Коммунариха

А сама Коммунариха была в растерянности. Теперь она уж больше переживала за председателя. Но, как ни силилась, не могла додуматься, чем помочь в его нелегком положении, и мучилась этим.

- Може... кхе-кхе! Може... - тянуче заговорила она, с заметным принуждением прокашливаясь, заранее страдая за бесполезность, за напрасность своих слов, которые собиралась сказать, за напрасность любого в данном случае утешения. - Може, кем-нибудь заменишь...

- "Кем-нибудь"... - передразнил ее понятливый, битый в своем деле председатель, сразу определивший никчемность ее совета. Он устало обернулся, посмотрел на нее как-то уж очень всезнающе - спокойно, умно так, а сам ироничной усмешечкой в глазах как бы продолжал бессловесно передразнивать свою наивную доярку: "Кем же это - "кем-нибудь"? Что ты, милая, лепечешь?! Ты подумай, только хорошенько, и скажи мне - кем? Что ты так тихо - не слышу? Или я оглох? А, ты молчишь... вот тебе и "кем-нибудь""...

И вдруг, убрав с лица насмешливость, некрасиво оскалил зубы и с перекошенным лицом крикнул на всю стылую контору:

- Кем? - "кем-нибудь"?! Где, по-нынешнему... дураков сыскать?.. Где...он тут же, спохватившись, осекся и некоторое время в упор смотрел на нее, ожидая ее реакции. Но даже тени смущения не проступило на его лице. Он-то знал, что не проговорился, но то, что недавно прокрутилось у него на уме о ней и из деликатности умолчалось, все же вылетело вгорячах. Правда-то, она как шило... Никуда от нее не деться. Потому он и не смутился, но больше ничего не сказал и лишь продолжал доканывать Коммунариху взглядом, как бы немо допытываться:

"Где, где, они? Нету их теперь. Последняя передо мной..."

А она и не обиделась даже. Будто сглупу, по простоте своей, не поняла ничего. Или в самом деле умнее была самого председателя.

Она только потупилась под его пытающим неотступным взглядом. Посидела некоторое время с какой-то своей, более серьезной, более значительной, чем весь этот суетный свет, думой на тяжелом, задубелом лице пожизненной скотницы, доярки... поилицы-кормилицы скотиньей... Наконец прерывисто, сокрушенно вздохнула и поднялась.

Как последнее, окончательное слово ее, был протяжный стон двери за ее спиной.