ли ловких перевертышей было и в мировой, и в нашей русской истории. И в давней, и в совсем недавней. Курбские, Мазепы, Троцкие... Скверно огульно подозревать, но еще хуже доверять бесконтрольно. Хуже, хуже! По себе, по своему опыту знаю - у революционной бдительности нет и не должно быть предела".

Март. По твоему настойчивому совету поступила я в заочную аспирантуру. Ясное дело, это для тебя не новость. И то, что я за год сдала кандидатский минимум - тоже. Новость вот что - мой научный руководитель профессор Войтович (ты его должен помнить, он был у нас однажды в гостях) дал мне на выбор несколько тем и я остановилась на такой: "НЭП в переходный период пятиукладной экономики". С третьего захода утвердил он мой план и я приступила к работе. А десять дней назад ко мне прибежала его жена Раиса Соломоновна. В ту ночь профессора Войтовича, зав кафедрой экономики Плехановского института, ученого с европейским именем, арестовали. Оказывается, до двадцать первого года он был меньшевиком, а главное - имел личные отношения с Троцким. Я пыталась связаться с Никитой Сергеевичем. Дома никто не отвечал - видимо, они на даче, а дачного телефона я не знаю. В МК ответ один - товарищ Хрущев занят. Наконец, вчера прорвалась. Он меня выслушал, помолчал. Потом говорит: "Знаю. Прокурор согласовывал со мной санкцию на арест. Войтович признался, он - английский шпион. И к тому же не раскаявшийся троцкист". И знаешь, говорил он все это чужим голосом холодным, далеким, прокурорским. Закончил он тем, что заявил: "Скверного научного руководителя вы себе выбрали. Мы подберем для вас достойную замену. И советую - больше в это дело не соваться". Так и сказал - "не соваться". Как будто для меня самое главное диссертация. А человек? Войтович такой же английский шпион, как я королева Великобритании. Рассеянный, полуслепой, дряхлый старик, ходит с палочкой, скверно слышит. Из дома в институт и из института домой его возит один и тот же таксист. Забыла - еще Хрущев сказал, что раскрыты многочисленные связи и контакты Войтовича. Спросил бы у этого таксиста. Он уж точно рассказал бы о многочисленных связях и контактах восьмидесятилетнего агента международного империализма.

Письмо пересылаю со знакомым дипкурьером. Прочтешь - уничтожь.

Май. Приехала к нам из твоего села девушка, очень милая, скромная, зовут Соней. Приехала с письмом от твоего брата Федора. Это дочь его соседа Гната. Сам Гнат и вся его семья умерли с голода. Соня чудом уцелела, а деваться ей некуда. Конечно, я взяла ее к нам домработницей. Каких только ужасов она ни порассказала о голоде на Украине. Приведу лишь некоторые случаи. Украiньску мову не разумею, сам знаешь, потому даю лишь русский пересказ:

- Ох, тетечка Мария, целое море горя людского затопило наши хаты и пашни, наши сердца и души. И куда ни глянешь, всюду смерть стоит со своей косою наготове. Нигде не брешет собака, не мяучит кот - всех поели, а которые живые остались, те спасаясь сбежали в поле да в лес, одни вороны, злющие, голодные, летают над селом, ждут падаль и человечину. А Сильченки, чья хата у выселок съели Степку, ихнего батрака. И дед Сильченко, и его старший сын Гаврила лишились ума и друг дружку вилами закололи. Так милиционеры этих мертвяков и бабу Ганну и тетку Василису и всех детей на одной подводе в район увезли. А в соседнем селе Бодрицы голова Драченко согнал всех, и старых и малых, и свою жинку с детками в большой панский хлев, все двери запер и поджег. Мальчишка, который сбежал, слышал, как он сказал: "Чем так мучаться, лучше всем миром на тот свет". Пришел в управу и повесился. В Родимцах сход решил всем сняться и уходить в город. Полтавский голова приехал, стал их отговаривать. Его провели по селу, показали дома, где вымерли целые семьи, и хоронить некому. Он все равно, талдычит свое, селяне ни в какую: "Не хотим добровольно идти на погост, уйдем в город". Тогда пришли солдаты и всех постреляли. Не отправляй меня, тетечка, назад на верную погибель, я все что хочешь для тебя буду делать - стирать, готовить, штопать, за дитем ходить. Хочешь ножки тебе буду мыть и спинку чесать. Рабой на всю жизнь буду верной. Только не прогоняй меня, сиротинку. Христом Богом молю!"