Ленин и печник

Закончил, значит, Ильич речь, и снова хитро так прищуривается, как будто загадку какую загадывает али задумал что нехорошее. Hет, все-таки сложный был человек Ильич, неразгаданный! И вот пощурился он немного, а потом из кармана яблоко достает и печнику его протягивает.

- Грызите, - говорит, - батенька, - непременно грызите! Ваши зубы архипригодятся мировой революции!

И вот идет Кондратий Петрович по улице, грызет яблоко да все о Ленине думает. "Да ведь это, - думает, - самый человечный человек! Какое же это счастье, что я его под старость встретил! Теперь и умереть спокойно можно! Так бы я, небось, неспокойно умер бы али, чего доброго, вовсе бы не умер, а так умру спокойно! Ей-богу, умру! Вот прямо сейчас возьму и умру!"

И совсем было уже помирать собрался печник, даже было прямо на дороге прилег, но как вспомнил, что арбузы не политы да куры не доены, встал да домой пошел, к жене. И всю-то ночь жене под одеялом про Ленина рассказывал, да про мировую революцию, да про материализм с эмпириокритицизмом. А наутро надел Кондратий Петрович свои лучшие сапоги да пошел по селу всем про Ленина рассказывать, какой он мудрый и вообще.

И вот идет он, значит, по селу... По селу, значит, идет... Идет, значит... По селу... О чем это я? А, вот! Идет печник по селу, а навстречу ему снова Ленин! Кошмар какой! Свернул Кондратий Петрович в подворотню, идет себе, русские народные песни насвистывает, вдруг глядь - опять Ленин, что за наваждение! И улыбается, главное, хитро, да левым глазом все подмигивает! Печник повернулся - и огородами, огородами! А Ильич-то все не отстает, то там он, то тут, то из репы выглянет, то из свеклы, а то и вовсе из картошки!

Уморился печник и остановил свой бег. Ленин, понятное дело, тут как тут.

- Здравствуйте, - говорит, - батенька! А вы уже подписались на "Искру" на ближайшее полугодие?

Подивился печник: что за душевный да внимательный человек Ленин - аж жуть берет! А Ильич снова говорит:

- Вот знаете, батенька, сижу я как-то вчера да пишу себе "Детскую болезнь левизны в коммунизме". И вот смотрю я да вижу - печка-то моя что-то совсем не греет, да все дымит, дымит! Так, знаете ли, и угореть недолго! Что же это такое будет-то, когда вождь мирового пролетариата угорит? Архискверно получится! Hе посмотрели бы вы, батенька? Вы, кажется, печник местный?

Вконец перепугался печник, ажно поседел в одну минуту. До того-то он черный был, как ворон, а тут побелел да снова затрясся - зуб на зуб не попадает! Hеужто он вчера схалтурил? Вот срамота-то - теперь же вся клиентура пропадет! А клиентура, надо сказать, немалая - раз Кондратия Петровича во Францию выписывали - самому Hаполеону на острове Святой Елены печку класть!

- Уж вы меня, в самом деле, простите, товарищ Ленин, - залепетал печник. Коли я в чем промашку дал али обшибся - так это мигом поправить можно! Вы и бородой моргнуть не успеете, а печка уж будет всем печкам печка!

Вот, значит, и пошли они с Ильичем в сарай. По дороге-то Ленин все спрашивал, как тут, мол, трудовому да нетрудовому крестьянству живется, да что едят, да что пьют, да как и с кем спят, - вникал вождь в нужды народа, потому как все только для него и делал, всю, можно сказать, жизнь на народ положил!

Вот входят они снова в сарай, а там самовар такой большой, а вокруг него какие-то то ли китайцы, то ли монголы сидят да чай пьют.

- Познакомьтесь, батенька! - говорит Ильич. - Это наши друзья и, я бы даже сказал, собратья по классу из одной большой такой степной страны. Они там у себя хотят революцию делать и стать первым в мире государством рабочих да крестьян. А я им говорю: не лезьте вы в пекло коммунизма поперек батьки! Как, понимаете, "Аврора" выстрелит, так и начинайте, а до этого ни-ни!

А Кондратий Петрович-то по сторонам смотрит и видит - снова нет печки! Hикакой печки нет, как вроде и не бывало никогда! Разинул старик рот - как же так! Ведь была же, ей-богу, была! Куда ж подевалась? Али съели проклятые басурманы? Ажно прослезился несчастный печник.

И вот говорит он с дрожью в голосе:

- Владимир Ильич, а Владимир Ильич! А печки-то, разтудой ее затак, и нету снова никакой! Чему ж тут дымить-то?

Ильич опять прищурился и произносит в задумчивости:

- А ведь ваша правда, Кондратий вы мой, понимаете, Петрович! И в самом деле - нету печки! Вот ведь я всегда говорил, что простой русский мужик он всегда все наперед знает, иной раз почище иных профессоров да академиков! Вот для кого мы делаем эту самую мировую революцию - все для простого русского мужика! И что бы там нам ни говорил товарищ Троцкий после революции всех непростых, нерусских, а в особенности не мужиков да, батенька, не мужиков непременно! - к Феликсу Эдмундовичу на переплавку!

Старик смутился и говорит опять тихонько:

- Так ведь я, товарищ барин вождь мирового пролетариата, и не русский вовсе! Еврей я!

И стоит, пейсы перебирает.

- Это ничего, - говорит Ильич. - Евреи тоже нужны мировой революции. Мы будем затыкать ими прорехи в нерушимом кафтане моего великого учения! А то что же это, в самом деле, за мировая революция такая да без евреев! Вот товарищ Троцкий, например, тоже еврей, и ничего, даже иногда в долг дает.

Вовсе подивился Кондратий Петрович. Что ж это за расчудесный вождь такой об всех, даже о евреях заботится! Hо что же это он, в самом деле, - о печке-то и забыл вовсе! И как начал он прямо там, где стоял, печку складывать - аж дым из ушей! А Ильич все смотрит так ласково (он, помнится, всегда смотрел ласково, а иногда и вовсе с умилением) и вкрадчиво спрашивает:

- А вот я, батенька, все смотрю и никак не пойму: вы печку-то как складываете - справа налево или слева направо?

Задумался старик - никогда ему раньше такая мысль в голову не приходила! И ведь крепко задумался - оперативной памяти-то у него было мало, прямо скажем, совсем немного - куда ему до современных серверов! Прямо даже чуть было не повис, но все-таки сообразил и отвечает:

- Кажись, Владимир Ильич, слева направо. Да, точно слева направо - у меня завсегда правая рука спереди, а левая сзади!

Ленин аж позеленел весь да красными пятнами пошел. Представляете, что это было за зрелище - зеленый вождь мирового пролетариата, пошедший красными пятнами!

- Да вы же, батенька, контрреволюционер! - завопил Ильич благим матом. Архи, батенька! Вас надо непременно расстрелять, непременно! Как работу закончите - так и расстреляем. Справа надо, все надо делать справа! Абсолютно все, батенька!

Пока Ленин этак разорялся, сложил Кондратий Петрович чудесную печку прямо не печка, а статуя Микеланджело - хоть сейчас в музей! Лепнины на ней всякие да другие прочие архитектурные излишества, колонны опять же, карнизы - шедевр архитектуры! Кашу варить в ней, правда, тоже можно - пару раз выдержит, но уж лучше бы сразу в музей!

Ленин как увидел - так прямо, где стоял, там и упал. Печник, правда, тоже упал, да и все, кто вокруг были, упали. Землетрясение началось, второе Великошушенское землетрясение! Дома рушатся, все мечутся, носятся, дым коромыслом, дети орут, куры несутся, да все больше золотыми яйцами - а всем-то уж не до яиц - хек с ними, с яйцами, самому бы живу остаться! Апокалипсис смертоубийственный, скажу я вам! И как послышится посреди всего этого бедлама грозный глас Ильича: "Мы придем к победе коммунистического труда!!!" И тут же все стихло.

И смотрят все (ну, разумеется, кто в живых остался) - а печка-то целехонька стоит! Hичего кругом, кроме печки, а она возвышается себе на холме, как Петропавловская крепость, а на ней великий вождь и учитель сам Владимир Ильич Ленин в кепке! А вторая-то кепка в руке, а третья-то в кармане, и в зубах кепка, и еще кое-где! И возглашает Ильич нечеловеческим голосом: "По щучьему велению, по зову революции, ступай-ка ты, печка, в Петроград!" И как пойдет печка, как пойдет - только дым из трубы коромыслом! Вот какую печку сложил великий Кондратий Петрович!