Мантык, охотник на львов

Не выспалась, бѣдная. Взяла мои чулки, бѣлье, сидитъ, иглой водитъ… Чинитъ… штопаетъ. Долго работала такъ… А я гляжу, чуть щелочками глаза пріоткрыла, слѣжу за мамочкой. Кончила она работу и сейчасъ — примусъ разожгла и стала прибираться, пыль стирать. Сама въ туфляхъ, тихая, ходить, едва замѣтно и все что нибудь дѣлаетъ… А ей, я знаю, впереди цѣлый день работы въ ресторанѣ. Посуду мыть, подавать, накрывать… Ужасъ, какъ мнѣ стало жалко мамочку! И вотъ, представь себѣ, съ этими моими мыслями я, должно быть, заснула… Да, нѣтъ… не заснула я, а такъ мнѣ представилось… Ты понимаешь, ужасно это странно вышло. Будто я опять лежу, такъже прищуривъ глаза, наблюдаю… опять утро… Только совсѣмъ другое утро. И мамочка еще не вставала, а такъ сладко, сладко спить. Въ комнатѣ темно. Окно едва сѣрѣетъ. Внизу прогудѣлъ первый поѣздъ подземной дороги. Я знаю: — значить пять часовъ. Очень рано. И такъ тихо, тихо пріоткрывается дверь. Чуть слышно. И входить… котъ.

— Какой котъ? — спросиль Коля.

— Котъ мадамъ Булэ — Маркизъ. Сѣро-зеленый, въ черныхъ полосахъ, очень пушистый… Только… ты слушай… Онъ совсѣмъ необыкновенный былъ котъ… Такой большой, какъ ты… Нѣтъ… встань пожалуйста. Я очень тебя прошу… — капризно протянула Галина.

Коля покорно всталъ.

— Да… пожалуй, чуть-чуточку побольше тебя. Ну, знаешь, совсѣмъ необычайный котъ. И ничуть даже не страшный. Такой ласковый. Знаешь, вошелъ… и, какъ мама, сейчасъ же синей бумагой лампочку завѣсилъ и лапкой штепсель повернулъ, свѣтъ открылъ. Быстрый такой… Сѣлъ на стулъ. Какъ человѣкъ… Хвоетъ спустилъ сбоку, разобралъ мамину работу и сталъ шить и чинить. Прямо, знаешь, удивительно, какъ онъ все дѣлалъ. Нитку зубами скусилъ и опять проворно лапками работаетъ. И все мурлычетъ… А мамочка сладко, сладко спитъ.

Галинка разсмѣялась отъ радости. Она выпила чашку чая, отставила ее на стулѣ и продолжала:

— Ну и знаешь, я все наблюдаю за нимъ, а онъ, кончилъ, значитъ, шить, сложилъ работу и за примусъ принялся, кофе готовить. Примусъ разжегъ и сталъ комнату прибирать, пыль снимать, и все такъ мягко, такъ тихо.

— Это тебѣ все приснилось. Читала тебѣ въ воскресенье мамочка «Руслана и Людмилу» Пушкина:

«И днемъ и ночью котъ ученый Все ходитъ по цѣпи кругомъ. Идетъ направо — пѣснь заводитъ, Налѣво — сказку говорить»…

Помнишь? Вотъ тебѣ и приснился такой ученый котъ.

— Ахъ нѣтъ, да нѣтъ же, Коля! Ну, какъ ты не понимаешь! Ужасно было странно. Такъ странно, ты и представить себѣ не можешь. Ну, знаю же, что это все во снѣ, а въ то же время — такъ ясно, будто и правда вижу настоящаго кота… Ну вотъ, проснулась, и думаю. Все тебѣ разскажу. И какъ думала, что надумала? А вдругъ и правда можно такъ научить кота? Помогаютъ же собаки телѣжки возить, помнишь, мы на рынкѣ видѣли? А лошади? Всю жизнь человѣку служатъ. И пашутъ, и боронятъ, и машины возятъ… А кошка, она чистоту любитъ — вотъ и ее научить… Какъ чисто прибирала бы комнаты: гдѣ хвостомъ, гдѣ лапочкой, гдѣ язычкомъ — Галинка весело разсмѣялась.

— Глупости, Галинка, говоришь.

Но Галинка не слушала брата. Она не по дѣтски вздохнула и печально сказала:

— А какъ мамочкѣ то легче бы тогда стало, если бы и правда Маркизъ приходилъ ей помогать.

Коля взялъ чашку Галинки, вымылъ ее и снова сталъ наставлять на примусъ чайникъ. Галинка слѣдила за нимъ съ постели. Глаза ея заблестѣли. Она посмотрѣла, какъ Коля раскладывалъ на тарелкѣ подковки и догадалась: — гости будутъ.

— Коля, — тихо позвала она брата. — Дѣдушка Мантыкъ придетъ, правда?

Коля, молча, кивнулъ головой.

II

МАНТЫКЪ СТАРЫЙ И МАНТЫКЪ МАЛЫЙ

Самой большой радостью для Галинки и Коли было, когда къ нимъ приходили Мантыки — дѣдъ со внукомъ. Съ Мантыками Ладогины познакомились на пароходѣ, когда уходили изъ Россіи. Въ давкѣ и суматохѣ Наталья Георгіевна съ двухлѣтней Галинкой, съ еще маленькимъ Колей, съ вещами — корзиной, старымъ чемоданомъ, узлами и чайниками совсѣмъ пропала бы. Наталья Георгіевна и вещи растеряла бы и дѣтей не знала бы, куда устроить, если бы вдругъ подлѣ нея, на сходнѣ, не оказался кряжистый, крѣпкій старикъ въ измятомъ англійскомъ френчѣ [4] со старыми серебряными погонами съ двумя малиновыми выгорѣвшими полосками и въ синихъ шароварахъ съ лампасами такого же блекло малиноваго цвѣта. Старикъ взялъ Наталью Георгіевну крѣпко за руку и сказалъ сурово:

— Вы постойте, барынька, постойте. Все устрою, все оборудую… Абрамъ, помоги мальчику.

И такой же мальчикъ, какимъ былъ тогда Коля, только крѣпче Коли и рослѣе, загорѣлый, съ темными мозолистыми руками, отобралъ отъ Коли узлы, взялъ у Натальи Георгіевны чайникъ и пошелъ проталкиваться по сходнѣ. Старикъ забралъ отъ Натальи Георгіевны корзину и чемоданъ и повелъ ее за собою. Онъ устроилъ ей и Галинкѣ уголокъ въ дамской каютѣ, онъ доставалъ ей провизію, а его внукъ — Абрамъ — вездѣ помогалъ ему и услуживалъ Колѣ.

Вмѣстѣ прибыли они въ Константинополь, вмѣстѣ странствовали по Болгаріи и Сербіи и, наконецъ, вмѣстѣ добрались до Парижа. Тутъ уже не Мантыки помогали Ладогинымъ, а Ладогины со знаніемъ французскаго и англійскаго языковъ помогли и старому Мантыку и его внуку устроиться на работу.

Молодой Мантыкъ, еще въ Сербіи научившійся управлять машиной, съ рекомендательнымъ письмомъ и розовой картой [5] явился наниматься въ гаражъ. Его сопровождала какъ переводчикъ, Коля.

Хозяинъ гаража, полный, бритый французъ въ большихъ очкахъ въ черной роговой оправѣ недовѣрчиво посмотрѣлъ на четырнадцатилѣтняго Абрама и сказалъ, что мальчикъ слишкомъ малъ и ему не справиться съ машиной. Коля перевелъ слова хозяина Мантыку. Абрамъ усмѣхнулся, подошелъ къ грузовику, подперъ широкимъ плечомъ подъ кузовъ машины и приподнялъ ее.

— Знай нашихъ! Уральскихъ казаковъ!

- Ça va [6]), — воскликнулъ изумленный французъ.

— Ладно, — пробурчалъ сквозь зубы Абрамъ. — Я то совсѣмъ не сова, а ты, брать, на филина очень даже похожъ!

Абрама приняли шофферомъ на легкій грузовикъ, а его дѣда устроили въ тотъ же гаражъ ночнымъ сторожемъ.

Два года уже служили они у одного и того-же хозяина. Абрама полюбили за его живой, веселый нравъ и честность Ему хозяинъ довѣрялъ самые цѣнные, самые дорогіе грузы и зналъ, что Абрамъ доставить все въ цѣлости, все аккуратно получитъ и никогда не потеряетъ, или не просчитаетъ ни одного сантима. [7]

Дружба Мантыковъ съ Ладогиными не прекратилась, но, напротивъ, окрѣпла. Галинка горячо привязалась къ дѣдушкѣ и къ веселому, проворному Абраму, который когда-то, въ тяжкіе дни ухода изъ Россіи няньчилъ ее на пароходѣ, а теперь баловалъ чѣмъ только могъ, Коля нашелъ въ Абрамѣ добраго, сильнаго друга. Въ воскресные досуги вмѣстѣ бродили они по чужому Парижу, Абрамъ учился у Коли французскому языку, а Коля слушалъ разсказы Мантыка о его дѣтствѣ въ глухой уральской станицѣ, о ловлѣ осетровъ, о скачкѣ по степи на крѣпкой киргизской лошадкѣ.

Но больше всего любили Галинка и Коля разсказы дѣдушки Мантыка о старой Россіи, о жизни въ Туркестанѣ, о Скобелевскихъ походахъ по песчанымъ пустынямъ, объ охотахъ на тигровъ.

Тогда, будто раздвигались стѣны тѣснаго номера отеля «Селектъ», стихалъ немолчный шумъ и гулъ парижскихъ улицъ, иное небо разстилалось за окномъ, небо глубокое, синее и знойное, съ неистово пекущимъ солнцемъ и видѣлась старая, великая Императорская Россія. Какъ продвигалась она за казаками въ песчаныя пустыни центральной Азіи, какъ несла свѣтъ христіанской любви полудикимъ туркменамъ, киргизамъ и сартамъ, какъ научала любить бѣлыя рубахи туркестанскихъ стрѣлковъ и казаковъ и ихъ великаго, таинственнаго, Бѣлаго Царя.

И любимѣйшими разсказами были разсказы про дѣда дѣдушки Мантыка, знаменитаго охотника на тигровъ, уральскаго казака Мантыка.