Мои Службы
Мои Службы читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
-----
Пересказываю, по долгу службы, своими словами, какую-то газетную вырезку о необходимости, на вокзалах, дежурства грамотных:
"На вокзалах денно и нощно должны дежурить грамотные, дабы разъяснять приезжающим и отъезжающим разницу между старым строем и новым".
Разница между старым строем и новым:
Старый строй: - "А у нас солдат был"... "А у нас блины пекли" ... "А у нас бабушка умерла".
---------------------
Только поздней поняла: "взят - конечно: нами!" Если бы белыми - так "отдан" (примеч. М. Цветаевой). 2 Готовая умереть, как французская королева (фр.).
Солдаты приходят, бабушки умирают, только вот блинов не пекут.
------------
Встреча.
Бегу в Комиссариат. Нужно быть к девяти, - уже одиннадцать - стояла за молоком на Кудринской, за воблой на Поварской, за конопляным на Арбате.
Передо мной дама: рваная, худенькая, с кошелкой. Равняюсь. Кошелка тяжелая, плечо перекосилось, чувствую напряжение руки.
- Простите, сударыня - Может быть, вам помочь?
Испуганный взгляд:
- Да нет...
- Я с удовольствием понесу, вы не бойтесь, мы рядом пойдем.
Уступает. Кошелка, действительно, чертова.
- Вам далеко?
- В Бутырки, передачу несу.
- Давно сидит?
- Который месяц.
- Ручателей нет?
- Вся Москва - ручатели, потому и не выпускают.
- Молодой?
-Нет, пожилой... Вы, может быть, слышали? Бывший градоначальник, Дский.
-----------
С Дским у меня была такая встреча. Мне было пятнадцать лет, я была дерзка. Асе было тринадцать лет, и она была нагла. Сидим в гостях у одной взрослой приятельницы. Много народу. Тут же отец. Вдруг звонок: Дский.
(И ответный звонок: "Ну, Дский, держись!")
Знакомимся. Мил, обаятелен. Меня принимает за взрослую, спрашивает, люблю ли я музыку, И отец, памятуя мое допотопное вундеркиндство:
- Как же, как же, она у нас с пяти лет играет!
Дский, любезно:
- Может быть, сыграете?
Я, ломаясь:
- Я так все перезабыла... Боюсь, вы будете разочарованы...
Учтивость Дского, уговоры гостей, настойчивость отца, испуг приятельницы, мое согласие.
-------------
* Моей сестре (примеч. М. Цветаевой).
- Только разрешите, для храбрости, сначала с сестрой в четыре руки?
- О, пожалуйста.
Подхожу к Асе и, шепотом на своем языке:
- Wi(р1)rweе (реш]ide[re]nT nlei[pet] te[pe]r spi[pi]...
Ася не выдерживает.
Отец: - Что это вы там, плутовки?
Я - Асе: "Гаммы наоборот!"
Отцу:
- Это Ася стесняется.
---------
Начинаем. У меня в правой руке ре, в левой до (я в басах). У Аси - в левой руке ре, в правой до. Идем навстречу (я слева направо, она справа налево). При каждой ноте громогласный двуголосный счет; раз и, два и, три и... Гробовое молчание. Секунд через десять неуверенный голос отца:
- Что это вы, господа, так монотонно? Вы бы что-нибудь поживее выбрали.
В два голоса, не останавливаясь:
- Это только сначала так.
----------
Наконец, моя правая и Асина левая - встретились.
Встаем с веселыми лицами.
Отец - Дскому: "Ну, как вы находите?"
И Дский, и свою очередь вставая: "Благодарю вас, очень отчетливо".
- ---------
Рассказываю. По ее просьбе называю себя. Смеемся.
- О, он не только к шуткам был снисходителен. Вся Москва...
На углу Садовой прощаемся. Снова под тяжестью кошелки перекашивается плечо.
- Ваш батюшка умер?
- До войны.
- Уж и не знаешь, жалеть или завидовать.
- Жить. И стараться, чтобы другие жили. Дай вам Бог!
- Спасибо. И Вам
.Институт.
Думала ли я когда-нибудь, что после стольких школ, пансионов и гимназий, буду отдана еще и в Институт?! Ибо я в Институте и именно отдана (Иксом).
Прихожу между 11 ч. и 12 ч. каждый раз сердце обмирает; у нас с Заведующим одни привычки (министерские!). Это я о главном Заведующем, Мре, своего собственного, Иванова, пишу с маленькой буквы.
Раз встретились у вешалки, - ничего. Поляк: любезен, Да я по бабушке ведь - тоже полячка.
Но страшнее заведующего - швейцары. Прежние, кажется, презирают. Во всяком случае, первые не здороваются, а я стесняюсь. После швейцаров главная забота не спутаться в комнатах. Мой идиотизм на места.) Спрашивать стыдно, второй месяц служу. В передней огромные истуканы-рыцари. Оставлены за ненужностью... никому, кроме меня. Но мне нужны, равно как я, единственная из всех здесь, им сродни. Взглядом прошу защиты, из-под забрала отвечают. Если никто не смотрит, тихонько глажу скованную ногу. (Втрое выше меня.)
Зала.
Вхожу, нелепая и робкая. В мужской мышиной фуфайке, - как мышь. Я хуже всех здесь одета, и это не ободряет. Башмаки на веревках. Может быть, даже есть где-нибудь шнурки, но... кому это нужно?
Самое главное: с первой секунды Революции понять: Все пропало! Тогда все легко.
Прокрадываюсь. Заведующий (собственный, маленький) - с места:
- Что, товарищ Эфрон, в очереди стояли? - В трех. - А что выдавали? " Ничего не выдавали, соль выдавали. - Да, соль это тебе не сахар!
Ворох вырезок. Есть с простыню, есть в строчку. Выискиваю про белогвардейцев. Перо скрипит. Печка потрескивает.
- Товарищ Эфрон, а у нас нынче на обед конина. Советую записаться.
- Денег нет. А вы записались?
- Какое!
- Ну что ж, будем тогда чай пить. Вам принести?
-------
Коридоры пусты и чисты. Из дверей щелк машинок. Розовые стены, в окне колонны и снег. Мой розовый райский дворянский Институт! Покружив, набредаю на спуск в кухню: схождение Богородицы в ад или Орфея в Аид. Каменные, человеческой ногой протертые плиты. Отлого, держаться не за что, ступени косят и крутят, в одном месте летят стремглав. Ну и поработали же крепостные ноги! И подумать только, что в домашней самодельной обуви! Как зубами изгрызаны. Да, зуб, единственного зубастого старца: Хроноса - зуб!
Наташа Ростова! Вы сюда не ходили? Моя бальная Психея! Почему не вы потом, когда-то - встретили Пушкина? Ведь имя то же! Историкам литературы и переучиваться бы не пришлось. Пушкин - вместо Пьера и Парнас - вместо пеленок. Стать богиней плодородия, быв Психеей, Наташа Ростова - не грех?
Это было бы так. Он приехал бы в гости. Вы, наслышанная про поэта и арапа, пестроватым личиком вынырнули бы - и чем-то насмешенная, и чем-то уже пронзенная... Ах, взмах розового платья о колонну!