Синий свет, свет такой синий (Есенин)

Стук в дверь. Входят Устиновы: он - с пивом, она - с самоваром.

УСТИНОВ. Разрешите. Не помешаем?

ЕСЕНИН. Проходите, мы уже заждались.

УСТИНОВА. Самовар уже подоспел.

ЕСЕНИН. Знакомьтесь. Устиновы - я тебе о них рассказывал. (Представляет их друг другу.) Жорж. Тетя Лиза. Мой друг - Вольф Эрлих. Можно Вова. Тоже поэт.

ЭРЛИХ. Очень приятно.

УСТИНОВ. Спиртного купить не удалось. Магазины уже закрылись. Но дворник купил для нашей компании шесть бутылок пива.

УСТИНОВА. Хватит вам и этого. Я пиво пить не буду.

ЕСЕНИН. А шампанское вы непременно должны выпить. За нашу встречу. Хоть один бокал. (Открывает один из чемоданов, достает оттуда шампанское.)

УСТИНОВ. Гуляем, ребята!

ЕСЕНИН. Понимаешь ли, Жорж, нет бутылками-то! Я взял четыре полбутылки!..

УСТИНОВ. А нам, какая разница.

ЕСЕНИН (достает сверток). А здесь кое-какие деликатесы.

УСТИНОВ. Лиза, это по твоей части. Накрывай стол.

Быстро расставляют и раскладывают все на столе.

УСТИНОВА. Все готово, можно садиться.

УСТИНОВ. Сесть, Лиза, мы всегда успеем. Шучу.

Все рассаживаются за столом. Устинов разливает шампанское по бокалам.

Ну, за твой приезд, Серж!

УСТИНОВА. И за нашу встречу! (Выпивают.) Расскажи нам, Сергунька, над чем ты сейчас работаешь?

ЕСЕНИН. Я только что, совсем недавно кончил свою поэму "Черный человек": над ней я работал больше двух лет, а напечатать нигде не могу. Редактора от нее отказываются, а между тем, это лучшее, что я, когда-нибудь сделал. Послушайте:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ночи

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Что скажете?

ЭРЛИХ. "Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек". "Моцарт и Сальери". Так, кажется, у Пушкина?

ЕСЕНИН. Ты прав, кацо. Теперь меня все больше тянет к Пушкину.

ЭРЛИХ. В последнее время ты совсем пишешь под Пушкина.

ЕСЕНИН. Нам всем бы так писать. Я ведь ни от кого ничего не скрываю. Пусть все пишут как я. Я думаю, что это не будет плохо. Давайте выпьем за мою новую жизнь в Ленинграде. (Разливает шампанское.)

УСТИНОВ. За тебя, Серж! (Выпивают.)

ЕСЕНИН. А ведь все-таки я от "Москвы Кабацкой" ушел! А? Как вы думаете? Ведь я теперь начал писать совсем по-другому.

УСТИНОВА. Ушел, Сергунька, и, слава богу!

ЕСЕНИН. По-моему тоже! Здорово трудно было. А знаете, что я у Пушкина не люблю?

УСТИНОВ. Что?

ЕСЕНИН. Его писем. Это же литература! Их можно читать так же,  как читаешь стихи. Порок Пушкина в том, что он писал письма с черновиками. Он был больше профессионалом, чем мы, так вот кацо! А ну их, к собачьей матери, умников! Всех, кто так считает! Пушкин что сказал? "Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата". Она, брат, умных не любит. Выпьем же за поэзию, мать нашу. (Разливает.) Пей, Вова, за нас! (Пьют.) У меня мало стихов о зиме. Теперь я буду писать о зиме. Весна, лето, осень, как фон у меня есть, не хватает только зимы.

Слышишь - мчатся сани, слышишь - сани мчатся.

Хорошо с любимой в поле затеряться.

Ветерок веселый робок и застенчив,

По равнине голой катится бубенчик.

Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!

Где-то на поляне клен танцует пьяный.

Мы к нему подъедем, спросим - что такое?

И станцуем вместе под тальянку трое.

Это стихотворение маленькое, нестоящее оно.

УСТИНОВА. Что ты, Сергунька! Очень хорошее стихотворение.

ЕСЕНИН (рад). Значит оно неплохое? А я и не знал, что у меня такие хорошие стихи. Вы думаете, мои стихи - нужны? И вообще искусство, то есть поэзия - нужна?

Синий туман. Снеговое раздолье,

Тонкий лимонный лунный свет.

Сердцу приятно с тихою болью

Что-нибудь вспомнить из ранних лет.

Снег у крыльца, как песок зыбучий.

Вот при такой же луне без слов,

Шапку из кошки на лоб нахлобучив,

Тайно покинул я отчий кров.

Снова вернулся я в край родимый.

Кто меня помнит? Кто позабыл?

Грустно стою я, как странник гонимый,

Старый хозяин своей избы.

Молча я комкаю новую шапку,

Не по душе мне соболий мех.

Вспомнил я дедушку, вспомнил я бабку,

Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.

(Останавливается. Его охватывает волнение, душат слезы, но он овладевает собой.)  Это философская вещь. Ее нужно слушать так: выпить немного, (Разливает шампанское.) подумать о звездах, о вечности, о том, что ты такое во времени и пространстве. Давайте вино пить! (Поднимает бокал.) За нас в вечности! (Все пьют. Есенин, собравшись, с трудом и большим напряжением дочитывает.)

Все успокоились, все там будем,

Как в этой жизни радей, не радей,

Вот почему так тянусь я к людям,

Вот почему так люблю людей.

Вот отчего я чуть-чуть не заплакал

И, улыбаясь, душою погас,

Эту избу на крыльце с собакой

Словно я вижу в последний раз.

(Его душат рыдания.)

УСТИНОВА. Сергунька, не надо бы тебе так пить!

ЕСЕНИН. Брошу, тетя Лиза. У нас в семье так со всеми было. Почти алкоголики, а на тридцатом году бросали. Умру - жалеть будете?

УСТИНОВ. Серж, прекрати! Истерик тут мне не устраивай!

ЕСЕНИН. Вот увидишь, Жорж, обо мне напишут. Много напишут! А мою автобиографию - к черту! Я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Не хочу! Ложь там все! Любил, целовал, пьянствовал...не то...не то...не то!.. Пусть лучше легенды ходят! (С ним истерика.)

Темнота. Ночь. Есенин один перед большим зеркалом читает "Черного человека".

ЕСЕНИН.  Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусявя надо мной,

Как над усопшим монах;

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек,

Черный, черный!

"Слушай, слушай,

Бормочет он мне,

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов".

В зеркале появляется Черный человек. Он очень не высок и худощав. У него изможденное и невыразительное, но моложавое лицо, скрытный и тихий голос. На голове - широкий цилиндр, на ногах - лакированные туфли, на руках - лайковые перчатки. Он одет в поношенную крылатку, скрепленную на груди позолоченной цепью с пряжками, изображающими львиные головы. В глазу монокль, в руке - трость.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК.  В декабре, в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

ЕСЕНИН. Явился! А я уже давно тебя жду.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Извини. Раньше никак не мог. Нельзя было. А сегодня самый подходящий момент - рождественская ночь. Для нас - полное раздолье. Продолжим чтение?

ЕСЕНИН. Давай.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК.  Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.

ЕСЕНИН. Ты представляешь, меня поселили в том же самом номере, где мы когда-то останавливались с Изадорой.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Так она здесь.

ЕСЕНИН. Неужели? Где же?

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. По соседству с тобой живет. За стенкой, в шестом. (Подходит к стене, стучит по ней тростью, оттуда тоже отвечают стуком.) Слыхал? Сейчас она прихорашивается, скоро придет.

ЕСЕНИН. Проклятая баба! Вот пристала! Она ревнует ко всякому и ко всякой. Не отпускает от себя ни на шаг. Липнет как патока.