Сумерки божков

Александр Амфитеатров 1908. Cavi di Lavagna. X. 28

Post scriptum ко второму изданию

Любезное внимание читателей к роману моему вызывает к жизни это второе издание «Сумерков божков» ровно через год по выходе в свет первого. Существенных перемен в нем я не делал, но исправил кое-какие анахронизмы и внес много частичных дополнений. Спрашивают меня часто письмами: дорисую ли я до конца фигуры Андрея Берлоги, Силы Хлебенного и Сергея Аристонова. Да. Если буду жив и свободен, я договорю свое слово о «Сумерках божков» особым новым романом и, — надеюсь, — очень скоро.

А. В. А. — 1909.

Cavi di Lavagna.

VIII. 10.

Часть первая СЕРЕБРЯНАЯ ФЕЯ

I

ГОРОДСКОЙ ОПЕРНЫЙ ТЕАТР

Дирекция Елены Сергеевны Савицкой Сезон 190* года (ХIII-й)

Спектакль 25-й

Во вторник, 27 октября представлена будет в 157-й раз опера в 5 действиях:

ФАУСТ

музыка Ш. Гуно, текст Ж, Барбье, перевод Калашникова

ИСПОЛНЯТ РОЛИ:

Маргариты.……….О.В. Матвеева

Зибеля.……………..О.В. Субботина

Марты.………………Ю.П. Тургенева

Фауста.……………….К.Ф. Самирагов

Валентина.………….Н.Ф. Тунисов

Мефистофеля…………Р.Ф. Фюрст

Вагнера.……………..И.И. Камчадалов

Очередной режиссер — М.Е. Мешканов

Хормейстер — К. К. Бергер

Очередной капельм — С. С. Музоль

Декорации — Г.И. Поджио

Костюмы собственной мастерской театра по рисункам художника К.В. Ратомского и Э.В. Дюнуа

Парики — мастерской Д.Н. Андреева

Аксессуары — собственной мастерской театра по рисункам Э.В. Дюнуа

Начало ровно в 8 ¹/₂ час. вечера

Дирекция имеет честь предупредить публику, что места в зрительном зале должны быть занимаемы всегда до начала действия, так как по второму звонку двери зала закрываются, и ни вход в зал, ни выход из него не допускаются до следующего антракта

Дамы в шляпах в партер, амфитеатр и балконы не допускаются

АНОНС

Готовится к постановке и в непродолжительном времени представлена будет в первый раз новая опера в 4 действиях «Крестьянская война»,

Музыка Э.К. Нордмана, слова ***.

Роль Маргариты Трентской исполнит Е.С. С а в и ц к а я,

роль Фра Дольчино — А.В. Б е р л о г а.

Капельмейстер — М.Р. Р а х е

Главный режиссер: З.В. К е р е м е т е в

Главный капельмейстер: М.Р. Р а х е

Директриса: Е.С. С а в и ц к а я

Печатать разрешается.

N-ский обер-полицеймейстер полковник Б р ы к а е в

Унылый молодой человек, одиноко изучавший эту афишу в фойе N — ского оперного театра, был очень мал ростом, не только вопреки, но даже как бы и назло своим высоким каблукам, высоким воротничкам и умышленно просторному покрою удлиненного редингота^[2]. Природа презирала все усилия искусства увеличить это укороченное ею тщедушное тело, и, чем усерднее старались портные доказать, что все-таки они шьют на взрослого человека, тем больше становился похож злополучный клиент их на мальчика лет двенадцати, вырядившегося в родительское платье. Впечатление дополняли застенчивость и робкое волнение, оглуплявшие лицо юноши до такой плачевности, что — на улице и в толпе — не спасал его от встречных и мимо мелькающих насмешливых улыбок даже великолепный рубинштейновский^[3] лоб под странными белыми косицами, повисший, как туча, темным золотом густых бровей на близорукие глаза, полные наивного добродушия и голубого блеска. Юноше назначено было прийти в театр на репетицию к одиннадцати часам утра, но он явился уже в десять и добрых полчаса сидит в полутемном фойе, не решаясь ни поднять шторы на котором-нибудь из полуторасаженных окон, ни повернуть электрическую кнопку, ни просто хоть перейти куда-либо, где посветлее. Наконец кто-то из администрации, проходя, случайно приметил его, сжалился и распорядился. Пришел страшно зевающий капельдинер^[4], скользнул по юноше безразличным и совсем не почтительным взглядом, дернул шнурки у окна, тяжелая материя разъехалась, как грозовые облака, и в зал полился веселый осенний свет, и в серо-голубых столбах его бойким вихрем заплясали радужные пылинки.

Капельдинер ушел. Юноша опять был один в огромной белой комнате с красными бархатными диванчиками в нишах окон, с Орфеем среди укрощенных музыкою зверей на плафоне^[5], с дорогими, мастерской, художественной кисти портретами в простенках. Молодой человек знал все эти лица и любил их, как богов. То были артисты-основатели и сосьетеры^[6] огромного оперного предприятия «Дирекция Е.С. Савицкой», первого в России по серьезности материальной и художественной постановки дела, знаменитого на всю Европу своими новаторскими идеями, пытающегося возродить для людей XX века тот театр-храм, театр-школу, о которых теперь повсеместно на земном шаре сохранились лишь красивые античные мифы. Гордо и холодно смотрела со стены на юношу сама Елена Сергеевна Савицкая — золотоволосая красавица, с глазами ундины, как синий хрусталь, с фигурою сильфиды^[7], стройная, воздушная — вся будто летит над землею. Портрет писан давно, но она и сейчас, к сорока годам, почти не изменилась, будто так и застыв своим строгим классическим профилем и изящною талией помпейской плясуньи. Соперницы не раз пускали слух, что неулыбающееся лицо Елены Сергеевны эмальировано какою-то парижскою искусницею в маску вечной молодости, и стоила эта операция неувядаемой певице бешеных денег, зато уж кончено — теперь она так, без единой морщинки и сто лет проживет, и в гроб сойдет. Люди, более близкие и расположенные к Елене Сергеевне, говорят; что легенда об эмальировке — злостная чепуха, а просто Савицкая — чудо самообладания и гигиенической тренировки. Известно, что эта артистка спокойною упорядоченностью образа жизни способна пристыдить любую монахиню; она аккуратна во всех своих желаниях, действиях, потребностях и отправлениях, как живые часы. Известно, что за двадцать сезонов своей карьеры она ни разу не отменила спектакля по болезни, и ее серебряный лирический soprano ^[8] никогда не хрипит, хотя она ежедневно начинает свое утро ледяною ванною, от которой у горничных ее пальцы стынут. Никто не знает секретов ее массажа, гимнастических и спортивных упражнений, но даже на сцене видно, что за рапиру она берется, как мастер фехтовального искусства, и, когда сидит в седле, то не конь ее везет, а она на коне щегольски едет. Как сценическое явление Елена Сергеевна очаровательна. Еще при первых дебютах критик Ларош^[9] назвал Савицкую — «серебряная фея». Кличка так и осталась за нею, как припечатанная, вот уже двадцатый год. В ней в самом деле есть что-то от тумана германских лесов и шотландских озер, что-то сказочное, напоминающее видение при лунном свете. Елена Сергеевна замужем за Морицем Раймондовичем Рахе, знаменитым капельмейстером,^[10] плавным опорным столпом оперного дела жены. Но брак их бездетен вот уже одиннадцать лет, а многие полагают, что он и фиктивный. Между мужем и женою неизменно держатся превосходные, полные взаимоуважения дружеские отношения брата и сестры, но супружеских отношений якобы нет и не бывало. Но и любовников Елене Сергеевне даже вечно шипящая закулисная сплетня не решается навязывать. Прежде, давно, кое-что амурное было, да она и не скрывает, что было. Сперва — падение по юной глупости: кто-то из профессоров консерватории. Потом — случайный роман в труппе первого ангажемента,^[11] с красивою влюбленностью и «его», и ее в начале сезона на августовских репетициях, с самым прозаическим разочарованием к Святкам и с очень мирным разрывом к последнему спектаклю Масляницы. Затем — роковая связь Негиной и Великатова — связь по расчету и для карьеры. Портрет ее героя (хотя он и не артист) — тут же, в фойе, и на очень почетном месте, — украшает зал умною, красною, сверхъестественно жирною купеческою «рожею», вроде рыла знаменитой свиньи в ермолке.^[12] От этого человека Елена Сергеевна получила те десятки тысяч, на которые впоследствии основалось ее дело. Разъехавшись года через три, отставные любовники сохранили навсегда очень хорошую дружбу. Когда Силу Кузьмича Хлебенного кто-нибудь из приятелей поддразнивает, напоминая старину: