Шейда

Не переставая кашлять, платком прикрывает рот. Наступает гнетущая тишина. В этот момент в перепачканной типографской краской одежде по одному, по двое входят наборщики. Некоторые из них здоровы, другие бледны, горбятся, у одного глаз повязан черным платком... Последним входит толстый Масуд.

Первый наборщик (своим товарищам). Видели вы Юсифа? Боже, в каком он состоянии, что за вид? Страшно даже в лицо взглянуть. Масуд (громким голосом). А как ты думаешь, мой паша? Работа наборщика - не шутка! Этот бедный малый уже шесть лет вкалывает в этой проклятой типографии, которая ничем не отличается от тюрьмы. Второй наборщик. Бедняга, если бы у него было хоть немного денег... Масуд (язвительно). Что ты, ребенок, что ли? Откуда деньги у наборщика? Ровно двенадцать лет я тружусь в этом божьем приюте и, пыжась от гордости, выполняю обязанности главного наборщика, однако в моем августейшем кармане нет ни ломаного гроша. Первый наборщик (с сожалением). Гара Муса перед нашими глазами!.. Какое вознаграждение он получил за то, что обливался потом, глотая свинцовую пыль? Единственное невинное дитя его мучается в лихорадке, брат его, Юсиф, гибнет в когтях туберкулеза, сам же он мечется под градом бедствий. Несчастный! Он надеялся на свою единственную руку, которая прокормила бы его семью, на мозолистую, отказывающуюся от всякой милостыни руку, но господу богу и она показалась лишней для него. Второй наборщик. Что же будет делать этот несчастный, лишившись работы? Как он прокормит свою семью? Масуд (с горькой улыбкой). Не волнуйся, это проще простого. Его дом отдан под залог Меджиду-эфенди за половину стоимости... Из этих денег он получил пока две трети и скормил своим больным, оставшуюся же часть получит на днях и тоже растратит. Вот тогда только и придут настоящие бедствия и самая настоящая нищета. Первый наборщик. О, бессовестный, безжалостный!.. Второй наборщик. Как будто недостаточно того, что он пьет кровь народа, он еще зарится на наше жалкое имущество и дома. Шейда. Интересно, кто же в этом виноват? Меджид-эфенди ли? Или простаки, которые надеются на его милосердие и жалость? Этот мир - мир столкновений и борьбы. Естественно, что он хочет напиться вашей крови, высосать ее до капли, однако и вы, по мере своих сил, должны защищать себя, ибо, если вы будете носиться с грезами о милосердии и жалости, то в результате кроме унижения и нищеты ничего не обретете. Сегодня вы со стороны наблюдаете, словно стадо баранов, как душат Юсифа и Мусу, в то время, как вам, да, всем вам, завтра предстоит пройти тот же путь над пропастью. Но увы, позднее раскаянье, поздний вопль ваш останутся без ответа, не принесут спасенья. Первый наборщик. Что же делать, мой эфенди, что делать? Все мы жалки, все мы бессильны... Второй наборщик. Ох, если бы не жить в постоянном страхе перед властью! Шейда. Нет, друг.мой! На мой взгляд, эти увертки не имеют никакого значения и смысла. Если все рабочие, весь пролетариат земного шара начнет рассуждать так же, как и вы, то богачи еще несколько столетий будут топтать ногами трудящееся человечество. В то время, как мозолистые руки тех рабочих, которых вы считаете беспомощными, кормят весь мир, в том числе и вооружают все армии, всех капиталистов-эксплуататоров. Сегодня все счастье и беды мира зависят только от этих рук. Будьте уверены, если эти руки перестанут трудиться хотя бы даже на один день, жизнь во всем мире остановится. Первый наборщик. На деле требуются только усердие и мужество. Второй наборщик. Да, требуются только стойкость и выдержка. Масуд (смотрит на часы). Время идет. Пора приступать к работе. Ну, живо!..

Наборщики с шумом спускаются в типографию.

Муса (входит, обращаясь к Рауфу). Как Юсиф, уже ушел? Рауф. Да, вскоре после твоего ухода. Шейда. Ну, рассказывай, что удалось сделать? Встретился с Меджидом-эфенди? Муса. Нет, мой эфенди, его нет в магазине... Шейда. Сядь, подожди, все равно должен сюда вернуться.

Муса садится в углу. В это время в типографии наборщики воодушевленно поют:

Сырые темницы - наш вечный приют, Бедствия - наша извечная доля, Свинец, уничтожающий целые армии, Стал.нашей пищей. Товарищ, бога ради, раскрой глаза! Проспись от смертельного сна! Долго склонялся ты перед гнетом, Долго топтали тебя, проснись! Вставай!1

С первыми звуками этого марша входит Меджид-эфенди некоторое время удивленно слушает, потом сердито спускается в типографию.

Рауф (Шейде). Послушай, что ты наделал? Разве можно было передавать такой текст эдаким бестолковым типам? Шейда. Ничего не поделаешь, друг мой, они вытащили его без моего ведома из моей тетради. Рауф. Если текст попадет в руки Меджиду-эфенди, то конец, ты не сможешь выкрутиться. Шеида. Уже поздно.

Небольшая пауза.

Меджид-эфенди (выходит из типографии, сердито глядя на бумагу, что держит в руке). Шейда! Это ты написал? Шейда (молчит). Меджид-эфенди. Кроме тебя никто из редакторов не мог написать ничего подобного... (Гневно). Ну, отвечай, это ты написал?.. (Еще больше распаляясь). Ты?! Шейда (после недолгого колебания). Да... Меджид-эфенди. А коли так, тут тебе больше делать нечего! Ты что, хочешь, чтобы я с твоей помощью угодил в лапы жандармов Николая?! Отвечай, тут что типография или очаг революции?! (Шейда, задумавшись, не отвечает). Меджид-эфенди. Нечего туг долго думать, если я что-то должен тебе за работу, скажи. Шейда. Нет. Меджид-эфенди. Тогда нет смысла ждать... Ступай, ты свободен. Шейда (берет свое пальто, грустно). Но... Меджид-эфенди (прерывая его). Ступай, дитя мое, ступай! Мне не нужны оправдания. Шейда (бросив на Меджида-эфенди гневный взгляд, вполголоса). Ну, конечно!.. (Уходит) Меджид-эфенди (Мусе). А ты чего хочешь? Муса. Если можно... Меджид-эфенди. Только говори живей. У меня нет времени! Муса. Если можно, дайте мне немного денег и еще... Меджид-эфенди (с усталым видом). Ладно, что еще? Муса. Дайте какую-нибудь работу в типографии. Хоть и с одной рукой, но я хочу работать. Меджид-эфенди, (вынимает портмоне, отсчитывает несколько бумажек). На, это последняя, третья часть той суммы, в которую оценен твой дом. Больше у тебя не остается никаких денег... Через два месяца ты должен освободить дом и найти себе приют в другом месте, понятно? (Раскрывает большую тетрадь, делает какую-то запись). А ну-ка подойди, подпиши!.. Муса (подписывая). Мой эфенди, этих денег хватит моей семье только на два месяца. А после... Во всяком случае, вы должны дать мне какую-либо работу. Меджид-эфенди. Работа-то есть, но с одной рукой нельзя работать. Муса. Допустим. Но если рука потеряна в типографии, а ее владельцу и тут не найдется работы, то где же тогда он ее сыщет? Меджид-эфенди. Что поделаешь, ты самвиноват. Надо было действовать более осторожно. Муса. Мой эфенди, не обо мне речь... Вы должны подумать и о моих детях... Меджид-эфенди. Сказано нет - и баста! Муса (идет к двери, но возвращается). Мой эфенди!... Meджид-эфенди. Ступай-ступай, -нечего болтать попусту! Муса. Мой эфенди, я у вас не помощи прошу, не милости жду. Я хочу только работы, хоть какое-нибудь место в типографии. (С волнением) Хоть какое-нибудь место... Работу... Меджид-эфенди (раздраженно). Я же сказал, что у меня нет времени слушать разные глупости!.. С одной рукой нельзя работать, понятно тебе?! Муса (почти исступленно). Значит, с одной рукой нельзя работать?! (С горьким хохотом). Ах ты, подлец, ах бессовестный!..

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Маленькая скромная комната... Справа два окна, слева дверь, в углу кровать. У окна стол и несколько стульев. На столе два-три бокала, графин с водкой, разбросанные газеты, журналы и книги... На стене большое зеркало, несколько картин. Освещает комнату слабый свет лампы. Дверь комнаты открывается на балкон, окна выходят в сад. Последняя ночь апреля... Рауф и Масуд появляются со стороны сада и приближаются к окну.

Рауф (пальцем стучит в окно). Шейда! Шейда! Масуд. Видно, его нет дома. Рауф. Шейда, эй, ты здесь? Масуд (поднимаясь на цепочках, заглядывает в комнату). Нет, тут нет его. Пойдем, попозже еще раз зайдем. (Уходят). Мария (входит в комнату, увеличивает свет лампы). Ашраф-бей, Ашраф-бей! Подойдите-ка сюда! Ашраф (входит). Что случилось? Мария? А где Шейда? Мария. Его самого нет, однако вы можете ознакомиться с его комнатой, которая является зеркалом его жизни. Ашраф (с усмешкой). Ну и комната, какая печальная картина!.. Тут в каждом углу гнездятся разочарованность, уныние, сиротство. Тут поселилось одиночество, свободное от всяких условностей и ограничений... (Через окно смотрит в сад). Самая непринужденная, самая поэтическая жизнь! Мария. Ох, я не знаю, зачем Макс поселил здесь этого разгильдяя. Такой нервный сосед быстро надоедает. Роза (входит). Где Шейда? Мария. Кто знает, в каком кабаке он сейчас затуманивает себе голову. Роза (Ашрафу). Поверьте, увидите Шейду, не узнаете, он совершенно изменился с тех пор, как ушел из типографии. (Показывает на графин, бокалы). И к выпивке сильно пристрастился, стал таким мрачным и раздражительным. Мария. По ночам, как полоумный актер, все что-то выкрикивает бессвязно. Никому покоя не дает. Ашраф. Конечно, все это не без причины? Роза (с улыбкой). Кто знает! Мария (уходя). Душа моя, какое это имеет к нам отношение. Пойдемте, выпьем по чашке кофе. Ашраф (как только уходит Мария, целует руку Розы). Роза, ты продолжаешь любить Шейду, не так ли? Роза (с удивленной улыбкой). Любить?! О, нет! Я его только жалею. Так, как жалеют несчастных. Ашраф. Ах, как ты сердобольна, как великодушна! (Снова целует ей руки). Мария (снаружи). Ашраф-бей! Роза! Роза. Пойдем, мама ждет нас. Ашраф. Я хочу оставить записку Шейде. Ты иди, я сейчас полойду. Роза (уходя). Смотри, не задерживайся. Ашраф. Сейчас подойду. (Берет со стола листок бумаги, однако, ничего не написав, принимается расхаживать по комнате, задумчиво дымя сигаретой). Шейда (входит с унылым видом). О, мой эфенди! Добро пожаловать, рад тебя видеть! (Пожимая руку Ашрафу). Как случилось, что вспомнил вдруг о бедном дервише? Ашраф. Бедный дервиш? Клянусь богом, подобное дервишество я предпочел бы власти султана. Шейда (с горькой улыбкой). Может быть! Ашраф. Однако ты мне кажешься очень грустным. Шейда. Об этом лучше и не спрашивай! Ашраф. Ты ведь знаешь мой характер, ради бога, раскрой мне свою душу, расскажи обо всем. Шейда (печально). Что мне сказать, брат мой, что мне сказать? Вот уже ровно два месяца, как судьба моя, надежда, грезы о будущем - все, пожалуй, все, на мой взгляд, погибло, сошло на нет. Однако, несмотря на такую безнадежность, я еще чувствовал в себе какую-то стойкость, способность к сопротивлению. (Взволнованно). Жаль, жаль что и она исчезла. Да, я жил только любовью к Розе, находил утешение только в этой жестокой красавице, но и она бросила меня, и она забыла обо мне. Живя в одном со мной доме, неделями ухитряется не показываться мне на глаза. Ашраф. Нет, Шейда, ты ошибаешься, ибо она любезна и милосердна, как ангел. Шейда (грустно). Пожалуй, что так... Роза (входя). Добрый вечер, Шейда, как вы? (Протягивает руку Шейде). Шейда (подавая руку). Благодарю. Ашраф (Шейде). Знаешь, что завтра Первое Мая? По этому случаю наборщики устраивают загородную прогулку, пикник, и нас приглашают в, гости. Роза. Интересно, куда они собираются пойти? Ашраф. На окраине города, в нагорной части, есть живописный сад. Вот туда они и договорились пойти. Роза. И музыканты будут? Ашраф. Разумеется, что за пир без музыки? Роза. Не знаю отчего, но мне очень нравится восточная музыка. Ашраф. Если вы соблаговолите присутствовать на празднике, будем беспредельно рады. Роза. Вообще я очень люблю загородные прогулки. Если ничего не случится, отправимся все вместе. Ашраф. Посмотрим, что скажет Шейда? Роза. Несомненно, не откажется. Ашраф (Шейде). Придешь? Шейда (поколебавшись). Приду, мой эфенди. Мария (снаружи). Роза! Где же вы? Роза. Сейчас идем! (Обоим). Пойдем, выпьем по чашке кофе. Шейда. Благодарю. Ашраф. Пойдем же! Шейда. Я немножечко нездоров, вы идите, я подойду попозже. Ашраф (Розе). Нас ждут... Мария (снаружи). Роза! Роза. Идем.