Дворянин Венчиков

Степан Иванович поднял голову и посмотрел на гостя смущёнными глазами, очевидно, затруднившись, как поступить — обидеться ли за всё своё сословие или улыбнуться в знак согласия с мнением прямолинейного Венчикова, но потом он улыбнулся и тихо проговорил:

— Не скажите, Сергей Константинович. Умеем и мы погулять.

— Да-а, не скажите! — пришёл на помощь хозяину и Чумаков.

— Ну-у, Лука Данилыч! — не унимался Венчиков. — Поедете вы раз в год на Нижегородскую ярмарку или в Москву да и напьётесь так, что и не помните ничего и ничего не видите, что у вас перед глазами… Это раз-то в год — какая гулянка!?. А?.. У нас, бывало, целый год Нижегородская ярмарка! Да!.. Целый год…

Он допил из стакана вино и, повернув ко мне лицо, неожиданно для всех спросил:

— А вы, если позволите узнать, к какому сословию себя причисляете?..

И он пристально осмотрел мои волосы, лицо, руки и костюм. Я сказал.

— О-о!.. Мещане!.. Это уже совсем отсталый народ, так сказать, на задворках цивилизации… Вы, конечно, на меня не обидитесь, — переменив тон, продолжал он и даже протянул через стол руку и слегка дотронулся до моего рукава, — вы, конечно, на меня не обидитесь, потому речь идёт не о вас лично… Вон Степан Иваныч говорил мне, что вы — человек образованный, в университете побывали. Вы, так сказать, личный дворянин по закону, а я говорю о мещанах, об этих серых мещанах, которые вон у нас в городе торгуют там разными овощами да бубликами, да хатки себе этакие крошечные понастроили и на ставенках петушков нарисовали…

— Нынче есть такие мещане, что не хуже господ живут, — вставила хозяйка, появившаяся в дверях, и в голосе её послышалась чуть заметная обида.

Обида отразилась и на лице Степана Ивановича, и он проговорил:

— Мы тоже, Сергей Константинович, из мещан происходим, а вот видите — живём, слава Богу.

Лука Данилович Чумаков чуть слышно барабанил пальцами по столу и хмурил брови.

Поняв неловкость своего выражения, Сергей Константинович даже приподнялся со стула и, протянув к Степану Ивановичу и его супруге обе руки, с улыбкой на лице воскликнул:

— Голубчики! Да не вздумайте вы на меня обижаться… Ведь, я не про вас лично, а про сословие, про целое сословие. Ведь, я никого не хотел обидеть, я, так сказать, констатирую факт… Понимаете, факт констатирую, исторический факт… Так, ведь? — обращаясь ко мне, спросил он.

Я промолчал и посмотрел на обиженные лица хозяев и Чумакова.

Несколько минут все мы молчали, заканчивая завтрак и звякая ножами и вилками. Когда хозяин наполнил крошечные рюмки ликёром, Сергей Константинович начал расхваливать пирог и перечислил все блюда, из которых состоял завтрак, производя каждому из них соответствующую оценку. Серафима Васильевна приняла похвалы гостя за чистую монету, и выражения обиды на её лице как не бывало. Она старательно угощала нас и жеманно улыбалась.

II

Гости, кроме Серафимы Васильевны, отправились после завтрака осматривать усадьбу Степана Иваныча.

Как истый кавалер Сергей Константинович шёл впереди всех, рядом с Марьей Романовной, занимая её разговорами; сзади них, упираясь на палку, плёлся старичок Николай Романович, в паре с Лукою Демьянычем, на шарообразной голове которого белел чесучовый картуз, а на ногах из-под низу длиннополого сюртука виднелись большие лакированные сапоги. Сзади всех, в хвосте, шёл я со Степаном Иванычем, который во всё время пути чутко прислушивался к общему разговору и иногда вставлял краткие замечания.

Немного замедлив шаги, Степан Иваныч попридержал меня за рукав и тихо проговорил:

— Кичится дворянством-то… А чем кичится-то?.. Землишки десятин двести осталось — не больше — и никакого хозяйства… Эту усадьбу-то я, ведь, у него купил, у Сергея Константиновича.

Степан Иваныч немного помолчал и добавил:

— И чем ему, ей-Богу, кичиться? Чем?.. Живёт так, что еле душа в теле, а посмотрите-ка вы, куда гнёт — предками своими похваляется… Мы, мещане да купцы, видите ли, не можем жить так, как они жили. Покучивали и мы в своё время, когда была к тому охота. Кутнём и сейчас, если понадобится, и ни у кого денег занимать не будем… А он… — Степан Иванович незаметно для других ткнул рукою в сторону Венчикова, — и по сей день мне двести семьдесят пять рублей не может отдать… Дворяни-ин…

И он с презрительной миной на лице отвернулся в сторону огородов, мимо которых мы проходили.

— А огороды-то у вас, Степан Иваныч, важные, чёрт возьми! — громко заявил Венчиков, приостановившись и обернувшись назад.

— Да, огороды прелестные, — вставила и Марья Романовна.

Мы все столпились около изгороди, на гладко утоптанной широкой тропинке, и сквозь дощатый решетник рассматривали огородные гряды, засаженные овощами.

— И какой же вы смышлёный, Степан Иваныч, чёрт побери!.. Когда я тут жил, я не знал, что мне с этим местом делать: трава тут не росла, а не то что огороды заводить. Собаки, бывало, бегали, да лошадей на привязи гоняли, а вы, посмотрите-ка, какую штуку умудрились соорудить. А!..

— Тысячи две возов навоза вывез, так вот и стали огороды, — с самодовольной улыбкой проговорил Степан Иванович.

— Да-а, знатно! Знатно!.. — подтверждал всё ещё изумлённый Венчиков.

— Вот вы давеча сказали, что мы, купцы да мещане, не умеем пожить, а на поверку-то выходит, что вы, господа дворяне, прогулками-то занимались, а хозяйства вести не умели. У вас вот тут собаки, говорите, бегали, да лошади на привязи гонялись, а у меня репка, картошка, капустка да и прочий овощ растёт…

И, очевидно, для того, чтобы немного сгладить тон своего выражения, Степан Иванович засмеялся дробным смехом и дружелюбно сжал руку Венчикова, с улыбкой на лице заглядывая ему в глаза.

— Ну, так это что же!.. Мы картошку с капусткой не кушали, а другим пробавлялись, — с ехидной улыбкой на губах произнёс Сергей Константинович и незаметно для Степана Ивановича подмигнул левым глазом Николаю Романовичу.

Тот улыбнулся сдержанной улыбкой и поправил в правом ухе вату, как бы давая тем понять спорщикам, что он не совсем хорошо слышит их препирательства и взаимные уколы самолюбия.

— А что, Николай Романыч, разве я не правду говорю?.. А?.. — обратился Венчиков к старичку.

Тот промолчал и поправил ватку в левом ухе.

Всё время Николай Романович держал себя так, как бы опасаясь чем-либо обидеть хозяина. Когда Сергей Константинович был резок в своих выражениях, он прятал голову в плечи и старался не смотреть на Степана Ивановича, а когда Степан Иванович отражал нападения Венчикова колкостями, он незаметно для Венчикова улыбался хозяину и, потупив глаза и робко всматриваясь в лицо Сергея Константиновича, молчал.

Николай Романович оказался большим любителем лошадей и всё время подбивал компанию пойти к конюшням, где выстаивались выхоленные кони Степана Ивановича. Я обратился к старичку с каким-то вопросом относительно лошадей и, к моему изумлению, услышал такую тираду:

— Были, батюшка мой, и у меня лошади… были… да что поделаешь!..

Мне показалось, что на его глаза навернулись слёзы, и я спросил:

— Что же, погибли?..

— Нет… А так… Точно вихрь какой налетел на моё благосостояние и всё поразметал — и лошадей, и усадьбу… и всё… Теперь вот приходится на старости лет у сестры жить…

Во время обмена этими короткими фразами со старичком мы подходили к обширному молотильному сараю, недавно побеленные кирпичные стены которого, отражая лучи яркого солнышка, заставили нас всех прищуриться.

— Эка, ведь, какой сараище-то сбрякал! — не удержался и, разведя руками, воскликнул Венчиков.

Степан Иванович самодовольно усмехнулся и, вынув из кармана пиджачка связку громадных ключей, отпер замок на широкой двери сарая.

Мы внимательно осмотрели молотилку, проводы и «топчак». Венчиков всё время тыкал тростью в колёса приводов, ощупывал ремни и говорил:

— Нечего сказать, обосновался, Степан Иваныч, колёса да машины завёл, а у нас тут простая рига стояла, и хлеб-то мы молотили цепами… да… цепами… Бывало, прикажешь с вечера старосте быть завтра поутру стольким-то холопам на молотьбе. Глянь — утром работа кипит.