Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия

XIII

ГДЕ ИСКАТЬ ПОЭЗИИ В ПРИРОДЕ?

Тихонько насвистывая про себя модный в то время романс "Скажите ей", Ластов рассеяно шел рядом с Наденькой, отбивая тростью пушистые головки одуванчиков, устилавших край дорожки.

- Что вы казните несчастных? - спросила гимназистка.

- Виноват! - очнулся поэт и, тут же заметив, о чем просит извинения, рассмеялся. - А вы думаете, им больно?

- Больно не больно, а все-таки жаль убивать хорошенькие создания природы, которые ни в чем не повинны. Вы, я вижу теперь, поистине - натуралист, холодный, бессердечный, и если сочиняете стихи, то, вероятно, одни саркастические; мне не верится, что вы и в душе поэт.

- Какая вы невероятная. Почему же вам это не верится? Объяснитесь ближе.

- Потому что, видите ли...

Наденька замолкла и опустила личико в знакомую нам уже розу, похищенную у пастушка.

- Потому что человек, погрузившийся, так сказать, по уши в сухой анализ жизненных процессов, должен поневоле потерять уважение ко всему прекрасному: встретится ему что прекрасное, возбуждающее в нем своей безукоризненной изящностью смутное, приятное чувство, - с кровожадностью хищного зверя бежит он за ножичком, за микроскопом, с холодною любознательностью разлагает прекрасное на составные части: надо же допытаться до основной причины приятного чувства; ну, и допытается, найдет, что виновата во всем какая-нибудь мелочь, "недостойная разумного человека"! Усмехнется он с сожалением над собою и прочтет себе мысленно мораль - впредь быть осмотрительнее и не увлекаться всякой милой безделушкой.

- Зачем же читать себе мораль? - возразил натуралист. - Если безделушка мила, то не грех и увлечься ею. Надо пользоваться всем в сей жизни бренной: "Man lebt nur einmal" Walzer vou Strauss ["Живешь только раз" вальс Штрауса (нем.) ].

- Это ужасно! С возмутительным прилежанием разыскиваете вы значение всякого винта, всякой пружинки в механизме прекрасного творения и, опрофанировав его, извлекаете из него еще практическую пользу... Да это - уголовное преступление; это низ... непростительно!

- Что ж вы недоговорили? Вы высказываете чистосердечное убеждение, я не имею права обижаться.

- Все равно... Эта роза напоминает мне одну мысль у Белинского. Читали вы его статью о Лермонтове?

- О стихотворениях его?

- Да.

- Читал: одна из лучших статей Белинского.

- Он дает там определение слова "поэзия". - "Поэзия, - говорит он, - описывая розу, не заботится о ее химическом составе. Поэзии нет дела до клетчатки, красильного вещества и прочее; она берет лишь изящный очерк цветка, нежные переливы красок, сладостный аромат его - и создает из всего этого новую розу, которая еще лучше, еще прекраснее настоящей". Представьте же себе, что мы станем разрывать цветок на части...

И, говоря это, Наденька приводила уже слова свои в исполнение:

- На части, вот так - сперва лепестки, потом чашечку... Видите, как этот лепесток измялся, посинел в моих пальцах? Где его чистый, розовый колорит, где его запах? Понюхайте...

Девушка поднесла лепесток к носу молодого человека, губы которого по какому-то странному случаю прикоснулись к пальчикам ее. Не показывая, однако, вида, что она подозревает в этом тайный умысел, гимназистка, удалив руку на безопасное расстояние, продолжала:

- Чувствуете, чем пахнет? Какою-то только сыростью, простой травой. Значит, уже от немногосложного анатомирования такими простыми орудиями, как человеческие пальцы, цветок лишился природной красоты и свежести. Если же изрезать его ножиком на мелкие кусочки, рассматривать эти кусочки под стеклышком, то улетучится и последняя доля поэзии, которую можно было бы найти еще в увядании нежного, душистого цветочка от грубых рук человека... Ах, Боже мой! - опомнилась тут барышня. - Что же я сделала? Ощипала мою душку, миленькую, прекрасную розу! А все по вашей милости, господин натуралист! Извольте достать мне новую!

- Сию минуту?

- Сию минуту.

- А если здесь, в лесу, нет роз?

- Так хоть достойный суррогат. Мало ли здесь цветов? Только поскорее, чтобы не отстать от других.

Ластов скрылся в чаще. Минуту спустя он вернулся с торжествующим видом, с ландышем в руке.

- Надежда Николаевна! Convalaria majalis!

- Я - convalaria majalis?

- И вы, и вот...

- О, первый ландыш! из-под снега

Ты просишь солнечных лучей,

Какая девственная нега

В душистой чистоте твоей! -

продекламировала Наденька, принимая цветок и упиваясь его нежным благоуханием.

- Первый ландыш - в июле-то месяце? - засмеялся Ластов.

- Ну да, вам бы все критиковать. И ландыш-то окрестили по-латыни: convalaria! Вот он и потерял уже половину своего природного запаха. Эх, вы, натуралисты!

- Натуралисты, Надежда Николаевна, вернее всякого ненатуралиста понимают поэзию природы.

- Скажите! Мы - дети в естественных науках, так и не можем постичь всех затаенных красот природы; так, что ли?

- Вы вот шутите, а не знаете, что высказываете глубокую истину. Как вы полагаете: если вы ребенку прочтете что-нибудь из Гейне, из Шиллера, доставите ли вы ему этим большое удовольствие?

- Напротив: он зазевается и заснет.

- А прочтите ему сказку - он заслушается вас с таким упоением, что и не отвяжетесь от него. И мы, взрослые, не можем отрицать в фантастических небылицах сказок известной доли поэзии, но эта доля гомеопатична и поэзия из самых наивных, самых простых; тогда как Шиллер и Гейне читаются нами с таким же энтузиазмом, с каким дитя слушает глупую сказку.

- Ну, а если Шиллер или Гейне, из которых, сколько я знаю, ни тот, ни другой не был натуралистом, воспевают природу, то, в сравнении с вашей поэзией натуралистов, и это, в свою очередь, будет поэзией детской, наивной?

- Без сомнения.

- Ха, ха, ха! Какое бы стихотворение взять для примера. Да вот хоть, помните, у Майкова есть переводы из Гейне. Один из них начинается так:

От солнца лилия пугливо

Головкой прячется своей.

- Ну-с?

- Ну-с, эта самая лилия в лунном свете

Глядит, горит, томится, блещет

И, все раскрывши лепестки,

Благоухает и трепещет

От упоенья и тоски.

Это ли не поэзия, это ли не чувство? А, по-вашему, это только наивно?

- А то как же? Лилия, по словам поэта,

Глядит, горит, томится, блещет -

"Глядит"? Да чем же, позвольте узнать, какими органами глядит она, когда у нее нет глаз? "Горит"? Да отчего ей разгораться? От лунного-то света? Уж коли возвыситься температуре вращающихся в ней соков, то от знойного солнца, от которого она

пугливо

Головкой прячется своей.

- Ну, пошли анатомировать! Так вы, пожалуй, скажете, что она и упоенья и тоски не может чувствовать?

- А неужто может? У нее нет нервной системы. И после этого стихи эти не наивны? Да они, говоря попросту, - ерунда!

Краска выступила на щеках Наденьки.

- Любопытно бы знать, какую поэзию натуралисты находят в цветке? Что видите вы в микроскоп, когда подложите туда кусочек растения?

- Растительные клеточки.

- Растительные клеточки! Скажите, как поэтично! Я уж представляю себе, как вы, сидя над микроскопом, затягиваете трогательный гимн:

Растительные клеточки

Родимые мои!

Все в ровные фасеточки

Сложились вы, как в сеточки,

Блондиночки, брюнеточки,

На голос: ай-люли, люди,

Ай-люли!

- Брависсимо! - рассмеялся Ластов. - Но шутки в сторону: растительные клетки - вещь очень интересная. Проследив зарождение, развитие клетки, определив ее значение в каждой части растения, вы словно прозреваете, вам раскрывается новый, неведомый мир внутренней жизни растения: процесс питания, движение соков по жилам растения, обмен в них веществ, дыхание посредством устьиц на нижней поверхности листьев - все это для вас полно поэзии. Вам делается понятной эта трепетная жажда тепла и света, с которою цветок обращается всегда в сторону солнца: как сердце человека наливается и зреет под лучами любви, так растение созревает под живительным огнем солнца. Наблюдайте и любуйтесь! Здесь также жизнь, также поэзия. Поэт, с его тонким чувством, подметил эту жизнь, эту поэзию, но, следуя общей людской слабости - мерить по своей мерке, одушевил растение человеческими ощущениями: упоеньем и тоской. Это мило, но сказочно мило, наивно.