Ночлег

- Еще масла. Ишь ты, моду какую выдумал! Картофь с маслом. Модник! Вон мужички не хуже тебя, а с хлебцем покушали.

- Пускай кушали, а я не хочу.

- А ты что за граф за такой?

- Известно, граф.

- Какой такой?

- Брандербурский.

- Какой?

- Брандербурский. Вот те и все тут. А ты не знаешь.

- Не знаю, да и знать не хочу. А ты этих слов за столом у меня не смей говорить. Что ты охальничаешь в самом деле? Старый ты человек, тебе бы богу молиться, а ты озорничать.

- Глупая ты баба! Ничего ты не понимаешь.

- Не понимаю я? Нет, я все понимаю. Бессовестный! Право бессовестный! Кушайте, родимые, на доброе здоровье, - говорила мужикам хозяйка, ставя на стол жареного леща.

- Что ж, масла не дашь?

- Не дам.

- Наплевать, коли так. Подавай мне каши!

- Ну, ты не командуй, - сказала хозяйка. В то же время кто-то постучал в окно.

- Кто там? - спросила она, подходя к окну.

- Ночевать пущаете, что ль? - спросил с улицы мужичий голос.

- Пущаем, родимый, пущаем. Много ли вас?

- Один, матушка, пишкавой 1. В городу запоздал. Пустите Христа ради.

- Мы, голубчик, Христа ради не пущаем.

- Да я поплачyсь. Что ж, чай больше семитки 2 за ночлег не положите?

- Ужинать станешь?

- Нет я ужинать не стану. Признаться хлебушка на базаре купил - пожую.

Хозяйка было задумалась.

- Пущать ай нет?

- Пусти! - сказали мужики.

- Дело народное. Мы к лошадям спать пойдем.

- И то, - сказала хозяйка.

- Акулина, подь, пусти его!

Немного погодя вошел мужик в старом полушубке и в лаптях.

- Хлеб да соль!

- Просим милости, - промычали мужики.

Прохожий постоял молча середь избы, утер рукавом бороду и повесил шапку на гвоздь. Мужики ели леща и исподлобья посматривали на прохожего.

- Дальной? - спросила хозяйка.

- Фу, дальной, матушка, дальной, - отдувшись, ответил мужик и, отойдя к сторонке, принялся шарить у себя в кармане.

- А пироги с медом будут? - спросил солдат, обсасывая рыбью голову.

- Ухват вон еще у меня припасен для тебя под печкой.

Солдат засмеялся.

- Это бабье ружье-то? Знаем. Эх, Матвевна!

- Что Матвевна? Я давно Матвевна.

- То-то давно. Давно бы пора тебе понять, дура.

- О, старый шут! Право. Лезь на печку-то скорей.

- Солдат залезет.

- То-то, гляди, сослепу-то еще не попадешь.

- Небось! Солдат попадет, не ошибется.

- Да ну тебя! Греховодник! Уйди!

- Эх, Матвевна! Сказал бы я тебе такое слово одно... Ну да делать-то, видно, нечего. С горя хоть трубочки покурить.

Хозяйка что-то не расслушала и пошла в каморку, а мужики стали вылезать из-за стола и напустились на квас. Работница сбирала остатки ужина. Мужики сбились в кучу и, почесываясь, начали промеж себя рассуждать:

- Что ж, спать, что ли?

- Куды эдакую рань?

- А по мне, хошь спать, так в ту же пору.

- Потить лошадей поглядеть.

- Как тебя звать-то, молодая? Акулина, ты мои портянки пуще глазу береги. Слышишь?

- Ладно. Ступайте хушь на двор-то. Теснота.

- А я вот тут, гляди сюда! Видишь, вот тут у меня тряпица висит. Чтобы сохранно. Гляди, на тебе спросится.

- Да ну, ладно.

- То-то ладно. Потом судись с вами. Что с тебя взять?

- Не пропадет. Ишь, бархат какой.

- Бархат и есть. Всякому свое мило.

- Ссякому, брат, своя сопля солона, - заметил прохожий.

- Известно, солона, - подтвердили мужики и пошли на двор.

Солдат с трубкою остался в избе. Прохожий сидел на лавке и вздыхал.

- Почтенный, ты табак куришь? - спросил солдат у прохожего.

- Нет, не курю; мы к этому не приучены.

- Что ж так?

- Так, что не приучены.

- Напрасно.

- Напрасно ли, нет ли, уж не знаю; а вот на дудке я в стары годы мастер был играть. Это точно.

- В пастухах жил?

- В пастухах.

В это время мужики друг за дружкой входили в избу. Один принес хомут сушить. Кто полез на полати, кто так остался на лавочке посидеть. Пошла зевота.

- Да, пастухи это и у нас тоже на дудке играть здоровы, - сказал один, залезая на полати.

- Жилейка это, значит.

- Ну, вот, самая она, - подтвердил прохожий.

- Знаю. Сейчас это лычком навернет, сидит под кустиком, туру, туру. Сс! Ухитрит же его! И то сказать, ведь скука. Ну, а как у вас... жить-то как?

- Что ж жить? Ничего. Как-никак, а жить надо.

- Это что говорить. Все божья воля.

- Да. Хорошо тебе говорить - божья воля, вверх воронкой-то лежишь, сказал прохожий.

- Что ж, я и всячески скажу. Против бога, брат, ничего не сделаешь. Это ты оставь думать.

- Так-то оно так, - сказал прохожий.

- То-то вот и есть.

Вошла хозяйка.

- Матвевна, - сказал солдат, - что бы тебе догадаться солдату бражки поднести. Ах, недогадлива баба-то у нас!

- Тоже бражки. Ох, ты, вор - красны глаза. Уж выпросит. Акулина, нацеди ему! Что с ним делать? А тебе чего? - спросила она у прохожего.

- А я гляжу, где тут солоница-то у вас? Хлебушка тоже пожевать захотел.

- Вон она, в столе. Да посто-кась, я тебе, так и быть, уж щец волью. Может, богу за нас помолишься. Человек ты, я вижу, битый.

- Ох, кормилица, дай тебе господи доброго здоровья, - обрадовавшись, сказал мужик и начал распоясываться. - Еще какой битый-то, я тебе скажу.

- О?

- Да ей-богу.

Работница принесла ковшик браги, а хозяйка налила щей и поставила на стол. Прохожий сел. Солдат у стола, глядя на огонь, курил трубку. Хозяйка тоже подсела к столу.

- Ну, куда ж ты ходил, расскажи-ка ты мне, - спросила она у мужика.

- Да в город, матушка, ходил; бумагу выправлял.

- Какую бумагу?

- А бог ее знает. Вот она, бумага-то.

Он вынул из кармана бумагу и спросил солдата:

- Ты, кавалер, грамоте знаешь?

- Малость тоже маракую, - ответил солдат, держа трубку в зубах.

- Прочитай-ка, прочитай-ка, я послушаю, - говорила хозяйка.

- А то, нет; постой, постой! Ты водку пьешь? - спросила она у прохожего.

- Как, родимая, не пить. Тоже и мы люди.

- Ну так погоди же, я тебе рюмочку поднесу. Что с тобой делать? Сиди!

Прохожий выпил, сказал: "Благодарим покорно" - и принялся за щи.

Солдат взял бумагу, подержал ее на аршин от глаз, потом посмотрел на огонь, обернул бумагу к свету и начал читать сначала про себя, а потом уж громко:

"Из метрических книг Благовещенской церкви села... Благовещенского видно... видно, что эк-оно... да, эко-нoми..." Что за шут? Да... "эконо-ми-ческий крестьянин сельца Большая Елань, Анкидин Тимофеев..."